Две таблетки аспирина и элениум от боли 4:35.

— Это для Зекери, — повторяла она, выводя буквы потными от напряжения пальцами. — Если ему понадобится узнать, что со мной случилось.

Через полчаса ступня распухла по лодыжку; боль не утихала. Элисон била дрожь, на лице выступила испарина, раскачивание из стороны в сторону не приносило никакого облегчения. Ничего не помогало. Ее силы таяли, из глаз бежали слезы. Она приняла еще таблетку элениума. И снова взялась за дневник, чтобы сделать очередную запись.

— О Боже! — вспомнила вдруг Элисон. — Что говорил полковник Шарп недавно о скорпионах! Укус некоторых смертелен!

Она была близка к панике. Сделай что-нибудь! Нельзя же просто так лечь и умереть! Ее мозг лихорадочно работал. Итак, сейчас уже стемнело. Надо идти на дорогу и поймать машину. Наверняка ей встретятся рабочие, возвращающиеся домой в сумерках.

Застонав от боли, Элисон натянула на опухшую ступню носок и с трудом затолкала ногу в ботинок; ей удалось даже завязать шнурки. Ставший тесным ботинок жал больную ноги и причинял нестерпимую боль. У Элисон снова брызнули слезы, застилая туманом взор. Она судорожно собрала заново свой рюкзак и тут вспомнила о Зекери. Он скоро вернется. Ему надо оставить что-то вроде объяснительной записки. Элисон нашла чистый лист в дневнике и принялась писать:

Зекери, меня укусил скорпион.

В мыльнице. Рядом ягуар.

Пошла к дороге. Время…

Она взглянула на свои часы. В сумеречном свете сквозь пелену набежавших слез ей с трудом удалось разглядеть циферблат. Наконец, Элисон занесла время в дневник:

…5:15. Поймаю машину.

Кого-нибудь пошлю за тобой.

Она собиралась положить дневник на рюкзак Зекери. Но тетрадь была объемистой, и у нее никак не получалось оставить ее открытой на нужной странице. Она огляделась вокруг в поисках какого-нибудь подходящего камня и заметила пластмассовую мыльницу со скорпионом внутри. Она подняла ее и прижала страницу дневника. Теперь Зекери наверняка заметит тетрадь. Элисон взяла свой рюкзак и, ковыляя, медленно вышла из пещеры, отправляясь в казавшийся ей бесконечным путь до переправы.

Дойдя до валунов, она с трудом начала переправляться через реку. В голове стоял туман, она явно теряла последние силы. Не в состоянии больше тащить рюкзак на плече, она теперь волочила его за собой. Потеряв в сгущающихся сумерках ориентировку на местности, Элисон уже не понимала, где находится. И все-таки, несмотря на сильное головокружение от проникающего в кровь яда и выпитых лекарств, несмотря на страшную боль в ноге, Элисон сумела добраться до другого берега и бросила рюкзак на землю.

Крутая тропинка вела вверх по скалистому склону. Взойдя на несколько уступов, Элисон поняла, что наступил предел, дальше она идти не может. Надо возвращаться. Она ухватилась за ветки наклонившейся над обрывом сосны, хрупкое деревце неожиданно с хрустом переломилось и, не удержав упора на больную стопу, Элисон упала ничком в прибрежные воды. Потеряв сознание от болевого шока при падении, она, оказавшись в холодной воде, на мгновение пришла в себя и тут же, почувствовав, что ее плавно относит течением, окончательно лишилась чувств.

Ее дневник, оставленный в пещере, потеряв равновесие, вместе с пластмассовой мыльницей упал на песок.


Зекери тихо обошел вокруг всю поляну, прячась за кустами, прежде чем приблизиться к хижине.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Он стоял на пороге, не решаясь войти в чужой дом. Зекери тяжело дышал и сильно вспотел. Ответа не последовало. Он осторожно заглянул внутрь через открытую дверь. Хижина была пуста.

Вся обстановка дома была проста и продуманна: поперечные деревянные балки вверху, перекрытые густым слоем пальмовых листьев, на стене маленькая полка, загруженная глиняными горшками с закопченными днищами. Связки листьев табака и разнокалиберные тыквы свешивались с ремней, привязанных к балкам. В углу стоял сноп сжатых колосьев.

Одна из убитых коз была уже разделана и висела, привязанная к потолочной балке, ее прикрывала мешковина. Стаи жужжащих мух, привлеченных запахом, кружили вокруг и ползали по лужицам крови на полу. Второй козы не было видно. Остальные животные находились в маленьком загоне рядом с хижиной.

Зекери обратил внимание на холодные камни и золу очага. Большие полые тыквы, корзины и грубошерстные одеяла находились вверху над головой, прямо на потолочных балках. Мебель же хижины составляли детская тростниковая кровать, свернутый гамак и деревянная табуретка, покрытая шкурой. Конечно, здесь в этой глуши и речи не могло быть о телефоне, но старик наверняка знает, где его можно найти в ближайшей округе. Сидя на табуретке и отбиваясь от мух, привлеченных запахом пота, Зекери разглядывал козью тушу и ждал крестьянина, размышляя над событиями последних суток.

