— Я хочу сказать, господин фон Висмар, эта так называемая сдержанность в вашем кругу меня чрезвычайно огорчает, и пусть граф Целль побережётся при своём следующем визите ко двору! — воскликнула принцесса, и её большие блестящие глаза горели от возмущения. — Это падение будет иметь серьёзные последствия?

— Вряд ли, — пролепетал Камергер. — Я прошу вашу светлость успокоиться и подумать, кто сидел на коне, — добавил он, улыбаясь и легонько покашливая; — здоровая кровь и совсем другая костная масса, такого человека нелегко убить; пара шрамов и синяков — и дело забудется.

— Вы говорили о некой Шарлотте в доме Клаудиусов, — обратился ко мне господин фон Висмар, который, видимо, почувствовал, что он зашёл слишком далеко. — Это такая видная, красивая молодая девушка?

— Не правда ли, Шарлотта красавица? — счастливо перебила его я — я сразу простила ему его ребячливые манеры только за одно это слова.

— На мой вкус, немного слишком монументальная, слишком эмансипированная и вызывающая, я встретила её как-то раз в женском собрании, — сказала принцесса скорее камергеру, чем мне. Значения слова «эмансипированный» я не поняла, но я услышала осуждение в её голосе, и это глубоко меня задело и огорчило. — Странные, однако, отношения в доме, — продолжала она. — Что подвигло Клаудиуса усыновить детей неизвестного француза?

Господин фон Висмар снова пожал плечами.

— И при этом усыновлённые нисколько не благодарны за это усыновление, — воскликнула фройляйн фон Вильденшпрунг. — Эта Шарлотта постоянно злобно сопротивлялась имени Клаудиус, на её тетрадках стояло Мерикур, и пансионерки старались обращаться к ней по этому ненавистному имени так часто, как только возможно, — единственно чтобы увидеть её гневно сверкающие глаза!

— Ах, вы знакомы с молодой девушкой, Констанция? — спросила принцесса.

— Насколько хорошо, насколько могут знать друг друга сведённые в одно место пансионерки из разных кругов, ваша светлость, — ответила придворная дама, равнодушно пожимая плечами, что воспламенило мою кровь. — Мы были два года в одном и том же дрезденском институте… По возвращении сюда она пыталась возобновить нужные знакомства и сразу же нанесла мне визит…

— Ну и?.. — спросила принцесса, когда молодая дама в какой-то момент умолкла.

— Папа посчитал, что это знакомство не для меня, поэтому я её опередила и вернула визитку…

Она внезапно замолчала, повернулась и сделала очень глубокий и очень грациозный реверанс. В сопровождении моего отца и двух других господ в салон вошёл красивый молодой господин с очень серьёзным лицом — это был герцог.

Принцесса приветствовала его тепло и сердечно, как мать; затем она представила меня. Мне больше не нужно было какого-то особенного мужества, чтобы взглянуть на его светлость и спокойно ответить на его дружелюбные вопросы; я вдруг стала чувствовать себя намного свободнее на «дворцовой почве»; видимо, «маргаритка» стала увереннее держать голову, поскольку мой отец очень удивлённо посмотрел на меня и внезапно ласково провёл рукой по моим волосам.

Его лицо снова выдавало большое волнение. Я просто-таки с ненавистью смотрела на золотые монеты, которые герцог выложил перед своей тётей. Он сказал ей, что эти монеты стоили изрядную сумму денег; но с ними известный с давних пор герцогский нумизматический кабинет станет одним из наиболее полных, поскольку с сегодняшней покупкой он приобрёл экземпляры, которые для многих коллекционеров являются столь же мифическими, как и сокровища нибелунгов…

Я видела, что по лицу моего отца беспрестанно пробегает нервная дрожь; мне было ужасно его жаль. Я хорошо могла понять, какую муку он испытывал, видя, что страстно желаемые им сокровища под всеобщее восхищение переходят из рук в руки как собственность другого человека… Ожесточение против того, кто в своей «мудрости лавочника» присудил его к этому поражению, снова бунтарски воспламенило мою душу и заставило забыть всякую сдержанность.

— Видите, — сказала я вполголоса принцессе, которая восхищённо рассматривала великолепную имперскую монету, — в этом господин Клаудиус тоже разбирается лучше всех; он утверждает, что медальон — подделка!

Герцог обернулся, и к моему испугу его проницательные глаза полуудивлённо-полусердито воззрились на меня.

Мой отец засмеялся и снова ласково отвёл рукой волосы с моего лба.

— Поглядите-ка, мой маленький дипломат! — воскликнул он. — Счастье, что папа крепко сидит в седле, иначе лукавый болтливый ротик мог бы усложнить ему жизнь! Смешно! — пожимая плечами, сказал он господину фон Висмару — единственному, на чьём лице появилась тень сомнения, хотя этот франтоватый господин не имел, конечно, никакого представления о предмете, — этот человек понимает в нумизматике примерно столько же, сколько я в разведении тюльпанов… К вашему спокойствию я хочу вам сказать, что продавец монет с рекомендательными письмами от меня ещё сегодня покинет К. — он поедет по дворам и университетам под эгидой моего имени; достаточно ли вам такого поручительства за новейшее приобретение его светлости, которому я способствовал?

