– Что вы хотите сказать? – спросила она.

– Что тебе известно обо мне? – попыталась немного приподняться на подушках Валиде-султан.

– Вас захватили корсары и привезли сюда, к султану Селиму, да покоится он в лучах рая, – повторила Фейра то, что слышала от Келебек. Она знала, что турецкие всадники внушают страх во всем мире; непревзойденные в битве, они спускались с холмов прямо на врагов, улюлюкая, как банши.

– Захватили корсары, – слабо улыбнулась Нурбану. – Да, так гласит легенда. Захвачена корсарами; но это даже не половина и не четверть правды – нет, это вообще не имеет никакого отношения к моей истории.

– Я думала, что знаю все, – сказала Фейра в недоумении, ведь столько лет мы делились друг с другом всеми своими секретами.

– Поговорим на нашем языке.

Фейра знала, что госпожа имеет в виду финикийский. Если они будут говорить на нём, ей предстоит узнать великую тайну. Это было важнее, чем тайна смерти султана Селима, супруга Нурбану, которую та скрывала от всего мира целых три дня, пока их сын и наследник, нынешний султан, не прибыл из провинции. Важнее того, что Фейра передавала ларцы с деньгами, тайно взятыми из казны её госпожой, архитектору Мимару Синану, который строил мечеть в честь Нурбану. Важнее всех тех тайных встреч, которые устраивала Фейра своей госпоже с её союзниками из разных стран, чтобы исправить или смягчить политику своего опрометчивого сына.

– Мне тяжело говорить на финикийском, – ответила Фейра.

– Не на финикийском, Фейра, – на венецианском, – поправила её госпожа.

Неверно понятое в детстве слово открыло Фейре истину. Она застыла в удивлении.

– Да, я венецианка. Я позволила всем забыть об этом. Я даже сама почти забыла. Но в той жизни я была Сесилией Баффо, дочерью Николо Веньера, – у Нурбану вырвался глубокий вздох.

– Веньера? – Фейра произнесла имя, ставшее проклятием в Константинополе.

Нурбану уловила её тон.

– Да. Мой дядя – Себастьяно Веньер, адмирал Лепанто и дож Венеции.

Не удивительно, что людям позволили забыть об этом. Венецианцы были врагами турок на протяжении многих веков, забирали их золото, насиловали женщин и даже оскверняли могилы султанов. Корону Мехмеда II, с остатками его волос, выкрали из его могилы венецианские мародеры. А самым худшим, самым гнусным из этих кровожадных завоевателей был Себастьяно Веньер – фигура на носу военного корабля, которым была Венеция. Каждый день его имя мешали с грязью в памфлетах, которые продавались на каждом углу, а его портреты сжигали на улицах. С тех пор, как он разбил османский флот всего несколько лет назад в битве при Лепанто, султан и весь турецкий народ жаждали мести.

– Да. Ты, наверное, заметила, что мой сын не питает ко мне любви. Он считает, что я действую в интересах Венеции, что я необъективна. И он прав, – Валиде-султан посмотрела в окно, и её глаза увидели совсем другой пейзаж. – О, Фейра, ты когда-нибудь видела город, плывущий по морю? Ты видела башни, устремленные ввысь, как копья, вместо того чтобы сгибаться куполом; ты видела лезвие – прямое, а не изогнутое? Ты видела стекло, светящееся, словно драгоценный камень, и дворцы, где грубый камень становится изящным, как кружево? И вот мой сын замыслил страшную месть Венеции, и только ты можешь предотвратить это.

– Я?

– Да, Фейра, ты. Ты моя кира, ты – посредница между мною и миром. Но мир намного больше этого города. Я хочу поручить тебе дело, сложнее которого нет на свете.

– Почему мне?

– Потому что ты должна знать мою историю. Я Сесилия Баффо, дочь Николо Веньера и Виоланты Баффо. Мой отец был правителем Пароса и тысячи островков греческого побережья – островов Киклады – под властью Венецианской Республики. Хотя в то время я жила в Венеции, я провела на островах с отцом лето 1555 года – 962 по нашему летоисчислению.

Двадцать один год назад, подумала Фейра. Ещё до того, как она сама появилась на свет.

– Там вас и похитили?

– В каком-то смысле – да. В нашем дворце на Паросе был устроен великолепный маскарад – в честь моей помолвки. Меня хотели выдать за Ридолфо Фалиери – человека очень богатого, но в ту ночь, когда меня отдали ему, я полюбила.

– Значит, он был хорошим человеком?

– Вовсе нет. Он был стар, жесток и раздражителен – наш союз был продиктован исключительно династическими интересами. Нет, я полюбила не его. На маскараде был морской капитан – молодой протеже султана, чей корабль пришвартовался к острову, чтобы пополнить запасы продовольствия. Не прошло и часа, как я отдалась ему. В его команде были корсары. Мы взяли коней моего отца и поскакали к берегу, но я последовала за капитаном добровольно. Да, мне хотелось, чтобы целое море разделяло меня с Ридольфо; но в то же время я не могла допустить, что капитан уплывет без меня.

Фейра сжала пальцами простыню.

– Вы полюбили моего отца, – Это было утверждение, а не вопрос.

– Твоего отца, – подтвердила госпожа и посмотрела Фейре в глаза. – А когда мы доплыли до Константинополя, я уже была беременна.