Кто-то украл их машину, это были еще цветочки по сравнению с дальнейшим развитием ситуации. Парни, разыскивающие Луизиту, были способны на большее, чем пустые угрозы… Плевал он на них с большого дерева, но, однако, с реальной опасностью приходится считаться. Если старик не придет сегодня вечером домой, то он, Зекери, вернется в пещеру и предложит новый план: на этот раз они должны будут выйти на рассвете и направиться по той дороге, по которой приехали. И к черту деревню! До нее наверняка пилить и пилить по непролазной грязи раскисшей дороги, если эта деревня вообще существует.

Крестьянин, по-видимому, понес куда-то вторую тушу. Тогда рядом обязательно должен находиться населенный пункт: деревня, город или ферма. Во всяком случае, как бы то ни было, но у кого-то есть поблизости машина, лошадь или другой транспорт. И он сможет добраться до ближайшего телефона. Кто-то из местных должен знать всю округу, как свои пять пальцев. Зекери шагал из угла в угол по хижине среди назойливых мух, не дающих ему покоя. Часы показывали, что он покинул пещеру час и 18 минут назад. Он думал о ней. Бывшей фотомодели Галле. Она была не так уж плоха, когда он уходил. Она рассказывала ему, что с ней случился нервный срыв. Что же это за срыв, который сумел разрушить столь блестящую карьеру?

Он припомнил их разговор перед тем, как эти сумасшедшие открыли пальбу по козам. Она тогда собиралась поведать ему что-то важное о себе. Но он перебил ее, когда она заговорила о похоронах матери. Господи, что на него нашло? Что ему стукнуло в голову? Что заставило его рассказать все подробности о смерти Джерри? Он не замечал за собой прежде такой раздражительной нетерпеливости и болтливости. Кросс ругал самого себя. Она только сказала, что ее мать умерла и ее похоронили, пока она, Элисон, лежала в клинике, а он ни с того ни с сего накинулся на нее со своей откровенностью.

Зекери прокручивал в голове обрывки разговора и особенно ту часть, когда она пыталась утешить его. «Он знает, что ты не хотел его смерти», — снова услышал Зекери ее голос. Ему самому это никогда не приходило в голову. Конечно, Джерри знает…

— Точно так же, как я сам знал бы об этом, если бы такое случилось со мной… — Зекери вздрогнул от звука собственного голоса.

Он совсем забылся! Ну уж это слишком, это совершенно не похоже на него. Нельзя думать о ней, приказал он самому себе. Думай о том, как спасти ее.

Через 20 минут, когда невероятно прекрасный закат был в самом разгаре, Зекери решил, что нет смысла дальше ждать и надо возвращаться. Он шутил в пещере, говоря про жаркое из козлятины. Но теперь, похоже, если им придется сегодня ужинать, он должен позаботиться о куске мяса или свернуть шею одному из цыплят.

Зекери посмотрел вверх на балки. Наверняка у старика есть что-нибудь заостренное: мачете, например. Он же не потащит в пещеру всю козлиную тушу. Во всяком случае, он не сумеет зарезать цыпленка, пока не найдет мачете и не поймает этого самого цыпленка. Зекери вдруг стало смешно при мысли, как он будет носиться по поляне в погоне за голенастыми цыплятами здесь посреди джунглей в Гватемале. Нет, это не для него.

Зекери не нашел мачете. Он почти успокоился, но потом решил, что поймав цыпленка, может просто задушить его. Зекери сжал кулак и со всего размаха саданул по висящей освежеванной туше, та закачалась из стороны в сторону. Стаи потревоженных мух поднялись в воздух. И Зекери не взвидел белого света: они забивались в уши, в нос, садились на лицо…

Услышав внезапно посторонний звук, он резко обернулся. Перед ним стоял старик-крестьянин; глядя прямо ему в глаза с озадаченным видом. Выбитый из колеи наглыми мухами и необходимостью так или иначе прикончить хоть одного цыпленка, Зекери совершенно не заметил приближения старика. Он протянул руку.

— Здравствуйте, сеньор! — заговорил он на ломаном испанском. — Вы говорите по-английски?

Старик медленно покачал головой, все еще не сводя изумленного взгляда с Зекери.

— Я — американец, — сказал тот, уверенный, что крестьянин его поймет.

— Си, сеньор, — старик закивал головой. — Американо.

Зекери потратил несколько минут, внушая индейцу мысль о том, что он не причинит ему никакого вреда. При помощи испанских слов, выученных им когда-то в школе и тех слов, которые он ежедневно слышал на улицах Майями, а также используя кое-какие простейшие навыки старика в английской речи, Зекери удалось узнать, в конце концов, что крестьянина зовут Перес, а бандиты были из Сан-Руиса. Они искали женщину, приехавшую с американцами. Итак, их цель определенно была Луизита. Наверное, что-то связанное с делами ее мужа.

Похоже, они перешли друг другу дорожку, обычная местная вражда. Старик об этом ничего не знал. Он рассказал только, что бандиты нашли джип на дороге вблизи его хижины и поэтому решили, что он видел разыскиваемых ими людей или даже прячет их.

— Плохие люди, сеньор. Дрогас. Компренде?

— Си, я компренде, все ясно, — у Зекери засосало под ложечкой. Дрогас — наркотики. Он так и предполагал. Торговцы наркотиками. Иран поставляет героин, Южная и Центральная Америка экспортируют кокаин. И вот уже одурманенные наркоманы замертво валятся на плитки пола в своих ванных комнатах… Негодяи! Очень опасные негодяи.