Капитан решил, что длительная прогулка в Мейфэре пойдет ему только на пользу. Дождь не ослабевал, но до Маунт-стрит было менее двух миль, а оттуда рукой подать до высокого кирпичного особняка, в который его любезно пригласили. Амхерсту часто казалось, что последние двадцать лет его приглашали в этот дом именно из любезности, не считаясь ни с его желаниями, ни с его временем. Однако сейчас кое-что изменилось. Сейчас он шел туда из чувства семейного долга, а не из благоговейного страха.

– Добрый вечер, капитан, – встретил его в дверях молодой швейцар. – В такую погоду хороший хозяин и собаку не выпустит, не так ли, сэр?

– Добрый вечер, Финдли. – Капитан усмехнулся, протягивая молодому человеку промокшую шляпу и снимая шинель. – А что касается собаки, то будьте любезны, передайте дяде, что я к его услугам.

Письменный стол в кабинете лорда Джеймса Роуленда был необычайно широким. Казалось, его сверкающая поверхность уходит от большого живота его светлости прямо в бесконечность. Это удивительное явление особенно удивляло детей, заставляя их смотреть на многое в жизни совсем под другим углом.

Коул хорошо это помнил, поскольку добрую часть своей молодости провел у противоположного края этого стола, выслушивая нравоучения или мелкие поручения от дяди. Ему было трудно отказать Джеймсу. Коул понимал, что дядя вовсе не обязан заботиться об осиротевшем племяннике своей супруги и делает это только для того, чтобы ее не расстраивать.

Но Коул уже не был ребенком, он давно простился с детством, отбросив за ненадобностью большинство детских надежд и мечтаний. Давно уже не было на свете простодушного мальчика, который первые одиннадцать лет своей жизни провел в тихом доме приходского священника в графстве Кембридж. Давно канула в прошлое и ранняя юность, когда ему помогали тетя и дядя. Сейчас Коул с трудом вспоминал даже того студента, которым впоследствии стал юноша. Он считал, что есть лишь несколько воспоминаний, которые стоит хранить в памяти.

Сейчас, в свои тридцать четыре года, Коул был просто солдатом. Ему нравилась безыскусность военной службы, раз и навсегда определенный жизненный путь, на котором рядом с ним не было ни учителей, ни священников, ни дядей, которых следовало слушаться. Сейчас Коул подчинялся только старшему по званию и отвечал за солдат, судьба которых была ему вверена. Если в трудной воинской службе случались какие-то пробелы, то суровая действительность войны тут же выявляла их. Коул чувствовал, что его наивность сгорела в огне сражений, уступив место чему-то более основательному, возможно, прагматизму.

Однако война закончилась. И вот теперь, вернувшись в Англию, Коул откликался на довольно властные послания дядюшки только тогда, когда у него было время посещать дом на Маунт-стрит и желание потакать прихотям старика. По правде говоря, дядя его вовсе не был стариком, он просто предпочитал вести себя по-стариковски. Сколько ему сейчас лет? Пожалуй, пятьдесят пять... Трудно было с уверенностью судить о его возрасте, поскольку могучий, как старое дерево, организм Джеймса Роуленда давно закаменел – и это сделали ложно понимаемый им долг, невероятная надменность и чувство морального превосходства.

Довольно резво для своего возраста лорд Джеймс Роуленд вскочил из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. Затем он на мгновение остановился, взял со стола какую-то бумагу и сунул ее в руки Коула.

– Черт побери, Коул, ты только посмотри на это! Да как она посмела? Я спрашиваю тебя, как она посмела?

– Кто, ваша светлость? – пробормотал Коул, быстро пробегая глазами объявление. Взгляд его выхватил несколько слов: «Почтенная семья... Мейфэр... ищет высокообразованного гувернера... для двоих молодых джентльменов девяти и семи лет... философия, греческий, математика...»

Лорд Джеймс остановился за спиной Коула и ткнул пальцем через его плечо.

– Эта шотландская распутница, моя невестка, вот кто! – Роуленд выхватил бумагу из рук Коула. – Эта... эта убийца решила покуситься на мою власть. Она только что вернулась из Шотландии – ездила туда со своим нахалом-любовником, – и теперь у нее хватило наглости уволить всех своих добропорядочных английских слуг.

– Дядюшка, я думаю, слово «убийца» не... Джеймс оборвал Коула, стукнув кулаком по столу.

– Она вышвырнула слуг, преданных семейству, как старую рухлядь... Наверное, даже не заплатила им как следует... выгнала скопом, как стадо овец, представляешь? Черт побери, она повела себя так, словно она хозяйка в доме. И вот... посмотри!

Джеймс снова указал на объявление.

– Она хочет нанять гувернера, то есть лишает меня права следить за тем, чтобы молодой лорд получил надлежащее образование. Но вот увидишь, Коул, я этого не допущу! Номинальный глава семьи должен быть хорошо образован. А этого нельзя добиться без моего совета и согласия, поскольку я являюсь опекуном и попечителем обоих детей.

Коул едва сдержался, чтобы не съязвить. Значит, Джеймс стремится дать своим подопечным «надлежащее образование». Наверное, ему хочется сделать из молодых лордов забитых школяров, таких, каким был сам Коул? Может, Джеймс по-прежнему представляет себе выполнение семейного долга именно так? Хочет поместить своих подопечных в ледяные постели и за пустынные столы Итона, где они должны существовать на стипендию и выживать благодаря своим кулакам?

