— Я хочу спеть с вами дуэт, если вы не против, — сказала я ему — мой голос, конечно, дрожал, потому что мне самой казалось, что я делаю что-то чудовищное, что-то сверхчеловеческое.

И он это знал — он помнил о моём страхе перед посторонними слушателями… Он живо поднёс мою руку к губам; затем мы пошли к роялю.

Я думаю, что я никогда в жизни не пела так хорошо и выразительно, как тем вечером. Мощное, хотя и непонятное волнение помогло мне преодолеть страх, звучавший в моих первых нотах… Уже во время пения присутствующие стали друг за другом беззвучно подходить к нам; когда песня отзвучала, они осыпали нас градом похвал; я была превознесена до небес как жаворонок, флейта и Бог ещё знает что.

И тут к нам подбежала Шарлотта. Она подскочила ко мне и положила руку мне на талию. Я испугалась её — она склонилась ко мне так низко, что я могла видеть слёзы в её глазах; но это были слёзы ярости, которые она, сжав губы и едва сдерживая дыхание, пыталась проглотить. Имей я тогда хотя бы малейшее понятие, что за страсть так сильно её терзает, мне было бы так легко её успокоить, и я бы с такой радостью это сделала! Но меня охватил неописуемый страх, и я невольно попыталась освободиться из её хватки.

— Ну посмотрите на этого маленького полевого жаворонка! — засмеялась она. — Одним приёмом можно раздавить это птичье тельце, — она так крепко сжала меня своей рукой, что у меня перехватило дыхание, — которое поёт так, что дрожат стены!

Я не успела оглянуться, как она меня, якобы лаская и гладя, оттащила от присутствующих в темноту… Она резко провела рукой по моей голове — роза вылетела из волос и по широкой дуге улетела в соседнюю комнату.

— Маленькая, очаровательная кокетка, вы блестяще сыграли свою роль — кто бы мог подумать, что в этой босоножке таится такая угроза! — прошипела она с едва сдерживаемой яростью. — Знаете ли вы, что делают со знаменитостями? — воскликнула она громче. — Их возносят надо всеми… Смотрите, вот так, так — легкое как пушинка существо, любимое всеми ничтожество!

Внезапно я оказалась высоко в воздухе и могла бы руками дотронуться до потолка, потому что верхний этаж главного дома был очень низким. В мощных девичьих руках я была словно летящее к небу пёрышко, слабое создание с беззащитными детскими ручками, абсолютное ничто; даже своим голосом я не владела, потому что моё горло сковали стыд и страх — мне казалось, что я во власти сумасшедшей.

Смеясь, она летела со мной через комнату, и я невольно зажмурила глаза… И тут на мою голову обрушился ужасный удар — мы натолкнулись на низко висящую бронзовую люстру в последнем салоне. У меня вырвался дрожащий крик — и все присутствующие подбежали к нам, а моя носительница испуганно опустила меня на пол. Как сквозь туман я увидела, как руки господина Клаудиуса поймали меня — а затем наступила темнота.

Как долго длилось это состояние, я не знаю — но мне показалось, что я прихожу в себя постепенно, как в детстве, когда я просыпалась на коленях у Илзе. Я чувствовала себя в мягких объятиях, и моего уха периодически касался нежный шёпот, которого я не понимала и который звучал для меня точно так же, как Илзины робкие, ласковые слова, не предназначенные, конечно же, для моего слуха… Но сердце, на котором покоилась моя голова, стучало громко и часто — и это было иначе, чем у Илзе… Я испуганно открыла глаза и посмотрела в совершенно бескровное лицо, чьё выражение страстного испуга я никогда не забуду.

Внезапно я поняла ситуацию, в которой находилась, и повернула голову, которая от резкого движения начала болеть. Рука сразу же убралась с моих плеч, и господин Клаудиус, который сидел рядом со мной на софе, вскочил с места.

— Ах, милая, дорогая девочка, — слава богу, вы снова открыли ваши большие глаза! — дрожащим голосом вскричала фройляйн Флиднер, отжимая бинты в фарфоровой миске.

Я схватилась за голову — она была забинтована, а по левому виску с повязки капала вода. Быстрее, чем я думала, я взяла себя в руки и стряхнула волшебное ощущение, так неописуемо сладко охватившее меня в момент возвращения сознания… Я со страхом подумала о Шарлотте и наказании, которое ей достанется — я должна встать на ноги как можно скорее.

— Что это я тут учинила? — спросила я, энергично выпрямившись.

— Вы немножко упали в обморок, моё сердечко, — ответила фройляйн Флиднер, заметно обрадованная моей бодростью.

— Как, я такое слабое создание?.. Знала бы это Илзе! Она не переносит слабонервных дамочек… Но мы должны снять повязку, фройляйн Флиднер — она нисколько не нужна, — я схватилась за бинты. — Ах, моя роза! — воскликнула я невольно.

— Вы должны получить её назад, — удручённо сказал господин Клаудиус — я видела, что он тяжело вздохнул. Он пошёл в соседнюю комнату, где цветок всё ещё валялся на полу, и подобрал его.

— Я должна хранить эту розу с большим уважением — ведь фрау Хелльдорф так долго ухаживала за ней для меня; мы вместе наблюдали за каждым лепестком и видели, как она растёт, — сказала я, взглянув на господина Клаудиуса, когда он протянул мне розу.

