Она стала приходить ежедневно, кроме выходных, на два-три часа. Я выдала помощнице ключи, чтобы она могла сама открывать дверь, если меня нет дома или я сплю. Договорились, что Лида будет покупать продукты или заказывать по телефону, убирать всю квартиру каждый день, а раз в месяц проводить генеральную уборку, иногда готовить еду. Она делает все тщательно, без халтуры, неторопливо, но проворно. Мне нравится смотреть, как она движется, легко, без напряжения, думая о чем-то своем.

Однажды я спросила:

— А чем занимается ваш муж?

Лида выпрямилась, поправила выбившиеся из-под косынки волосы и спокойно ответила:

— Да как сказать… Дома сидит. Читает, общается в Интернете, в игры какие-то играет.

— Не работает? — подняла я брови.

— Он больной, слабый, — уклончиво ответила Лида и принялась за работу, давая понять, что дальнейшие расспросы нежелательны.

Потом я узнала, что она всю жизнь тащит на своих плечах мужа и дочь, которая причинила ей в свое время немало горя. Уходила из дома, в пятнадцать лет жила со взрослым человеком, презирала родителей. Теперь-то, конечно, она выросла, вышла замуж, родила ребенка. Лида по-прежнему помогает ей, и отношения постепенно наладились.

Итак, в доме появилась Лида, и я стала еще осторожнее. Никто не догадывался о моем тайном пороке, даже девчонки ничего не поняли, когда мы встретились в очередной раз на нейтральной территории.

Мы сидели в вегетарианском кафе на Кузнецком. Немного перекусили, потом пили чай-кофе. Я не стала заказывать шампанское, боялась, что не смогу вовремя остановиться. Все как всегда, только Шурка вдруг попросила:

— Оль, у тебя для нас пригласительные найдутся на Колин концерт в Кремле?

Я смутилась:

— Пригласительных у меня нет, но я спрошу у Коли, когда он вернется.

— Нам со Славиком! — вставилась Катя.

Они немного поспорили и решили, что обойдутся без Славика.

— Ты, конечно, будешь на концерте? — хором спросили подруги.

Я не могла признаться, что не знаю, позовешь литы меня на кремлевский концерт. На клубные выступления не пускаешь, даже запрещаешь приезжать, говоришь, что буду мешать.

Только теперь я поняла, что с тех пор, как мы вместе, я ни разу не видела тебя на сцене! Однако девчонкам ответила уверенно:

— Конечно, буду.

Мне до невозможности захотелось выпить вина. Я помялась, потом спросила как бы между прочим:

— Интересно, а спиртное у них подают?

Катя глянула в меню:

— А что тебя интересует?

— Я бы глоток шампанского выпила.

— Есть.

Я заказала, строго-настрого запретив себе делать повторный заказ. Девчонки не увидели в этом ничего особенного. Бывали времена, когда мы пили основательно, по-студенчески, но тогда мы пили для веселья, от радости жить.

Я постаралась растянуть удовольствие. Когда бокал опустел, ощутила некоторое беспокойство. По счастью, девчонки уже насиделись и решили немного пройтись. Мы расплатились и вышли. До вечера я больше не вспоминала о вине. Но, вернувшись домой, в идеально чистую квартиру, напоминавшую реанимацию, я поняла, что не смогу прожить вечер без его помощи.

К тому времени у меня из осторожности выработались кое-какие навыки: я сама выбрасывала пустые бутылки в мусоропровод и, прежде чем пить, отключала телефоны. А то стоило мне достичь определенного градуса, как появлялось непреодолимое желание позвонить тебе и много-много говорить. Это было страшно. Тогда бы ты все понял. А еще страшнее было то, что я несколько раз порывалась звонить Гошке. Вот уж чего нельзя было делать ни в коем случае! Пока он не знает моих координат, можно быть спокойной, что не позвонит и не появится. А узнает, примчится, а я вот такая… слабая? Нет-нет!

Так я обманывала сама себя. Приняв меры предосторожности, я доставала бутылку шампанского и выпивала ее. После бутылки обычно засыпала, а на следующий день все заново: днем держусь, а к вечеру срываюсь. И так больше месяца. Более всего я боялась, что ты застанешь меня врасплох. Ты никогда не звонил, чтобы предупредить о возвращении: это ограничивало бы твою свободу. Не зная точного времени, я должна была находиться в постоянной готовности. Это немного отрезвляло. И еще желание хорошо выглядеть, когда мы увидимся после долгой разлуки. Я очень надеялась, что твое возвращение излечит меня от тайного порока. Так и получилось.

Ты вернулся однажды к вечеру. По счастью, я не успела пригубить вина. И что удивительно: я тотчас забыла о нем. Ты не заметил во мне никаких перемен — по крайней мере ничего не сказал и не дал знать иначе. Возможно, ты так был наполнен впечатлениями, энергией, весельем, что все остальное было не важно. Да и некогда было: на следующий же день ты с головой ушел в подготовку кремлевского концерта.

