Вероятно, мне нечего стыдиться, я так расстроилась. Это нормально.

Абсолютно ненормально, как он был шокирован, когда я глупо всхлипнула и постаралась выскочить из джакузи. Я уже почти ничего не вижу от слез, изо всех сил стараюсь не смотреть на него, не доставить ему удовольствия видеть мою минутную слабость, но я все равно замечаю, что он аж рот раскрыл.

Вижу, как из его взгляда пропала вся ярость, испарилась в секунду.

Хотя это в какой-то степени должно было меня обрадовать, этого не произошло. Да, вероятно, это и невозможно, потому что этой радости пришлось бы преодолеть все отвращение, которое он только что на меня излил, и одного выражения лица было недостаточно. Если задуматься, это выражение могло обозначать все, что угодно.

Так же, как и его слова:

– Боже мой, ты плачешь?

Может, он вообще издевается надо мной. Я рыдаю, а он такой: «Ха-ха-ха, она расстроена! Только посмотрите на нее, как ребенок малый!» — Хотя соглашусь, что сложно отстаивать эту точку зрения, когда тебя так хватают за плечи.

– Мэллори, подожди, пожалуйста, послушай. Подожди, дай объяснить… позволь мне с тобой поговорить, всего минуту.

Я могла произнести только невнятное подобие нет и повторять его снова и снова. В этом подобии, казалось, было много гласных, и абсолютно ничего внятного. Как будто кусок мягкого пластилина, и сомневаюсь, чтобы делу помогли мои дергания и жалкие попытки вырваться, к которым я прибегла после. Мне пришлось, потому что, схватив меня за руку, он решил пойти дальше.

Он схватил все остальное. Возможно, это не вполне точно описывает то, что он сделал, потому как в действительности он положил огромную ручищу мне на талию и потащил обратно в воду. И это идет вразрез со всеми моими представлениями о нем, это шокирует… после того, как я называла его отвратительным… в течение довольно долгого времени я не понимала, что мне делать.

Думаю, подрейфую еще в горячей водичке, стараясь выскользнуть из этих тисков. Но в том-то и проблема: он просто невероятно силен. Как будто я гантеля, и он со мной тренироваться собрался, или раздавить, и, хотя я этого не хотела, мое подсознание постоянно напоминало мне, какой он большой.

Его рост 196 см, и на этом дело не кончается. Может, он собирается утопить тебя в горячем джакузи за преступления против морали. Присяжные никогда его не осудят, потому что ты говорила про вагины, и теперь он имеет полное право.

– Черт возьми, Арти, пусти меня, – говорю я, но он не пускает, не пускает.

И потом, не понимаю, как это случилось, мы с ним боремся и плескаемся в пузырях воды, переплетаясь руками и ногами, все более безумно, пока… пока…

Мы оба остановились, в один миг. Я этого не хотела. Большая часть меня хочет продолжать пытаться выбраться, но как только я это почувствовала, я стала не способна даже на самые слабые попытки, и мне не показалось… Что до него… он перешел от жесткой хватки к какому-то временному параличу.

Я едва заметно повернула голову, чтобы посмотреть, отражаются ли какие-нибудь эмоции на его лице. Нет, никаких. Он просто бледный, настолько, что я бы предположила, что он мертв, если б по его щекам не разливался румянец.

И если б я не знала, что это такое твердое в меня уперлось.

У него эрекция. Боже мой, у него эрекция. Я чувствую ее бедром, такую сильную и такую очевидную, тут и думать нечего. Вот он, прямо здесь, как вытянутый палец.

Арти возбужден. Мое барахтанье, или мои слова, или черт знает что его возбудило, и теперь его большой твердый член словно приклеился к моему бедру.

– Ну ладно, – начинаю я, хотя и не знаю, с чего именно стоит начать.

Я практически благодарна, что он меня перебивает, потому что одному Богу известно, как мне закончить предложение. Может: «… я думала, что ты какой-нибудь евнух?» Или: «… мне не верится, что у тебя вообще может встать».

Просто не знаю, да и он – вряд ли.

– Пожалуйста, не говори ничего, – произносит он, неожиданно для меня, это звучит абсолютно беззлобно.

В его голосе вообще не слышится злость, скорее обида. И хотя это сложно понять, я представляю еще куда более странные вещи, словно мы лежим в морской пене.

Я практически лежу на спине, на небольших пластмассовых стульях под водой. А он – почти на мне, его ноги – между моими, его могучая грудь придавила мою. Моя рука лежит на нем, не понимаю, как она там оказалась, и в следующий момент осознаю, что он тоже удерживает меня одной рукой.

У нас получилось что-то вроде неловких объятий. Мы продолжали бороться и сопротивляться до тех пор, пока наши тела не оказались в одном очень знакомом положении, и чем дольше стоит тишина, тем это становится очевиднее.

Его огромная рука крепко удерживает мою хрупкую спину. Мужчины так делают, когда… ну, вы знаете. Когда они хотят войти в тебя поглубже. И я что-то чувствую в нем: некоторое напряжение, вибрации во всем теле. Словно мы наслаждались прекрасным сексом и я вдруг попросила его остановиться.

