Я подняла лицо к небу и почувствовала первую огромную каплю на коже.

Янош продолжал, словно не замечая внезапно начавшегося ливня.

Мы не обращали внимания на прилипающие волосы и хлюпающие носы, на молнии и раскаты грома – не замечали ничего, кроме нашего единения, прилива и отлива наших энергий, слияний и отдалений, неумолимо приближающих пик наслаждения. Ремень у его лодыжек позвякивал с каждым движением, я плотно зажимала пятками его ягодицы, заставляя его ускориться, цепляясь за моего дорогого, наслаждаясь каждой секундой его проникновения, желая держать его внутри меня всегда, в дождь и солнце, чтобы ни случилось.

Мы насквозь промокли к тому времени, когда он начал бешено целовать меня, чувствуя, как у меня поднимается грудь, бешено бьется сердце, все объединялось под нарастающей волной оргазма. Я целовала его сквозь всхлипы, мои пальцы хватали и сжимали его, потом он зарычал и кончил в меня, ударив меня о доску так, что дерево хрустнуло.

Очередной раскат грома сопровождал наше погружение в бесконечность. Янош внезапно упал на меня, пряча лицо у меня на плече, с тяжелым дыханием марафонца.

Я запустила пальцы в его мокрые волосы и заплакала на его груди. Он бы все равно не заметил. Мы вместе промокали, крепко держась друг за друга ради того, чтобы жить.

Казалось, прошли часы, прежде чем Янош отошел от меня, – было ощущение, что я его теряю, в какой-то степени, – и встал прямо, смотря на непрестанный дождь.

– Стена все еще стоит, – сказал он с застенчивым смешком. – Я боялся, что обвалится.

Я старалась вытереть слезы основанием ладони и улыбалась, глядя на него.

– Эй, – сказал он, снова увлекая меня в свои объятия. – Ты плачешь, тшш, что случилось?

– Ничего. Просто я была дурой. Просто это было так… сильно.

– Сильно? Это нехорошо?

– Нет, это хорошо. Великолепно. Мне неважно, даже если это всего на одну ночь… день… По крайней мере, теперь я знаю, что такое хороший секс. Спасибо тебе за это.

Он шутливо нахмурил брови, это рассмешило меня, заставив смеяться сквозь слезы. Снова молния. Снова гром.

– Что ты говоришь? Ты не хочешь больше меня видеть? У нас был секс, вот и все, все кончено, бам-бам-бам.

– Ну, Джоди говорит, ты только трахаешь. Я подумала, что ты, вероятно, исчезнешь после того, как однажды снимешь с меня трусики.

– Не могла бы ты, пожалуйста, говорить по-английски?

– Ну… Джоди говорит, что тебе нравится… любить девушку, а потом бросить ее.

– Джоди говорит, Джоди говорит. Джоди говорит много чепухи. Она не так хорошо меня знает.

– Так это неправда?

Он поцеловал меня, долго и нежно.

– Не с тобой.

Это замирание, когда сердце пропускает очередной удар, случилось.

– Ох.

– Посмотри на себя, – засмеялся он. – Посмотри на меня! Мы подхватим грипп. Давай.

Он начал натягивать джинсы, но это получилось не с первой попытки – они насквозь промокли. Моя юбка шлепала и прилипала к моим дрожащим бедрам. В туфлях было полно воды. Трусики лежали в луже, безнадежно. Мы оставили их там и вышли, держась за руки, через арку на улицу.

Улица Барош была пустынной. Курящий старик исчез со своего крыльца. Лишь пара человек прошли с зонтиками. Бледный свет мерцал за рваными шторами.

– Куда мы идем?

Казалось, мы все глубже уходим в Восьмой район, вместо того чтобы выбраться из него.

– У меня тут дом неподалеку. Пойдем туда, обсохнем.

Пять минут бега под дождем, и вот мы уже у двери, чуть лучше, чем у соседей. Янош провел меня в зал с высоким потолком и вверх по каким-то украшенным лепниной ступенькам на третий этаж.

Квартира была немного старомодной, но здесь было чисто и убрано, если не обращать внимания на типичный мужской беспорядок вокруг дивана и кофейного столика: DVD, несколько книг, газета и какие-то аксессуары для компьютерных игр, провода, свисающие, как водоросли.

– Я оказываю тебе невероятную честь, – сказал он, подгоняя меня через гостиную к ванной. – Я никогда не приводил сюда женщин.

– Правда? Никогда?

– Ага. Это принадлежало моей матери. Я чувствую, что она бы не одобрила, понимаешь.

– Она не хотела, чтобы у тебя была подруга?

– Хотела. Но ни одна из тех, с кем я встречался.

– Ах, да. Она жива?

– Нет, умерла три года назад. В том же году, когда я развелся, это был трудный год для меня.

– Ох, бедняжка.

Я положила руку ему на спину, когда он наклонился, чтобы открыть воду в ванной.

– Я переехал сюда, сказал себе: я больше не влюблюсь. Только то, что ты говоришь – трахаться. Веселиться. Никакой опасности.

– Вижу, мы избрали разные пути, чтобы залечить разбитое сердце. Мой – не трахаться ни с кем. Твой – трахать все, что видишь.

Какое-то время он смотрел на набирающуюся воду, от которой поднимался пар, потом повернулся ко мне и пожал плечами.

– В моем случае никто не страдает, – заключила я.