Коула затрясло от злости при мысли о такой перспективе. Но с другой стороны, это не его дело. Ведь он сам прошел через все это. И они пройдут.

– Насколько я понимаю, речь идет о леди Мерсер? – сухо заметил Коул.

– Да, черт побери, о ней, – сурово подтвердил лорд Джеймс. – Вот почему я и пригласил тебя сюда. Послушай, Коул, мне требуется твоя помощь.

Его помощь? Ну, нет. Он не желает снова быть цыпленком в этих петушиных боях. И вообще не желает иметь никаких дел с Роулендами. И ему наплевать на молодого маркиза Мерсера. У Коула отдаленное родство с этим семейством, а династия постоянно указывала своим младшим отпрыскам их место. За примером ходить недалеко: его кузен Эдмунд Роуленд всегда был козлом отпущения. Что ж, прекрасно! Но с какой стати он теперь должен страдать из-за интриг леди Мерсер?

Капитан Коул Амхерст не имел никакого отношения к подозрительной смерти ее мужа. Но, насколько ему было известно, очаровательная молодая вдова лорда Мерсера вполне могла сыграть роль Лукреции Борджиа. Наверняка многие были о ней того же мнения. И пусть они любили ее покойного мужа еще меньше, чем сама вдова, к покойникам всегда относятся уважительно, независимо оттого, был покойный при жизни грешником или лжецом. Да, вероятно, жизнь леди Мерсер была настоящим адом, но Коул ничего не желал об этом знать.

– Боюсь, ваша светлость, что не смогу быть вам полезным, – холодно заявил Коул. – Я не знаю эту женщину, поэтому даже не осмелюсь посоветовать...

– А мне и не нужен твой совет, – резко оборвал его дядюшка. – Я прекрасно сознаю свой долг перед сиротками. Тебе это известно лучше, чем другим.

Долг. Сиротки. Какие неприятные, грустные слова, но тем не менее в них заключались все обязательства дядюшки перед Коулом. Он уже почти представил себе юного лорда Мерсера и его брата в унылых казарменных классах Итона. Поэтому Коул не сдержался и вспылил:

– При всем моем уважении к вам, дядюшка, этих детей вряд ли можно назвать сиротками. Их мать еще жива и, насколько я понимаю, вместе с вами является их опекуном.

– Да, – проворчал лорд Джеймс. – Однако то, что Мерсер назначил нас обоих опекунами, не поддается никакой логике. Женщина... только этого не хватало!

Коул невольно рассмеялся про себя. Он подозревал, что покойный лорд Мерсер намеренно не лишил свою жену прав опекунства. Ходили слухи, что ее светлость может не подчиниться любой власти или приказу. И конечно, женщина, которую половина светского общества называла за глаза Стратклайдской ведьмой, способна на все. Если бы ее не устраивали условия завещания ее покойного мужа, она просто натравила бы на лорда Джеймса свору адвокатов, которые вцепились бы ему в глотку.

Судя по тому, что слышал Коул, леди Мерсер – или леди Килдермор, как ее еще называли, – совершенно очевидно забыла наставления святого Петра о том, что женщина должна быть сосудом скудельным и иметь кроткий и покладистый характер.

Эти мысли опечалили Коула, они напомнили ему о Рейчел. Какими разными были эти две женщины. В отличие от леди Мерсер жена Коула следовала всем библейским заповедям. Может, отчасти именно поэтому он и женился на ней...

В свое время она показалась идеальной женой ученику церковно-приходской школы, человеку, намеренному посвятить свою жизнь Богу, как это сделал ранее его отец. Кроме того, Рейчел, как и дядя Джеймс, четко осознавала свой долг. Возможно, фанатичная преданность долгу, а также кроткий и покладистый характер Рейчел и погубили ее. А может, причиной этого было его, Коула, бессердечное безразличие к жизни жены.

Сидя в кресле красного дерева, Коул отогнал от себя вселяющие беспокойство воспоминания о покойной, хотя это оказалось не просто. Но он силой заставил себя снова посмотреть на дядю, который продолжал расхаживать по золотисто-красному ковру.

Внезапно лорд Джеймс замер у стола, широко расставив ноги и сжимая в кулаке объявление.

– Тебе продолжают платить половинное жалованье? – резко спросил он.

Коул коротко кивнул.

– Пока да, – подтвердил он.

– А что потом?

– Когда нога полностью заживет, я буду нести гарнизонную службу. – Глядя на дядю, Коул усмехнулся. – А осенью уеду в Афганистан. Если же окажусь среди счастливчиков, то на Мальту или в Индию.

Лорд Джеймс опять зарасхаживал по кабинету. Через некоторое время он снова заговорил:

– Отлично. Значит, у нас есть время.

– Простите, вы о чем?

Но лорд Джеймс не ответил. Он втиснулся в свое кресло за столом, внезапно побледнел и осунулся.

– Понимаешь, Коул, все дело в том, что я просто не могу заставить ее подчиниться моей воле. – Лорд Джеймс произнес эти слова тихо, словно ему было стыдно в этом признаться. – Я из кожи вон лезу, но леди Мерсер даже не принимает меня. Только если речь идет о детях, но и тогда все происходит в присутствии адвоката. Ты можешь себе представить подобную наглость?