Подожди, не кончай, – звучит у меня в голове, неосознанно, и мной овладевает огромная ужасная тревога. А если он уже вот-вот кончит? Что, если он кончит, заливая все свои шорты, или (еще лучше!) – на меня? Хоть убей, не могу представить, как выглядят такие, как Арти, во время оргазма, но я замечаю, что мое сознание все-таки старается сложить картинку.

Этот стояк, его напряженное лицо, вдруг расплывшееся от удовольствия. Боже, это рот. Он прикусит свою пухлую нижнюю губу, может, закатит глаза и зажмурится? Такой, как он, ни за что не начнет стонать – а если начнет?

Я бы умерла. Я бы умерла.

– Извини, Мэллори, – бормочет он.

Я даже произнести не могу, чего мне вдруг захотелось. Я не могу убедить его. Меня переполняет миллион противоречивых эмоций, такой злой всего минуту назад, и вдруг эти нелепые и странные эротические мысли и просто… нет, нет. Пора это прекратить. Ему пора отойти от меня.

Только вот когда он отходит, все становится гораздо хуже.

Он большой. Просто огромный, невероятно огромный, и не только в плечах, если вы меня понимаете. Когда он немного поворачивается, я чувствую размер его члена, и, ради всего святого, он становится все больше и больше.

Спустя приличный отрезок времени я уже хотела спросить его, собирается ли он вообще останавливаться, но после его слов мне нельзя быть такой грубой.

Он выглядит таким взволнованным и пристыженным. Его лицо залил густой румянец, и, чем больше он старается распутаться, тем хуже у него это выходит. Когда он наконец добрался до противоположного края джакузи, то почти дрожал.

Ох, он еще и закрывает глаза рукой. Знак еще большего «ах, как же мне стыдно».

– Арти…

– Пожалуйста, не надо. Просто не надо. Правда, мне очень жаль, Мэллори. То, что я сказал… я беру свои слова обратно. Не знаю, что на меня нашло… я правда не знаю.

Я не могу не испытывать к нему сочувствия. Кажется, он так… сожалеет.

– Все в порядке, – говорю я, и после моих слов рука спадает с его лица.

Все равно он не посмотрит на меня.

– Нет, не в порядке. Я просто не знаю, как смириться с твоими… такими разговорами, понимаешь. Я очень плохо на них реагирую.

– Что ж, тебе стоило просто сказать. Я бы сдерживалась или…

Теперь он снова выглядит злым.

– Нет. Нет. Тебе не нужно сдерживаться. Нет ничего плохого в том, что ты говоришь – это все я. Проблема – во мне. Мне это не нравится, но я никак не могу измениться.

Разумеется, я сразу вспоминаю, о чем думала прошлой ночью. Дело не в тебе, дело во мне, думаю, и кульминацией стало бы его неожиданное присутствие во мне.

– Арти, многим не нравятся грязные разговоры за ужином. Я могу полистать свои газеты и журналы – без проблем, – говорю я, но, по-моему, это совсем не помогает – от моих слов его лицо становится таким странным и пугающим, словно ему тесно в собственной коже.

– Боже, так бы моя мама сказала.

Он наконец вылезает из воды, и тут я уже не могу притворяться безразличной. Не припомню, что Арти когда-либо столько говорил о себе за раз.

– Что бы она сказала?

– Что тебе лучше полистать свои газеты и журналы, – черт возьми, я такой же, как она.

И что касается этого «черт возьми» – не знаю, употреблял ли его Арти прежде. Это меня поразило, хотя, должна признаться… это меня как-то расслабляет и заставляет вести себя развязнее, не могу объяснить почему. Словно он снимает какой-то затвор, сигнализирует, что теперь все хорошо.

– Сомневаюсь, ты только что сказал «черт возьми», – говорю я, но он это не принимает, вместо этого он трясет головой.

И только теперь я вижу то, что должна была разглядеть очень давно. Он меня не ненавидел – он ненавидел себя.

– Я только что назвал тебя вульгарной из-за твоих разговоров о сексе. Не думаю, что мне полезно употреблять это слово.

– Мне доводилось слышать в свой адрес слова и похуже.

На самом деле не доводилось, но в данный момент это неважно. Важно то, что он собирается мне чего-то наговорить (ради всего святого!), я хочу это услышать. Я так хотела это услышать, что аж подалась вперед под водой.

– Боже, надеюсь, что нет. Поверить не могу, что я… – Он замолчал на полуслове, снова поднося руку к лицу. – Представляю, каким тебе видится мое к тебе отношение.

Думаю, таким, словно ты ужасная задница, но, разумеется, вслух я этого не говорю. Сейчас я не могу это озвучить, тем более, когда он говорит нечто, что практически заставляет меня броситься в его объятия через джакузи.

– Но ты должна знать, это не потому что ты мне не нравишься или я не хочу быть твоим другом. Напротив, я по-настоящему этого хочу. Я думаю, ты умная, смешная и веселая. Просто, дело в том… когда ты так говоришь…

Он сомневается, очевидно, что он борется со словами, которые собирается произнести. И я понимаю, почему. Я бы тоже боролась с ними, если б он превратил их в людей и выставил на ринг против меня. Эти слова заставили меня провалиться в другое измерение. Когда ты о них думаешь, понимаешь, что они действительно заслуживают того, чтобы прыгнуть на них, оттолкнувшись от верхнего каната.