Лу прекрасно провела этот уик-энд.

Оказалось, что Йолу — это дощатый дом с зеленой крышей п-образной формы, с широкими прохладными верандами, на которых в висячих корзинах, оплетенных корой, росли кусты герани, а на зеленых упругих газонах были высажены канны. Друзья Дженни были веселые и дружелюбные, и теннис оказался прекрасным развлечением. Вечером миссис Браун устроила вкуснейший ужин с холодными цыплятами, ветчиной, салатами и фруктами за длинным раскладным столом на веранде, и молодежь лакомилась аппетитной едой и опустошала огромные кувшины с охлажденными фруктовыми напитками. Счастливая Лу чувствовала себя как дома и помогала матери Дженни подавать и уносить тарелки, а потом уже взяла себе полную тарелку и устроилась вместе с остальными на невысоких ступеньках веранды.

Аллан не отходил от нее, и когда уехали последние гости и она взяла с шезлонга свою кофту, готовясь идти спать вслед за Дженни, он задержал ее, взяв за руку.

— Не уходи пока, Лу. Я и минуты с тобой не побыл наедине за весь день. — Он неожиданно обнял ее и привлек к себе. В потоке света, падавшем из приоткрытой двери, она могла видеть нежный изгиб его губ и нескрываемое восхищение в его теплых карих глазах. Но что-то в Лу противилось этой близости. Она вывернулась из его объятий, набросила кофточку на плечи и беззаботно запротестовала:

— Аллан, мне правда надо идти. День был чудесный, спасибо тебе за него, но после тенниса я с непривычки сильно устала. Не забывай, я не играла уже больше года. Увидимся утром.

Не дожидаясь, как он отреагирует на ее слова, она поспешила за Дженни. Позже, лежа в темноте, она корила себя за бестактность. Несомненно, она могла быть в этой ситуации добрее. Ей нравился Аллан, но она вынуждена была признаться себе, что чувство это было совершенно платоническим: это было всего лишь непринужденное, спокойное дружеское чувство. Ей хотелось бы надеяться, что он относится к ней так же. Но что-то в его манере заставляло ее инстинктивно опасаться, что его чувства к ней гораздо глубже и серьезнее. Она окончательно убедилась в этом на следующий день, потому что, хотя все утро он был внимателен и жизнерадостен, как и потом, за ленчем, но в его глазах затаилось тревожное ожидание.

Обратный путь прошел в атмосфере неловкости, и когда они в конце дня приехали в Ридли Хиллз, он отклонил ее приглашение зайти в дом. Вместо этого он порывисто схватил ее за руку и огорченно посмотрел в ее лицо.

— Лу… — В его голосе звучали нерешительность и тоска.

Лу стало не по себе. Он был такой милый, он устроил ей настоящий праздник, дважды ехал так далеко для того, чтобы Лу хорошо, провела уик-энд. По крайней мере, она-то провела время превосходно, но он-то глубоко огорчен ее хамской неблагодарностью.

В раскаянии она подняла к нему лицо.

— Аллан, прости меня. Я.., я не знаю, почему вчера вечером так себя вела. Ты был ко мне так добр, я готова тебя тысячу раз благодарить.

Ее фиалковые глаза, были грустны. Когда он наклонил голову и поцеловал ее губы, то почувствовал, что они мягкие и податливые.., но в то же время какие-то бесстрастные. Ох, ну что же, нельзя требовать слишком много после столь недолгого знакомства, сказал он себе. Надо дать ей время, не торопить ее.

— До свидания, Лу. Я скоро тебе позвоню. Будь умницей, киска.

Он старался вести себя легко я непринужденно, чтобы скрыть волну поднявшихся в нем чувств, поспешно уселся за руль, бодро помахал рукой и уехал, подняв тучу пыли.

Лу повернулась, взбежала по ступенькам дома — в резко остановилась.

Прислонившись к столбу веранды, не нее невозмутимо взирал Стивен Брайент. Его губы раздвинулись в ленивой улыбке, но взгляд был отчужденным.

— Ну, мисс Стейси, похоже, вы неплохо проводите время, — приветствовал он ее. — Хорошо повеселились?

— Да, спасибо. Очень, — хладнокровно отозвалась Лу, хотя щеки ее залила горячая краска стыда, и глаза заблестели при мысли о том, что он поймал ее в такой щекотливой ситуации. Какой он, однако, нахал, что подсматривал за ней! Надо полагать, он видел, как Аллан заключил ее в слишком пылкие объятия. Его следующие слова подтвердили это.

— Так я и подумал! — Он вытащил трубку из нагрудного кармана своей клетчатой рубашки, постучал ею по перилам веранды и издал нарочито глубокий вздох. — Ах-х-х, Боже мой! Жаркий поцелуй — верное средство зажечь звезды в глазах юной девушки.

— Вам виднее, — язвительно отозвалась Лу. — Надо полагать, вы зажгли их немало. — И она проскользнула мимо него в дом.

