— Я желаю вам хорошего вечера, синьор и синьора Торриси.

Мариетта затаила дыхание, и, похоже, так сделали все остальные, наблюдающие эту странную встречу посреди обычно оживленной сцены. Затем Доменико спустя несколько секунд, которые отметили его размышление, с глазами, прикованными к Елене, поклонился ей, как требовал этикет.

— Я предлагаю наши приветствия вам, синьора Селано.

Инцидент был исчерпан, и они пошли в разные стороны по разветвляющимся коридорам. Как только Мариетта достигла ложи Торриси, она радостно повернулась к Доменико.

— Я благодарю тебя за твою терпимость. Никто не мог бы оценить твое любезное приветствие больше, чем Елена.

— Я не хочу обсуждать это, — ответил он резко.

Мариетта прикусила губу, садясь на свой стул. Если бы Доменико знал, какие суровые испытания Елене пришлось вынести, он бы не жалел о нескольких вежливых словах, которые был вынужден сказать ей. Филиппо относился к ней ужасно. Он ложился в постель, будто выполняя повседневную рутину, удовлетворяя свои желания, и после этого насмехался и дразнил ее за бесплодность так, что однажды он чуть не задушил ее в ярости. Часто она вынуждена была скрывать синяки на своей шее под слоями шелковых газовых шарфиков. По иронии судьбы, этот фасон скопировали другие женщины, которые считали Елену законодательницей моды.

Дверь ложи открылась, и Доменико встал, чтобы поприветствовать друзей, которых они пригласили присоединиться к ним в тот вечер. Мариетта испытала облегчение, поняв, что ей больше не придется говорить с ним. Затем неожиданное развитие событий в самом оперном театре отвлекло ее от тяжелых мыслей. Как обычно, галерка была заполнена гондольерами, которых впускали бесплатно, чтобы они ожидали своих хозяев, и теперь они решили соревноваться с певцами на сцене. Это все делалось с доброжелательностью, и в конце вся публика аплодировала стоя, певцы позади огней рампы и певцы на галерке кланялись.

Елена, весело аплодируя, взглянула в другую сторону зала на ложу Торриси. Она не могла хорошо видеть Доменико, так как Мариетта и другие женщины стояли впереди мужчин, но была благодарна за эту необычную встречу. Несмотря на тяжелый взгляд, которым он посмотрел на нее, она верила, что он справедливый человек и что будущее ее дочери в безопасности в его руках.

Когда Елена прибыла домой, Филиппо отсутствовал. Сначала она убедилась, что его камердинера не было поблизости, а затем прошла через смежную дверь, которая вела из ее спальни в спальню Филиппо. Его комната была длинной и прямоугольной с двумя готическими окнами, выходящими на Гранд-Канал, и большой кроватью в алькове с пологом на четырех столбиках, задрапированной темно-зеленой и золотой парчой. Среди нескольких предметов венецианской мебели с богатой резьбой был высокий шкаф с дверями, которые скрывали множество более маленьких дверей с отделениями и ящиками, где Филиппо хранил разные предметы, такие как пара дуэльных пистолетов, запасные серебряные пряжки для туфель и наборы драгоценных пуговиц. Здесь было также несколько секций для определенной корреспонденции и важных бумаг, которые он хотел держать под рукой. Это было именно то, что искала Елена при каждой возможности на тот случай, что что-то от одной из встреч с его братьями могло быть там.

После последнего получаса тщательного просматривания этих документов она решила, что все такие записи, должно быть, хранились у Маурицио, потому что он всегда приходил и уходил с кожаной папкой под мышкой. Она уже искала во всех остальных местах, о которых могла подумать, хотя была уверена, что, если бы у Филиппо были такие документы, они были бы в этом шкафу. Она даже поискала секретный ящик и в конце концов нашла его, но в нем находились только два предмета, обернутые в шелк. Один был старинным кольцом с большим драгоценным камнем, который откидывался, чтобы обнаружить порошок, который вполне мог быть ядом. Другой предмет был небольшим эротическим рисунком на дереве, который, как она предположила, был еще старее, чем кольцо. Так как обе эти вещи были очень древними, она задавалась вопросом, знал ли Филиппо вообще, что они были там.

Когда поиск ни к чему не привел, Елена решила, что должна продолжать подслушивать и верить, что что-нибудь будет обнаружено. Ей было противно прибегать к таким средствам, и она все время боялась, что кто-нибудь может неожиданно открыть дверь и найти ее там, но это было самое малое, что она могла сделать для Доменико и, таким образом, для своего ребенка. Она вернулась в свою комнату и позвала горничную, чтобы та помогла ей приготовиться ко сну.

Когда Филиппо вошел в свою спальню позднее тем вечером, он ощутил слабый аромат духов Елены. Он удивлялся, что до сих пор продолжает испытывать влечение к ее белокурой красоте, несмотря на то что ненавидел ее за бесплодие. Яд совета его матери просочился в его кровь, как она, должно быть, и предполагала, и он не мог избавиться от него. Его противоречивые эмоции постоянно держали его в раздражении. Были времена, когда он бил Елену в ярости на самого себя оттого, что он так одурманен бесплодной женой, хотя и мог лишить ее жизни дюжиной способов, которые не бросили бы на него никакого подозрения.