– Ты страдаешь. Ты одинока.

– Меня это не заботит.

– Руби, – он взялся за мою майку и стал поднимать ее, оголяя живот и руки. – Не говори так. Я не разрешаю.

– Не разрешаешь? – я раскрыла глаза от удивления.

– Не в моем доме. В моем доме ты добра к самой себе.

Мокрая майка прошла по моему лицу и остановилась на батарее в углу. Я обхватила грудь руками и задрожала.

Из-за раската грома зазвенела полка в ванной.

Я сбросила юбку и стояла, мокрая и голая, готовая помочь Яношу с его невероятно неудобными джинсами. В конце концов ему пришлось сесть на край ванной, пока я стягивала их с липких ног и ступней. Как только мы их сняли, Янош плотно соединил ноги, зажав меня между согнутыми коленями, наклоняя меня вперед, пока ему не стало удобно нагнуться и поцеловать меня.

– Это было в первый раз, – сказал он мягко, потянувшись, чтобы закрыть воду. – Не в последний раз. Перестань.

Он довольно грациозно скользнул в воду, продолжая держать меня за руку, так что я плюхнулась с большим количеством брызг, наделав луж на черепичном полу.

Я откинулась назад, устроившись между его бедрами, опустила голову ему на плечо, смотря вверх на узорный светильник и сплетение старых труб на стене, я ощущала блаженное тепло, чувствовала себя удовлетворенной и желанной. Это был момент, который хотелось уловить и сохранить.

Потом очередная вспышка за крошечным окошком под самым потолком, хлопок, и свет погас.

– Вот черт!

– Замыкание!

– Хорошо, что мы успели набрать ванну, правда?

Хотя было около полудня, из-за низко висящих свинцовых облаков создавалось ощущение, что уже смеркается, и через крошечное окошко проходило совсем мало света.

– Подожди.

Янош вылез из ванной и вскоре вернулся со свечами. Комнатка залилась мерцающим светом, и Янош вернулся ко мне, довольный эффектом.

– Тебе нравятся свечи? Романтично, да?

– Очень.

Я обвила его ногами и развернулась, чтобы поцеловать. Он потянулся за шампунем.

– Вот, – сказал он, и его рука опустилась на мою макушку.

Сильные пальцы втирали шампунь в мои спутанные волосы, пробуждая восхитительные чувства, нисходившие от головы вниз, наполняя меня желанием.

– Ммм… тебе нужно было стать парикмахером. Так приятно.

Пузырьки пены стекали по моей шее и спине.

– Может, я открою салон? Но я не умею стричь. Может, я открою салон, где будут только мыть голову. Думаешь, люди станут за это платить?

Я захихикала.

– Возможно, нет. Ооо. Не останавливайся. Это так, так приятно.

Его пальцы рисовали большие круги на моей шее, пока мне не показалось, что она вот-вот упадет под собственной тяжестью. Где-то у основания позвоночника все напрягалось, намереваясь противостоять моему расслабленному телу.

Он кончил намыливать меня и принялся смывать пену с волос, вода стекала по мне, пока я лежала у него на груди. На мгновение интимность происходящего переполнила меня, и я с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться. После утомительной обороны и подозрений было так непривычно расслабляться, наслаждаться, доверять. Неужели любовь – это так просто?

Мыльные руки плавно и легко гладили мою кожу, живот, грудь. Соски снова набухли, и я подтянулась к нему. Маленький знак, посредством которого переполнявшее меня желание заявляло о себе.

Его было не менее кричащим, спиной и ягодицами я прекрасно чувствовала его эрекцию. Мы можем заняться этим в ванной? И если сможем, смогу ли потом когда-нибудь перестать ассоциировать воду с хорошим сексом? Может, стоит приберечь это для суши?

Он мыл внутреннюю сторону моих бедер и внешнюю – моих половых губ, заботясь о том, чтобы мыло не попало туда, где оно могло бы быть мне неприятно. Уверенной рукой он схватил мое бедро и притянул к себе, моя взятую в плен ногу, потом повторил это и со второй.

Я ерзала вокруг, как рыбка, пока наконец не встретилась с ним глазами, ухмыляясь и отбирая у него мочалку.

– Теперь я хочу помыть тебя. Ты моешь усы шампунем?

– Конечно.

– Ты доверишь это мне?

– Не уверен.

Я взяла шампунь, твердая в своем решении, не позволяя ему ускользнуть от моего намыленного пальца, пока я водила им по жестким и колючим волосам.

Дальше была адская смесь из смешков, водоворотов, и сражений, и горьких мыльных поцелуев со сладким сплетением языков. Нам пришлось остановиться, когда с полки в воду с шипением упала свеча.

– Черт! Она могла нас обжечь!

– Ты плохая девочка, Руби.

Он щелкнул языком, вылавливая свечу, мимоходом поглаживая мои мокрые ягодицы.

– Я? Это из-за тебя! Ты все это устроил!

– Ты знаешь, что бывает с плохими девочками?

– Расскажи мне.

– Они попадают в мою постель.

– Бедняжки, это так ужасно.

– Да, очень ужасно. Так ты плохая девочка?

– Ах, думаю, да.

– Тогда я немедленно должен забрать тебя в свою постель.

Раскат грома, на этот раз где-то далеко, смешивался со звуками стекавшей с него воды, когда он встал и потянулся за полотенцем.