У себя в комнате она прижала ладони к горящим щекам. Ей не следовало этого говорить — и теперь она уже жалела о своих словах. Достоинство требовало, чтобы она просто игнорировала его провокационное замечание, но.., ох, если бы он только знал, как его колючие слова ранили ее сердце! Если бы он только знал, что первые поцелуи необязательно зажигают звезды — иногда они приносят с собой горечь разочарования. По крайней мере, так случилось с поцелуями Дика. И теперь только один человек — его поцелуи, его прикосновения — могли зажечь звезды в глазах Лу. Но она знала, что они не зажгутся никогда, потому что этот человек любит девушку из Сиднея — холодную, красивую, но такую коварную Анжелу Пул.

Она решительно заставила себя не размышлять об этом: такие домыслы бесполезны и лишь причиняют боль — и вместо этого сосредоточилась на своих тайных приготовлениях к Рождеству.

До Рождества уже оставалось всего две недели, и Лу уселась на стуле около своей кровати, включила настольную лампу и достала носовые платки, которые подшивала ажурным швом, всякий раз, когда оставалась одна.

Она не могла потратить на подарки много денег, а то, что предлагал каталог Марни для поставки почтой, было чересчур дорого. Внимательно изучив все его страницы, Лу в конце концов остановилась на отрезе тончайшего батиста. Она сделает носовые платки для своего нанимателя с двойной мережкой, а для Марни на платочках меньшего размера вышьет изящные белые инициалы в углу.

Расти, Блю и Джим получат от нее по коробке табака: не слишком интересный и полезный подарок, она это чувствовала, но, похоже, им всегда не хватало табака, и, кроме того, она и так потратила больше, чем могла себе позволить, на галстуки для Энди и Банта. Она не устояла перед рекламой мужских галстуков на блестящих страницах журнала и не сомневалась, что ребята оценят, какие они модно узкие и какой на них замечательный рисунок.

Она считала, что все ее подарки должны по необходимости быть небольшими и достаточно скромными, но получила немало удовольствия, вкладывая все свое умение в аккуратный, изящный шов — самый лучший, на какой только была способна. Только так она могла продемонстрировать свою привязанность и благодарность этим чудесным людям, среди которых теперь жила.

Лу закончила ряд мережки, аккуратно обработала уголок и отложила работу в сторону. Ей захотелось отыскать Марни и рассказать ей о своем уикэнде в Йолу.

Старая гувернантка обожала посплетничать и горела желанием разузнать побольше о доме в Йолу.

— Я помню, как возили туда Стивена и Филиппа, когда они были маленькими. Дженни тогда была совсем крошкой, но у нее был брат, чуть старше, чем Пип. Сейчас он инженер, работает где-то на строительстве — в Малайзии, насколько я знаю. Он нечасто наезжает домой. По-моему, мистер Браун был очень разочарован из-за того, что он не захотел работать на земле, но тут настаивать было нельзя. Из наших двух мальчиков только Стив всегда любил землю.

Марни на минуту замолчала, чтобы разрезать только что почищенную морковку на четыре аккуратных кусочка.

— Пил был мечтательным малышом, и никогда не был вполне здоровым. Его преследовали бронхиты, а тогда не было всех этих чудесных лекарств. Он, бывало, все читал и читал: наверное, пристрастился к чтению из-за того, что должен был так много лежать в постели. А Стив все время пропадал где-нибудь. Он терпеть не мог сидеть дома. Ему еще только семь исполнилось, а на станции не было ни одной лошади, с которой он бы не мог справиться. Я видела, как он возвращался домой весь в пыли и крови, тише мышки. Я только на него погляжу

— и сразу знаю, что лошадь его сбросила, но пройдет совсем немного времени, и он уже снова уходит и садится на нее, и не возвращается, пока не будет чувствовать, что он ей хозяин. Он всегда хотел быть главным — да и сейчас он не изменился, по-моему. Но с Пипом он вел себя чудесно: был ему другом и покровителем, даже когда они были еще совсем детьми. Он, бывало, сидел у него на постели и показывал, как плести кнуты и сращивать поводья. А один раз даже сделал для его комнаты коврик из кроличьих шкурок. По-моему, Стиву тогда было лет двенадцать, и он сам дубил эти шкурки. Это тот самый коврик, который сейчас лежит у Стива в спальне, на полу у комода. Вскоре после этого ему пришлось уехать в школу-пансион, а позже туда же послали и Филиппа, а потом он учился бухгалтерскому учету. У него была своя контора в Сиднее, и Стив часто ездил туда повидаться с ним во время его последней долгой болезни.

Марни вздохнула — наверняка своим воспоминаниям, — но вскоре спросила нарочито бодро:

— У них в Йолу по-прежнему сохранилась эта большая беседка, та, которая вся заросла бугенвилией?

— Ага, есть, — заверила ее Лу, заливая холодной водой большую кастрюльку с только что почищенной картошкой. — Чудесное вьющееся растение, правда? А олеандры!.. Ох, Марни, я никогда таких красивых не видела! Я все думаю, как чудесно они смотрелись бы здесь, если бы их высадить вдоль всего подъездного пути к гаражу.

— И правда, милочка. Нам с тобой действительно надо подумать, что делать с садом — когда пройдет самая жара. Я подозреваю, что Стив рассматривает цветы как потерю времени, а что до Джима, то он кроме своих драгоценных овощей вообще ничего не признает. Не то чтобы это было плохо… — вынуждена была признать Марни, глядя на молодую морковь, с которой она только что расправилась, — по крайней мере, нам не приходится ломать себе голову над тем, чем кормить мужчин.