Фейра замерла. Она видела, что её госпоже тяжело говорить; она слышала невнятную речь. Она не смела вздохнуть. И жаждала услышать продолжение.

– О, Фейра, я была неосторожна, в отличие от тебя. Я вижу, как ты одеваешься, сколько сил тратишь на то, чтобы скрыть свою красоту. Я была несдержанна. Я ходила по Султанахмету в своих прекрасных венецианских платьях, сияя любовью и радуясь ребенку, которого носила, – с открытым лицом и завитыми локонами. Тогда я была красива, Фейра, у меня были золотистые волосы, перламутровая кожа и глаза цвета моря. Однажды, когда я возвращалась с базара, мимо меня пронесли носилки – там сидел султан Селим, и когда легкое дуновение ветра распахнуло занавески на носилках, наши глаза встретились на мгновенье. Этого оказалось достаточно. К ночи я уже была в гареме, мне дали имя Нурбану Афифе, а Сесилия Баффо исчезла.

– Что сделал мой отец?

Сесилия слабо улыбнулась.

– Он был вне себя от гнева. Он ворвался во дворец, выломал двери голыми руками, требуя вернуть его любимую и ребенка, которого она носила. Стража отвела его к султану, который сказал, что если родится мальчик, его умертвят, чтобы он никогда не соперничал с истинными наследниками, рожденными мной. Сам султан не входил ко мне до рождения ребенка. Он ждал, чтобы заявить на меня свое право. Это были страшные месяцы ожидания, Фейра.

– Но родилась девочка, не так ли? – Фейра не нуждалась в подтверждении, но Сесилия слабо кивнула головой.

Внезапно все прояснилось: её ежедневные визиты в гарем, сколько она себя помнила; то, что до сегодняшнего дня госпожа ни разу не повышала на неё голос; что Нурбану сама учила её читать, писать и говорить на языке своей молодости; что она поощряла её занятия медициной и стремление получить знания, которые редко давались другим женщинам.

– Твоему отцу дали звание и высокое положение в обмен на покорность; и ему отдали тебя, его дочь, чтобы он спокойно воспитывал тебя здесь, в городе. Ему пообещали твою жизнь в обмен на две вещи: абсолютную преданность султану и всем его наследникам и обязательство никогда не пытаться встретиться со мной. И с того дня я его больше не видела, Фейра, – глаза Нурбану остекленели. – К тому времени, когда произошло сражение при Лепанто, твой отец стал адмиралом – он получил то же звание, что и мой дядя дож. Я напряженно смотрела на море вот из этого окна, Фейра, представляя себе весь путь до Патрасского залива, где сошлись два флота, где мой любимый Тимурхан и мой дядя Себастьяно сражались друг с другом по приказу моего супруга Селима.

Фейре пришлось наклониться, чтобы слышать её.

– Со временем я вновь обрела счастье. Я научилась любить своего повелителя султана – не с юношеской страстью, которую испытывала к твоему отцу, а с уважением, питая к нему дружеские чувства. Он был хорошим, добрым человеком, в отличие от нашего сына. Я стала для него незаменимой, поднимаясь из одалиски до наложницы, из наложницы до кадины, а из кадины в султаншу. Постепенно я стала использовать свое влияние, чтобы продвигать провенецианскую политику. Но когда скончался мой супруг, всему этому, как ты знаешь, пришел конец. Ты, наверное, помнишь, Фейра, как мы старались, чтобы Мурад наследовал трон, и теперь ты понимаешь, почему я доверилась тебе и никому другому. Но было бы лучше, если бы я позволила соперникам Мурада завладеть троном; мой сын – поистине дьявол; он ненавидит Венецию и, как следствие, меня.

Фейра забралась на постель и поднесла ухо совсем близко к высохшим, потрескавшимся губам своей госпожи. Валиде-султан приласкала Фейру своей распухшей рукой и слабо улыбнулась, как будто эта близость наполняла её невыразимым счастьем.

– Не жалей меня. Все эти годы у меня было свое тайное утешение: ребенок – свет, озаряющий мои дни. Мой сын не знает, кто ты такая на самом деле, потому что он родился годом позже, а мои прислужницы умеют хранить секреты. Я смогла держать тебя при себе и наблюдать, как ты растешь. Ты так умна, отважна и добра. Я вижу Тимурхана в тебе – каждый день, – имя возлюбленного немного оживило её, и голос стал чуть громче. – Обещай, что ничего ему не расскажешь. Это очень важно, потому что он – участник той трагедии, которую готовит мой сын, – она с видимым усилием подняла распухшую руку и провела ею по щеке Фейры.

– Если бы могло исполниться одно мое желание, я бы хотела, чтобы ты была не такой красивой. Хорошо, что ты покинешь город.

Фейра вздрогнула.

– Почему я должна уехать?

– Мой сын замыслил ужасную месть Венеции…

Рука, гладившая лицо Фейры, задрожала. Фейра тревожно сжала её. Гнев вредил госпоже – он вызывал прилив крови и волнение; споры, наверное, уже охватили все её органы.

– Спокойно. Говорите.

Нурбану стала быстро перебирать руками, стараясь снять кольцо с разбухшего пальца, хрустальное колечко, которое она постоянно носила.