Эти несколько слов возымели странное действие — печальное и мрачное выражение совершенно исчезло с его лица, а у окна зашуршала гардина, и Шарлотта, которая, видимо, после моего падения ускользнула в темноту оконной ниши, быстро вышла из-за шторы. Она пролетела сквозь комнату и упала передо мной на колени.

— Принцессочка! — умоляюще прошептала она тонким голосом и, прося прощения, протянула ко мне руку.

Господин Клаудиус встал между нами. Я задрожала — я никогда ещё не видела, чтобы в этих больших синих глазах загорался такой неукротимый гнев.

— Ты не дотронешься до неё и кончиком пальца! Никогда больше! Я сумею защитить её от тебя! — резко вскричал он и оттолкнул её руку… Как неумолимо жестоко мог звучать этот спокойный, хладнокровный голос! Фройляйн Флиднер в ужасе обернулась и испуганно посмотрела ему в лицо — впервые за долгие годы страсть, казавшаяся погашенной до последней искры, пробила плотину его беспримерно вышколенного самообладания… Пожилая женщина бесшумно закрыла двери — в соседней комнате всё ещё были гости.

— Я сожалею — горько сожалею о том моменте, когда я на своих руках принёс тебя в этот дом, надеясь спасти в более чистой атмосфере! — продолжал он с той же резкостью. — Я носил воду решетом — яблоко от яблони недалеко падает, и дикая кровь в твоих жилах…

— Скажи лучше «гордая», дядя! — перебила она его, поднимаясь с пола — она была бледной как смерть, а её вызывающе откинутая голова, казалось, окаменела в своём издевательском спокойствии.

— Гордая? — повторил он с горькой улыбкой. — Скажи мне, когда и каким образом ты привыкла проявлять это замечательное качество? Вероятно, тогда, когда ты безо всякого достоинства и женственности ведёшь себя как необузданная вакханка?

Она отпрянула, как будто он ударил её в лицо.

— И что ты называешь гордым? — неумолимо продолжал он. — Твою неуправляемую тягу к званиям, титулам и положению? То, как ты презрительно и бессердечно обращаешься с людьми, которые, по твоему мнению, стоят намного ниже тебя?.. Таким поведением ты часто глубоко огорчаешь меня и, сама того не зная, всё глубже увязаешь в гиблом болоте под твоими ногами… Берегись.

— Чего, дядя? — холодно перебила она его с насмешливо опущенными уголками рта. — Разве мы, мой брат и я, не прошли уже все стадии подавления? Неужели в наших действительно высоко устремлённых душах осталась хотя бы одна струна, которую ты ещё не ухватил и не выдернул как противоречащую и не соответствующую практической — скажу мещанской — жизни? Неужели ты не растаптываешь наши идеалы везде, где только можешь?

— Да, как ядовитых змей, как химеры, которые не имеют ничего общего с моралью, с действительно достойным взлётом человеческого духа… Вы абсолютно не благородны в глубине вашей души! В вас нет даже места благодарности!

— Я была бы благодарна тебе за хлеб, который ела, — если бы мне больше нечего было от тебя требовать! — вскинулась она.

— Ради Бога, замолчите, Шарлотта! — вскричала побледневшая фройляйн Флиднер и схватила её за руку. Та гневно оттолкнула её. Господин Клаудиус, застыв в безмерном удивлении, окинул взглядом грозно поднявшуюся девичью фигуру.

— Чего же ты требуешь? — спросил он с прежним хладнокровием.

— Прежде всего — правду о моём происхождении!

— Ты хочешь узнать правду?

— Да, — сказала она. — Мне нечего её бояться! — выдохнула она с триумфом.

Он повернулся к ней спиной и прошёлся по комнате — было так тихо, что мне казалось, что все должны слышать свой лихорадочно бьющийся пульс.

— Нет, сейчас нет — когда ты меня так глубоко оскорбила — это была бы недостойная месть! — сказал он в конце концов, остановившись перед ней. Он поднял руку и указал на дверь. — Иди — ты ещё никогда не была менее готова вынести правду, чем сейчас!

— Я это знала! — засмеялась она и выбежала в коридор.

Фройляйн Флиднер дрожащими руками наложила мне свежую повязку; затем она вышла, «чтобы поглядеть, как там гости».

Моё сердце застучало — я осталась наедине с господином Клаудиусом. Он сел рядом со мною на стул.

— Это была дикая сцена, не годящаяся для этих испуганных глаз, которые я бы с радостью защитил от тяжёлых впечатлений! — сказал он твёрдым голосом. — Вы видели меня резким — как мне жаль!.. Слабое доверие, которые вы мне сегодня оказали, снова исчезло без следа — я могу себе это представить…

Я покачала головой.

— Нет? — спросил он, глубоко выдохнув, и его погасший взгляд озарился светом. — За моим лбом пылает огонь — я знаю о нём и всегда его подавлял; но только не сегодня — когда я услышал ваш крик и увидел кровь на вашем бледном личике. — Он поднялся и стал мерить шагами комнату, словно ещё раз прогоняя ужасное впечатление.

Его взгляд скользнул по потолку и старомодной люстре.