Господин фон Висмар смущённо улыбнулся и заверил, что он не испытывает ни малейшего сомнения.

Присутствующие дружно накинулись на дилетантство, и злее всех была фройляйн фон Вилденшпринг, которая с самоуверенной миной на лице вставляла учёные реплики в общий разговор.

— Дилетанты — бич профессионала, — сказал отец. — У меня до сих пор не было повода жаловаться на Клаудиуса-старшего — он очень сдержан, нарочно избегает встреч со мной на своей собственной территории и предоставляет мне полную свободу действий с его коллекцией сокровищ — но мой так называемый ассистент частенько усложняет мне жизнь.

— Ах, бравый лейтенант! — засмеялся один из господ.

— Он пригубливает науку, как бабочка собирает нектар с цветка, — продолжал мой отец, энергично кивая головой. — Когда же хоть чуть-чуть апеллируешь к его мышлению, то — фр-р-р! — его уже и след простыл!.. Для него внимание двора к античности — это что-то вроде быстро меняющейся моды, которая сегодня предпишет ему носить подвеску в виде маленького золотого седла, а завтра — майского жука… Недавно он сопровождал дядю в деловой поездке на север. По его горячей просьбе я дал ему рекомендательное письмо к профессору Харту в Ганновере, который согласился сопровождать обоих господ к могильным курганам на пустоши и позволил вскрыть один из них… Боже, как выглядели находки, которые господин лейтенант передал мне в руки! Погнутые, побитые, «потому что он сложил их в один ящик с минералами, которые ему дал профессор Харт для передачи одному из коллег» — вот так он извинился! У меня просто сердце перевернулось!

Мой отец и не подозревал, что в этот момент перевернулось и моё сердце: я испытывала неописуемую неприязнь к тем, среди которых сейчас находилась!.. Они насмехались и иронизировали, и никому из них не пришло в голову взять отсутствующих под свою защиту. За господина Клаудиуса принцесса сразу же заступилась, как только мои обвинения зашли слишком далеко; даже господин фон Висмар высказался в его пользу — и лишь для Шарлотты и Дагоберта ни у кого не нашлось доброго слова — бедные брат с сестрой!

Общий разговор прервала принцесса, обратившись к моему отцу с вопросом, когда же будет открыта выставка античностей в «Усладе Каролины»; она живо интересовалась найденными там произведениями искусства и намеревалась сопровождать герцога во время его первого визита.

— При этом у меня есть ещё одно пожелание, — сказала она. — Мне бы хотелось посмотреть на предприятие Клаудиусов — их оранжереи с пальмами широко известны… Просто так прийти туда я не решаюсь — у этого человека просто-таки непереносимая буржуазная гордость, и это, я боюсь, может сильно усложнить мой визит…

— И, конечно же, тот пиетет, который с некоторых пор демонстрирует эта фирма и который так сильно неприятен вашей светлости? — услужливо подсказала фройляйн фон Вильденшпрунг — было видно, что высочайшее намерение переступить порог этого дома кажется ей прямо-таки фатальным.

— Именно поэтому главной целью моего визита будут сокровища античности — я осмотрю сад по дороге в «Усладу Каролины», и мне не нужно будет оглядываться на высокомерие или пиетет владельца фирмы.

Придворная дама молча передала своей повелительнице чашку чая и подчёркнуто смиренно взялась за свою вышивку. Оставшуюся часть вечера заняла живая дискуссия о древнем искусстве, и господа придворные, которые так категорично высказывались по поводу дилетантства, сейчас говорили так уверенно и с таким энтузиазмом, словно они были столь же выдающимися учёными, как и мой отец, словно занятия археологией — это то единственное, чему они посвящали своё время и силы. Я бы обязательно в это поверила, если бы не саркастические взгляды, которыми обменивались герцог и мой отец.

Когда мы уходили, принцесса велела принести шаль и закутала мне горло. Стало холодно, сказала она, и её милый маленький жаворонок не должен охрипнуть. Она заверила моего отца, что она теперь часто будет приглашать меня к себе и возьмёт меня под своё особое покровительство; затем она поцеловала меня в лоб, и мы покинули замок.

21

Тем временем над городом разразилась гроза. Холодный воздух сжал мне виски, влажный гравий перед дворцом блестел и искрился в свете газовых фонарей. Нас довёз до дома дворцовый экипаж. Он с грохотом въехал во двор Клаудиусов, и я, раздуваясь от детского тщеславия, спрыгнула на тротуар рядом с почтительно склонившимся лакеем. Карета привезла меня во двор, в проходе по которому мне был почти отказано несколько дней тому назад! Мои глаза отыскали окна Шарлотты, я страстно желала, чтобы меня оттуда увидели; но весь главный дом был погружён во тьму, не считая окон над лестницей. Роскошная старинная лампа висела в прихожей и освещала серые изгибы потолка, которые при свете дня совсем не были видны.