Тем не менее ему была невыносима мысль, что красота Елены будет уничтожена руками других. Точно так же он не мог выполнить это задание сам. Никогда раньше ни одна женщина не держала его в таком плену. Он ненавидел ее за это, и в то же время стоило ему только подумать о ней, как он чувствовал, что пробуждается желание.

Бьянка напоминала ему Елену. Он помедлил, стягивая свой кружевной галстук, когда представил ее себе. У нее была такая же фарфоровая красота, и она с легкостью могла бы быть младшей сестрой Елены. Иногда монахини приводили девочку, чтобы пообедать с его женой. Обычно эти визиты организовывались, когда он заседал в сенате. В тринадцать лет Бьянка была похожа на юный персик с маленькими круглыми грудями и копной волос цвета позолоченного серебра, которые спадали вниз по ее спине под белой вуалью Пиеты. Хотя она была робкой, она никогда не уклонялась от разговора с ним, и он был уверен, что она жалела его за шрам на лице. Он улыбнулся про себя. Этот шрам имел такое же воздействие на более взрослых женщин, всех, без исключения, что делало их чрезвычайно покладистыми.

Но у него на уме в настоящее время были другие дела. Он велел своему камердинеру не приходить в течение получаса, потому что должен был прочитать письмо, которое вручили ему в тот вечер, и он не хотел, чтобы его беспокоили. Она снял атласный жакет и достал письмо из кармана. Затем сел на стул и откинулся на спинку, начав читать его. Выражение глубокого удовлетворения возникло на его лице: наконец был найден недостающий элемент в заговоре против Доменико Торриси, который когда-либо мог быть составлен.

Закончив читать, он поднялся и посмотрел на свое отражение в зеркале. Медленно провел кончиками своих пальцев вниз по глубокому шраму. Он должен быть наконец отомщен.

Утром после завтрака Филиппо сел писать письмо. Когда оно было окончено и подписано, он пошел с ним во дворец коллеги-сенатора, который добавил свою подпись. Необходимо было третье имя, и, по договоренности, аристократ из их знакомых, который имел свои причины, чтобы желать ухода Доменико из сената, прибыл, чтобы подписать эту бумагу. Бокалом вина отметили это событие, а затем Филиппо пошел в герцогский дворец.

Там он прошел через главный зал, остановившись только ненадолго около ящика, встроенного в стену. Это был один из многих ящиков в герцогском дворце и по всему городу, которые называли «пасти льва»: на каждом был вырезан зловещий лев со свирепыми глазами, кустистыми бровями и зияющей пастью над надписью, которая в течение последних пятисот лет призывала опускать сюда секретные доносы против предателей. Имена трех необходимых обвинителей никогда не разглашались. Хотя львы использовались менее часто, чем в прошлом, это было по-прежнему жизнеспособное средство донести подозреваемые акты предательства до внимания государственных прокуроров. Филиппо опустил письмо с доносом на Доменико в щель между каменными губами и продолжил свой путь.

Государственные прокуроры, которые получили письмо, понимающе усмехнулись, увидев подпись Селано, тем не менее все такие случаи требовали серьезного расследования. Предательство было самым оскорбительным преступлением, и один дож был даже обезглавлен за это. Прокуроры начали свою тщательную работу. Прежде всего все трое подписавшихся были допрошены, и то, что обнаружили, оказалось достаточным для обращения за консультацией к дожу.

Доменико уже уходил из дворца дожа, когда в одном из залов знатный господин, которого он хорошо знал, преградил ему путь. Доменико приветствовал его.

— Как поживаете, синьор Бучелло? Какие новости? Я тороплюсь домой. Заседание было долгим.

— Я составлю вам компанию. Пойдемте сюда. — Аристократ указал в другом направлении, которое вело в зал главного судебного следователя.

— Но мне туда не нужно.

— Боюсь, что сегодня нужно.

Тут Доменико осознал, что дела действительно плохи. Он кивнул и пошел с аристократом в квадратную комнату с удушливыми, покрытыми кожей стенами. Государственный прокурор сидел за столом с главным судебным следователем, выражение их лиц было мрачным.

— Что случилось, синьоры? — твердо спросил Доменико.

Следователь поднялся на ноги.

— Я должен сообщить, что вы отстраняетесь от членства в сенате и от всех ваших обязанностей по приказу дожа на то время, пока ваша политическая деятельность будет расследоваться. Вы по-прежнему свободный гражданин, и вас просят только держать меня в курсе о вашем местонахождении и не пытаться покинуть республику.

— Я даю слово лояльного венецианца, — ответил Доменико, не выказывая озабоченности, которую он испытывал. Он не задавал никаких вопросов, так как решение было уже принято. Поклонившись, он повернулся, и еще раз дверь широко распахнулась для него, чтобы он прошел. Он сделал глубокий вдох, когда продолжил свой путь, зная, что ему повезло больше, чем любому другому, для кого дверь этой страшной комнаты никогда не открылась снова.