Себастьян круто развернулся.
— Инцидент исчерпан. Я больше никогда ее не увижу. Какое она имеет для нас значение?
— Она — никакого. — Д'Артан барабанил пальцами по столу, позволяя гневу Себастьяна разжечь и его гнев. — Но ты имеешь. Ты имеешь значение для Франции и имеешь значение для меня. Как Себастьян Керр ты можешь добиться поддержки нового французского правительства в высших кругах лондонского и эдинбургского общества.
— Я намеревался поговорить с тобой об этом. Полагаю, что та информация, которую я принес тебе о речи маркиза Дувра против Национальной Ассамблеи, не имела никакого отношения к несчастному случаю, произошедшему с его фаэтоном в парке?
Д'Артан печально покачал головой.
— Какая жалость, что он сломал ноги. Говорят, когда-нибудь он снова сможет ходить. Но я пригласил тебя не для того, чтобы обсуждать жестокость маркиза в обращении с лошадьми. — Он поднялся и принялся вышагивать вдоль стола, сцепив руки на пояснице. — До сих пор я был снисходителен к твоему маленькому увлечению грабежом на дорогах. Но я не хочу рисковать моим новым положением и влиянием. Ты стал слишком дерзок и самоуверен. Ты уже превращаешься в легенду! Слагаются баллады о приключениях лихого горца. Эти велеречивые английские судьи начинают тебе завидовать. Как ты думаешь, о ком мечтают их жены, когда…
— Хватит! — загремел Себастьян, в гневе переходя с изысканного французского на английский. — Тебе бы следовало помнить, что мое «маленькое увлечение грабежом» наполнило твои сундуки золотом задолго до того, как лорд Кэмпбелл выделил тебе пенсион. Ты же прекрасно знаешь, кто платит за все драгоценные пушки и ружья, которые ты контрабандой переправляешь во Францию. — В волнении акцент Себастьяна стал заметнее. — Забудь о девчонке. Она была одета по моде двухлетней давности. Возможно, она сестра какого-нибудь обнищавшего сквайра[5]. Сомневаюсь, что она вращается в тех же кругах общества, что и я.
Болезненный спазм горькой улыбки искривил губы старика.
— Возможно, ты и прав, — сказал Д'Артан с раздражающим спокойствием. — И тем не менее, это очень большой риск. Если тебя поймают, не понадобится много ума и сил, чтобы связать твое имя с моим. И тогда вся моя работа сведется к нулю.
Он снова опустился в кресло и принялся перебирать бумаги на столе, словно они приобрели первостепенную важность.
— К тому времени, как я в августе вернусь из Лондона, ее нужно убрать. Что-нибудь несложное. Падение с лошади. Несчастный случай на охоте. Ну, ты знаешь, как устроить такие вещи.
Себастьян схватился руками за край подоконника и тупо уставился на аккуратно подстриженную лужайку перед домом. «И почему это высшая знать так упорно стремится создать Англию в миниатюре повсюду, где бы ни находилась, — недоумевал он, — укрощать и обуздывать величие дикой природы, которое являлось неотъемлемой принадлежностью Шотландии?» Сам он скучал по снежным вершинам Бен-Невиса, диким вересковым долинам с журчащими по ним речушками.
Себастьян сжал зубы и решительно вскинул подбородок. Д'Артан об этом не знал, но к тому времени, как он вернется из Лондона, Себастьян найдет надежное убежище за такой же аккуратно подстриженной изгородью вокруг старого парка с изумрудными лужайками, в тишине огромного, богато обставленного дома. Это будет добровольное заточение, но зато оно освободит его от обязательств перед такими, как д'Артан, до конца его жизни.
Как наяву он услышал ангельски-нежный голос девушки, предостерегающий его от ошибок: «Грабеж — опасное занятие. Рискованное не только для вашей шеи, но и для души».
Еще не было поздно свернуть с опасного пути, отделавшись лишь легкими царапинами. Еще алчность и жажда легкой наживы не погубили безвозвратно его душу. Он еще не превратился в негодяя, который с легкостью ради спасения своей шкуры погасит огонь в аметистовых глазах прелестной незнакомки.
Д'Артан поднялся и подошел к нему.
— Если ты откажешься защитить себя, я буду вынужден послать одного из своих людей выследить ее. Не думаю, что у них такие же высокие и болезненные нормы нравственности, как у тебя.
Себастьян даже не пытался скрыть презрения в своем голосе.
— В этом не будет необходимости. Если наши с девушкой пути снова пересекутся, что маловероятно, я сам справлюсь с ситуацией.
Д'Артан нежно похлопал его по плечу.
— Прекрасно, парень. Ты делаешь честь своей французской крови. Твоя мать гордилась бы тобой.
— Не думаю, дедушка. Скорее, это мой отец гордился бы мной.
Себастьян сбросил руку старика и зашагал из комнаты. Д'Артан, мрачно задумавшись, наблюдал в окно, как его внук пересекал лужайку.
Вопль ярости сотряс тишину. Пруденс от неожиданности застыла. Книга соскользнула с коленей на пол.
— Пруденс! — За визгливым криком последовал рев. — Пруденс! Иди же оторви это проклятое животное от моего парика!
Глаза Пруденс испуганно расширились.
— Себастьян! — ахнула она.
