В один момент Соня, вынырнув из своего вязкого, затуманенного валерьянкой сознания, вдруг увидела себя со стороны: перепуганная, уже немолодая женщина в нелепых джинсовых молодежных бриджах, в щегольских сапожках, в модной курточке прекрасного абрикосового цвета с богатыми мехами сидит, заглядывает с собачьей тоскою в суровые милицейские лица. Неужели это она? Жалкая, дрожащая от виноватости за свое легкомысленное материнское поведение? Выходит, и впрямь она. Со стороны и не узнать в ней себя, прежнюю. Кончилась, видать, прежняя-то.

Вернулись домой глубоко за полночь, где их ждала взволнованная Сашка.

Сидели втроем на кухне, курили. Даже Мишка, всю свою сознательную жизнь избегавшая вредных привычек, вдруг схватилась за сигарету. Вдохнула дым, надсадно закашлялась. Соня сидела будто неживая. Ей казалось, что она смотрит по телевизору какой-то знакомый детектив, что сейчас, в конце фильма, уже все разъяснится и можно будет выключить телевизор и спокойно лечь спать…

– Мам, а может, отец приезжал, забрал Машку?

До нее не сразу дошел смысл Сашкиного вопроса. Она долго смотрела ей в лицо, вроде как и понимала суть сказанного, но никак не могла на нем сосредоточиться.

– Нет, Сашк… Зачем? Зачем ему Машка?

– Ну как – зачем? Просто взял и соскучился! Приехал и забрал! А завтра обратно привезет! Ты, мам, давай иди-ка спать. Вот увидишь, завтра все и выяснится. Точно, отец забрал.

– Нет, зачем она ему… – тупо повторила Соня свою фразу. И тихо добавила: – Она же не его дочь… Он знает…

– Что??

Сашка с Мишкой в ужасе уставились на нее.

– Мам, что ты говоришь… – тихо и испуганно прошептала Мишка. – Не надо так, мам…

Сашкины глаза, напротив, загорелись любопытством.

– Ну, мам, ты даешь! Прямо жжешь по полной! А отец, говоришь, знает? А кто тогда Машкин отец?

– Да, Игорь знает. Я… Я тогда приехала из Сочи, ну и… Я там влюбилась… Ну, в общем, вы понимаете… Я очень хотела оставить этого ребенка. То есть Машку конечно же.

– Ой, а я помню… – тихо сказала Мишель, осторожно глянув на мать. – Помню, когда тебя надо было забирать из роддома, отец так напился! Я его никогда таким не видела… Надо уже было за тобой ехать, а я его в чувство никак привести не могла. Я тогда думала, он от радости…

– Да кто, кто Машкин отец-то, мам?

В Сашкиных глазах было столько неуемного бесстыдного любопытства, что Соня вдруг задохнулась. Неловко встрепенувшись, грубо прикрикнула на дочь:

– Да какое тебе дело, кто у нее отец? По закону Игорь у нее отец, понятно? И отстань от меня! Не лезь со своим наглым любопытством! Нашла время!

Сашка вздрогнула, придвинулась к матери, обняла за хрупкие плечи:

– Ой, ну прости, прости меня, ради бога… Чего это я, в самом деле. Машка пропала, а я…

Соня, уткнувшись в Сашкино плечо, наконец заплакала, по-настоящему, не сдерживаясь, впервые за весь этот тяжелый вечер. Плакала долго, нервно, с надрывом. Ей казалось, что она сейчас выплачет все нутро и никакая валерьянка ее уже не спасет. Какая к черту валерьянка, если внутри все горит непосильной тревогою?

Мишка почти силой уложила ее в постель. Вскоре сознание выключилось само собой, будто там кто-то нажал на неведомую кнопку отбоя. Инстинкт самосохранения – хорошая вещь в человеческом организме. Особенно в женском, тревожно страдающем.

– Слушай, Мишка, а ведь об этом надо в милиции рассказать… – задумчиво проговорила Сашка, когда Мишель вернулась на кухню. – Выходит, у Машки где-то отец есть. А вдруг это он ее украл?

– Не знаю… – Мишель глубоко задумалась, растирая ладонями лоб и щеки. – Я так устала сегодня, Сашк! Целый день работала, без завтрака, обеда и ужина. Вообще ничего не соображаю!

Рассвет застал сестер спящими за кухонным столом. За окном громко пели птицы. Апрельский день обещал быть ярким и солнечным.

Игорь

Он любил дорогу. Состояние сосредоточенности всегда успокаивало, мысли начинали течь прямо и четко, как серая полоса асфальта. Машина, которую он подрядился перегнать, оказалась новеньким жигуленком последней модели, все в ней еще поскрипывало и притиралось, резвилось и просило скорости. Настоящей скорости, как у тех, больших, ныне весьма почитаемых и амбициозных. Чем-то она напоминала ему беспородного щенка, которого впервые вывезли в лес, на охоту, и он рвет поводок, быстрее просясь на волю.

Нет, и впрямь хорошая машина! Тем более в сравнении с его разбитой древней колымагой, старой загнанной лошадью, спотыкающейся на каждой колдобине.

Чего это его вдруг на метафоры потянуло? Так, пожалуй, скоро и стихи писать начнет… А что? Поживи-ка столько лет с неземной женщиной, которая смотрит сквозь тебя, совсем тебя не чувствует и не ощущает, а просто героически терпит, как необходимый жизненный атрибут!