Программа новая, необкатанная, еще не до конца проработанная. Что-то дописывалось, доделывалось, шли бесконечные изматывающие репетиции с группой и оркестром. Концерт включал в себя не только новые вещи, но и фрагменты прежней акустической программы. Все это поглощало тебя целиком, не оставляя времени ни на что другое. Ты почти не появлялся дома и часто оставался ночевать в студии. Я перезванивалась с Мариной и узнавала новости с фронта. Марина с готовностью сообщала о ходе репетиций. Она тоже уставала и волновалась: все-таки масштабный концерт, зал на шесть тысяч мест. Иногда спрашивала меня:

— Все ли у вас хорошо?

— Да, конечно, — отвечала я.

А как могло быть иначе, если ты был в Москве и хоть редко, но приходил домой.

И вот открылась удивительная закономерность: покаты был дома, я и не вспоминала о вине, словно его и не существовало в природе. Совершенно не возникало потребности выпить. Из этого я заключила, что мой порок — еще не алкоголизм, а, как определила бы Катя, маниакально-депрессивный психоз. Ведь стоило тебе не появляться дома дня два, я хваталась за бутылку.

С Лидой ты не пересекался, и это тебя вполне устраивало. Мы договорились с ней, что она приходит, когда тебя нет дома. Это условие выполнить было несложно. Однако ты познакомился с ней и нашел мой выбор удачным. Я радовалась, как двоечник, получивший пятерку.

Приближался день концерта, а я так и не спросила тебя о пригласительных билетах. Шурка звонила, интересовалась, ей очень хотелось попасть на концерт. Катя тоже позванивала, обиняком выспрашивала, как обстоят дела. Однажды я решилась и набрала номер твоего мобильника. Поверишь ли, ждала ответа с замиранием сердца.

— Да? — ответил ты удивленно.

— Коля, мне нужны билеты на твой концерт. Для подруг.

— Сколько? — коротко спросил ты.

Я слышала в трубке смех, грохот ударных, женские голоса… Робко ответила:

— Два.

— Напомни мне потом, сейчас некогда, ладно? Дома скажешь. Или позвони Мишке, директору. Да, так будет лучше.

Ты отсоединился, не назвав номера телефона директора. Я подумала, подумала и позвонила на мобильный Марине. Она не сразу ответила. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я услышала ее голос:

— Я слушаю вас.

Преодолевая внутреннюю неловкость, я спросила:

— Марина, вы знаете номер телефона директора группы?

— Миши?

— Да.

— Где-то был… Сейчас спрошу.

После небольшой паузы она продиктовала цифры, я записала. Марина поинтересовалась:

— Если не секрет, вам зачем?

Я ответила вопросом на вопрос:

— Скажите, это удобно: попросить у него билеты на концерт?

— Безусловно.

Миша пообещал мне билеты. Мы договорились, что передаст их через тебя. И все-таки я чувствовала если не унизительность, то неловкость ситуации. Почему ты не захотел мне помочь? Даже крайняя занятость не может быть истинной причиной. Просто я была тебе безразлична, когда ты погружался в свою музыку. Вообще все переставало для тебя существовать, кроме того, что вдохновляло, помогало творчеству. И это все было вне меня…

Перед концертом ты вконец измучился, почти не спал, волновался: еще оставалось множество мелочей, которые не продуманы, не подготовлены.

— Провалимся! — бормотал ты в полусне, если тебе удавалось добраться до нашей постели.

— Ну почему? — возражала я. — Успокойся, ничего смертельного не произойдет, если даже и провалитесь. И зачем думать о худшем?

Ты перечислял, что еще не готово, и волновался больше всего за ребят и оркестр.

— На мне столько людей завязано! Ты понимаешь, я не могу их подвести.

— Ты же профессионал! — успокаивала я.

— И на старуху бывает проруха, — тревожился ты, а я видела, как ты сдал за последние дни. Вокруг глаз от недосыпа появились темные круги, мышцы лица ослабли, и морщины обозначились резче, небритые щеки запали. Ты опять жаловался на желудок, и я поила тебя отварами. Твоя лихорадка передалась и мне. В эти дни я совершенно не вспоминала о вине, не до того было.

— Если ты не отдохнешь и не выспишься хотя бы немного накануне концерта, то точно провалишься! — не выдержав, однажды воскликнула я.

Ты посмотрел на меня мутными глазами, кивнул и тотчас уснул. Однако мне удалось уговорить тебя организовать передышку перед концертом, даже если не все будет готово. Ты признал необходимость отдыха, потому что окончательно выбился из сил.

Два дня ты ничего не делал, только спал, читал и слушал любимых классиков. Отоспался и отъелся, сразу заметно посвежел, повеселел, был полон азарта и уже хорошего волнения. Говорил, что на сцене переживаешь невероятный душевный подъем, происходит взаимообмен положительной энергией. Это как живительный источник! Однако и сил уходит столько, что ты теряешь в весе несколько килограммов за один концерт. А Кремлевский дворец — сложная площадка с тяжелой аурой советских времен. Преодолеть все это — дело чести…