Девушка подскочила со стула и бросилась по коридору к спальне тети Триции, высоко подняв юбки. Но не успела она добежать до двери, как котенок выпрыгнул из-за угла с париком в зубах. Его лапы скользили и разъезжались по вощеному полу. Выпустив когти в тщетной попытке замедлить скольжение и оставляя глубокие царапины на дорогом покрытии, он врезался в стену, окутавшись душным облаком ароматной пудры. Пруденс подхватила котенка на руки, отделяя спутанные пряди парика от цепких коготков, как раз в тот момент, когда разъяренная тетя, шурша шелками, вылетела из своей спальни.
Триция дрожащей рукой указала на Себастьяна, невозмутимо слизывающего пудру с лап.
— Это животное… это животное… это злобное создание… — ее голос сорвался до бессвязного шипения.
Триция отказывалась называть кота по имени или даже признавать, что оно у него есть.
Увидев, что истерика тети быстро приближается к обмороку, Пруденс подала ей потрепанный парик. В бессильной ярости женщина вырвала его из рук Пруденс. Ее глаза сузились.
— Мне следовало распорядиться, чтобы Фиш скормил это животное Борису, пока я была в Лондоне.
Пруденс спрятала кота за спину и простодушно проговорила:
— Тетя Триция, не хмурьтесь так. От этого появляются крошечные морщинки.
Лицо Триции моментально разгладилось и стало похоже на фарфоровую маску. Она потрогала нежную кожу под глазами кончиками пальцев с длинными крашеными ногтями и испустила вздох облегчения. Неосторожная гримаса не нарушила ее совершенства.
Забыв о котенке, Триция упорхнула в спальню.
— Войди, Пруденс. Ты можешь посмотреть, как я буду одеваться.
— Мое заветное желание, — мягко отозвалась девушка. Она поцеловала капризного котенка в нос, прежде чем отпустить его, и последовала за тетей.
В спальне витал приторно-сладкий запах пудры и сиреневой воды. Платья всевозможных цветов и оттенков устилали пол, словно беспомощные жертвы ужасного взрыва. Пруденс содрогнулась при воспоминании о подобной трагедии, произошедшей в ее жизни несколько лет назад. Она сняла кружевную нижнюю юбку с парчового пуфика и села у ног тети, подперев подбородок ладонью.
Девушка наблюдала, как Триция наносила краску из ламповой сажи на свои рыжие брови. Аккуратно выщипанная, изящная дуга бровей придавала ее тонкому лицу выражение постоянного удивления, но столь искреннего и естественного, сколь искусным было использование ею косметики. «Мое лицо — это холст, — любила говорить она Пруденс. — Мой долг — сделать из него незабываемое произведение искусства». Глядя на преображенное лицо тети, Пруденс соглашалась, что оно действительно было произведением искусства. Хотя Триция и использовала краски больше, чем Микеланджело, все же это делалось настолько осторожно и неуловимо, что она никогда не выглядела вульгарно, несмотря на модную в лондонских салонах аристократическую бледность.
— Знаешь, моя дорогая Пруденс, — сказала Триция, накладывая карминную краску на губы, — сегодня самый важный день в моей жизни.
— А я думала, что самый важный день в вашей жизни был, когда вы выходили замуж за виконта.
Тетя тяжело вздохнула.
— Ах, да, бедняжка Густав.
— Густав был немецким принцем, — напомнила ей Пруденс. — Виконта звали Бернаром.
Триция на мгновение растерялась, руки, застегивающие кружевной воротничок едва заметно дрогнули. Пруденс представила, как она мысленно загибает пальцы, подсчитывая количество своих бывших мужей.
Триция вскинула руки.
— Густав. Бернар. Какая разница? Прошлое, каким бы милым оно не было, есть прошлое. Сегодня мы встречаем моего нового жениха. — Она взяла Пруденс за подбородок своей мягкой белой рукой. — Он с нетерпением ждет встречи с тобой. Я заверила его, что ты не будешь нам в тягость после того, как мы поженимся. Я рассказала ему, как мой бедный Густав обожал тебя.
— Вы, должно быть, имели в виду бедного Бернара? Густава уже не было в живых, когда я переехала к вам. А Рутчер вовсе не обожал меня. Он просто терпел меня, потому что я вела счета и все домашнее хозяйство. Это Бернар обожал меня.
Триция склонилась к племяннице, коснувшись щекой ее щеки и слегка сжав плечи, всем своим видом показывая, что с удовольствием поцеловала бы ее, если бы этот поцелуй не повредил ее макияж.
— Я обожаю тебя. Ты так же дорога мне и надежна, как мой Борис.
Пруденс нахмурилась. Сравнение со слюнявым и безмозглым датским догом было, в лучшем случае, сомнительным комплиментом.
Триция прищелкнула языком.
— Ну-ну, дорогая, перестань гримасничать. Ты от этого не становишься привлекательнее.
Стук колес кареты о булыжную подъездную дорожку привел Трицию в состояние безумной активности.
— О, Боже! Это он! — Она набросила на плечи кашемировую накидку. — Почему бы тебе не припудрить эту твою… шевелюру? И поправь эти ужасные очки. Ты хочешь, чтобы он увидел, как ты щуришься?
Не дожидаясь ответа Пруденс, Триция вложила надушенную розочку себе за корсаж и выплыла из комнаты, приподнимая шуршащие юбки и открывая взору крошечные бантики на изящных туфельках.
"Вереск и бархат" отзывы
Отзывы читателей о книге "Вереск и бархат". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Вереск и бархат" друзьям в соцсетях.