Он и жил. Сначала был влюблен до безумия. Как же, не от мира сего девушка. Эфир, чистый эфир. А он такой простой, грубый, приземленный. Но девушка оказалась достаточно жизнеспособной, сумела-таки все для себя удобно устроить! А как же? Тихий, спокойный, покорный муж, внимания и любви не требующий, дома редко бывающий, озабоченный добыванием хлеба насущного – отец троих детей все-таки. Прямо как в анекдоте про слепого глухонемого капитана дальнего плавания…

Да все бы ничего, он бы и терпел! Если б не эта история с рождением Машки. Так и жил бы до конца своих дней – тихим, спокойным, покорным, нелюбимым… Другие на себе еще и не такие кресты волокут! А с появлением на свет Машки крест нести как-то неловко стало. Наверное, духовные позывы разом иссякли. Одна привычка осталась. Когда беззащитная эфирная женщина, приехав из Сочи, лучезарно сообщила ему новость о своей беременности, что-то вдруг затормозилось в нем, перевернулось, и с бешеной скоростью начался отсчет в обратную сторону. Она даже не удосужилась приврать, схитрить как-то по-женски, пощадить его самолюбие! Ходила после отпуска с отрешенным видом, со счастливыми глазами, светилась вся от приятных воспоминаний… Ну да оно и понятно. Зачем омрачать свое счастье переживаниями о приземленном мужнином самолюбии? Что он может понять в этих эфирах? Пусть живет счастливым ожиданием прибавления семейства, и хватит с него…

Машку он, конечно, принял. А что было делать? Разыграл, как по нотам, роль счастливого отца. Но маховик внутри него все крутился и крутился в обратную сторону, все быстрее и быстрее…

Вообще, он никогда особо и не претендовал на супружескую постель. Неприятно, знаете ли, когда тебя там просто терпят, будто долг отдают. Лучше уж совсем не надо! Были у него, конечно, женщины на стороне, а как же, конечно были! Когда тебя не ждут дома к ужину, даже и к завтраку тоже не ждут, что ж остается?

А с Элей все случилось как-то сразу и вдруг, словно сошлось в одной точке. Внутренний маховик уже раскрутился с такой силой, что выбросил его прямо на эту девчонку, полную Сонину противоположность: маленькую кругленькую бусинку, незаметную серую мышку, от одной мысли о которой сердце становится большим и теплым, а губы сами собой расползаются в глупейшей улыбке влюбленного по уши мужика. Все случилось, как случилось. Значит, так и должно быть. Правду говорят, что, когда Господь закрывает одну дверь, он тут же открывает другую. Значит, дверь в его прошлое закрыта. Навсегда.

Самое удивительное, он больше не мучился ни чувством вины, ни чувством долга – этими верными его сопровождающими на протяжении странной семейной жизни.

Дочери взрослые, они уже сами себе дорогу найдут. А любить их он будет всегда, где бы они ни были. Чтобы любить детей, необязательно находиться рядом с их матерью.

Только вот Машка… Он успел привязаться к ней. Хотя – чего там греха таить… Иногда, глядя на нее, ощущал внутри опасный, уже знакомый скрежет маховика. Конечно, он будет помогать ее растить. Со временем – обязательно будет. Сейчас просто пока не может. Пусть устроится все, утрясется как-то, тогда… Он же еще не старый, он все может! И работать – сколько угодно, и любить по-настоящему, по-мужски! Сейчас он просто обязан наверстать то, непрожитое, которое – по-мужски.

Конечно, Соне будет трудно. Но нет ничего плохого без такого же равновеликого хорошего, он в это свято верит. Ничего, упадет с небес на землю. Зато, может быть, глаза откроются. Если родилась земной женщиной, а не марсианкой, так и живи на земле, а не на небе. Будь как все.

Все-таки хорошая штука – дорога. Чем дольше едешь, тем яснее становится голова и сами собой выстраиваются должным порядком мысли, и все происходящее с тобой кажется правильным и значительным. Уже завтра утром он приедет на место, сдаст машину, потом сядет в поезд. И на следующий день будет в своем городе, рядом с Элей, с его любимой белобрысой бусинкой, с надеждой на счастье, на новую, другую жизнь!

Соня

Они все так дружно бросились навстречу разлившейся по квартире трели дверного звонка – девчонки из кухни, Соня из комнаты, – что столкнулись в узком коридорчике, ведущем в прихожую. Соня первая подбежала к двери, трясущимися от волнения руками повернула рычажок замка. За дверью стоял высокий молодой мужчина, представившийся капитаном Литовченко Сергеем Семеновичем. Представлялся он почему-то одной только Сашке, которая хоть и лупила на него испуганные спросонья глаза с размазанной под ними тушью, и косматая была как чучело, – а все равно хорошенькая до неприличия.

Капитан Литовченко прошел на кухню, с удовольствием согласился на чашку кофе. Пока закипал чайник, сидел молча, поставив локти на стол, уперев в ладони подбородок. Сашка суетливо подхватила закипевший чайник, Мишель щедро насыпала в большую красную чашку растворимого кофе. Втроем они смотрели на него с опасливым ожиданием, сосредоточенно провожая глазами каждый жест, будто рачительные хозяева, ведущие подсчет, сколько же ложек сахара положит себе в чашку их гость. Не спеша размешав достигший консистенции сиропа кофе, капитан, обратившись с вопросом опять же именно к Сашке, изрек: