— А потом? — спросил он мягко.

Она сделала глубокий вдох и продолжала свою историю. Алекс слушал, не прерывая, его взгляд не сходил с ее лица, он наблюдал за тонкими изменениями в его выражении, неуловимыми, как облака по небу в ветреный день. Также он не упускал и тончайшего нюанса в ее голосе. Она строго придерживалась канвы событий и не упоминала о чувствах, до тех пор пока девушка не подвела итог рассказу о своих годах дома и в Пиете.

— Только после очень долгого времени я начала понимать, как хорошо, что смерть моей матери случилась именно тогда. Это уберегло нас от боли расставания, мы ведь знали, что никогда больше не увидим друг друга снова. Я не знаю, как иначе каждая из нас смогла бы выдержать это.

— Она, должно быть, была очень храброй женщиной, — сказал он уважительно.

— Именно это сказал Изеппо, когда объяснил утром в день ее смерти, что у нее не было никакой надежды на излечение. Когда он уехал и я осталась одна с чужими людьми, казалось, будто я упала в бездонную яму и никогда снова не выберусь из нее. Мне не дает это покоя, даже когда я говорю об этом, — произнесла она неловко. — Но мне никогда не нужно было рассказывать о себе раньше.

— Я не согласен, это единственный способ, благодаря которому я могу узнать тебя или ты узнать меня.

— Моя жизнь во всем была совершенно иной по сравнению с твоей, и, тем не менее, я уже чувствую связь между нами.

Алекс наклонился вперед через стол.

— Я должен увидеть тебя снова!

Мариетта слегка отпрянула назад, почти обороняясь.

— Это должно было быть только один раз.

— Не для меня!

Нечаянно он напомнил ей о том, как долго она уже отсутствует.

— Я должна идти! — сказала она, делая беспокойное движение. Невидимые ленты могут быть разорваны, если она уйдет сейчас.

— Нет, подожди. Еще несколько минут. — Он накрыл ее свободную ладонь своей и почувствовал ее дрожь при этом прикосновении.

— Тот ключ! Я могу сделать отпечаток в одной из этих свечей. Как-нибудь я смогу передать тебе дубликат. Тогда, по крайней мере, я буду знать, что есть возможность быть с тобой снова.

Мариетта колебалась. Алекс ждал беспокойно, боясь, что она покачает головой. Затем, к его огромному облегчению, она повернулась, чтобы взять маленькую бархатную сумочку, которая лежала на кресле рядом с ней. Она расстегнула ремешки и вытащила ключ, чтобы дать ему. Когда его рука завладела ключом, она испытала прилив счастья от перспективы свободы.

Быстро он сделал отпечаток и позвал слугу, чтобы он положил его в снег на несколько минут для затвердения. Ожидая его возвращения, они разработали простой план, как Алекс смог бы передать ей ключ. Когда это было решено, он мягко сказал ей:

— Я понимаю огромный риск, на который ты пошла сегодня, и все, что связано со мной, является опасностью для тебя. В свое оправдание я могу сказать, что видеть тебя снова значит для меня больше, чем что-либо, что я могу вспомнить за всю свою жизнь. Я влюбился в тебя, Мариетта.

В тот момент, когда она приняла решение о ключе, он почувствовал, что она не сомневалась в нем.

— Я охотно верю тебе, — сказала она мягко, — но хорошо известно, что Венеция очаровывает путешественников.

Алекс наклонился к девушке.

— Только ты одна будешь держать меня очарованным всегда! — проговорил он страстно.

Она подумала про себя, что за всю свою жизнь никогда не слышала слов более красивых. Его заявление скрепило связь между ними, но она пока не осмеливалась рассказать ему об этом. Было слишком много препятствий и подводных камней.

Мариетта как раз собиралась ответить, когда официант сдержанно покашлял, прежде чем открыть шторы. Эта кофейня не была местом любовных встреч, но, когда клиенты платили дополнительно за небольшое безобидное уединение, руководство уважало их желания.

Доменико повернулся на своем стуле, чтобы посмотреть на девушку, снова закрытую капюшоном и в маске, которая проскользнула мимо него со своим кавалером. Он был разочарован, ее личность осталась загадкой.

Алекс забрал свой фонарь, и они с Мариеттой вышли обратно в ночь. Снег прекратился, и она начала беспокоиться по поводу того, что оставит следы, четко ведущие к двери на улицу, но он пообещал стереть их, насыпав снег на отметины и наследив вокруг сам.

— Какие мы хитрые! — Он тихо засмеялся, опуская на землю фонарь. Затем привлек ее к себе, и она подошла охотно, чтобы прижаться к нему. Его губы, холодные от морозного воздуха, превратились в тепло на ее губах от нежности и желания. Время остановилось, но потом она отстранилась с легким вздохом. Он открыл дверь и отдал ей ключ.

— Спокойной ночи, — прошептала она. — Затем вошла внутрь, и дверь закрылась за ней.


На следующий день Алекс вернулся в магазин масок Савони. Хотя Мариетта выглядела соблазнительно в маске моретты, это имело свое неудобство, так как она не могла снять ее на публике, даже чтобы говорить.

— Добрый день, синьор, — тепло приветствовал его хозяин. — Что вы хотите сегодня? Еще одну маску?

— Да, но не для меня. Я хочу одну из лучших в той форме. — Он указал на ту, что была на Мариетте, когда он только вошел в магазин.

— Это маска Коломбины. — Леонардо снял коллекцию масок с гвоздиков и полок, чтобы разложить на прилавке. Выбор француза безошибочно пал на маску из зеленого бархата, украшенную крошечными золотыми бусинками. Это была одна из самых дорогих масок в магазине. Леонардо кивнул одобрительно. — Отличное изделие. Вы желаете к ней подходящую мантилью?

Алекс выбрал мантилью из тончайших кружев Бурано. Оба предмета были упакованы в коробки, перевязанные лентами, которые он зажал под мышкой, когда уходил. Его следующей остановкой был магазин слесаря в галантерее Мерсерии, где он оставил ранее восковой отпечаток. Два новых ключа ожидали его. Если тот, что будет у Мариетты, когда-нибудь обнаружат и отнимут, у него останется средство, чтобы пробраться внутрь и увидеть ее.


Было воскресное утро, и Жюль собирался пойти на мессу в церковь Санта Мария делла Пиета, когда появился Алекс, одетый, выбритый, в плаще.

— Я иду с вами, месье ле Конт.

Жюль напомнил себе, что оба юноши, Генри и Алекс, отсутствовали до раннего утра в своих карнавальных костюмах.

— Ты трезв? — поинтересовался он строго. — Иначе тебе нельзя будет войти.

— Да. Прошлой ночью я принял решение посетить сегодня мессу.

— Где Генри?

— Еще спит.

Жюль предположил, что Генри изрядно выпил, и было несколько удивительно, что Алекс этого не сделал. Они вышли из квартиры вместе. Снег больше не шел, и оттепель превратила его в снеговую кашу под ногами. Церковные колокола, составляющие значительную часть собственной музыки Венеции, звенели над всем городом. Двое мужчин пересекали площадь Святого Марка, которая была усыпана шутовским мусором карнавала: разбросанными лентами, разбитой яичной скорлупой, большим количеством растоптанных масок и единственной атласной туфелькой с розовой розочкой.

— Мы с Генри были здесь около двух часов ночи, — сказал Алекс, стараясь не наступить на маску, похожую на свинью, которая лежала у него на пути. — Здесь были музыка и танцы, песни и спиртные напитки, повсюду горели раскрашенные фонари. Генри в шутку обручился с замаскированной женщиной в домино, а когда увидел ее руки, понял, что она старая!

— Да, не все удовольствие на карнавале, — сухо заметил Жюль. — Как вы повеселились?

— Достаточно хорошо. — Алекс предоставил своему наставнику дать собственный комментарий этому замечанию. Нельзя было объяснить, что все в жизни теряло свой вкус, когда Мариетты не было с ним. И в Венеции особенно! Он думал, что, должно быть, сошел с ума. Это было все равно что присутствовать на самом соблазнительном банкете в мире и не иметь аппетита. Но тогда любовь была разновидностью сумасшествия. Он слышал, как это называли периодом временного безумия, и так это и было раньше. Но, хотя он видел Мариетту только три раза — в магазине, вечером на концерте и во время их ночного свидания, — он знал, что эта любовь была иной.

Когда они достигли Санта Мария делла Пиета, Алекс посмотрел вверх на оспедаль по другую сторону улицы, где они встречались с Мариеттой. Затем он обнажил голову и вслед за Жюлем вошел в церковь. В то время как оценивающий взгляд Жюля вбирал роспись линии алтаря и великолепную работу Тьеполо над головой, Алекс посмотрел вверх на зарешеченные галереи, которые окружали интерьер здания, где шорох указывал на то, что члены хора Пиеты занимают свои места. Затем вошел священник, и началась месса.

Мариетта стояла в одной из нижних галерей, расположенных, как окна, с каждой стороны церкви, и могла ясно видеть Алекса, когда он склонил голову и преклонил колени в молитве. Его мысли были сдержанны, несмотря на то что его сердце искало ее. Когда она пела соло, он знал, что поет она.

Когда служба закончилась, Мариетта слегка отстала, в то время как остальной хор пошел обратно в Пиету. Она притворилась, что ищет какую-то особую партитуру, которую не положила на место, — на самом деле она была у нее за поясом. Алексу повезло, что Жюль выразил желание поближе рассмотреть сокровища церкви, когда остальные прихожане уходили. Как бы случайно Алекс прошел к длинному с высокой спинкой деревянному сиденью, расположенному в стене, и сунул ключ за угол подушки, как они с Мариеттой договорились в кафе. Вскоре после этого он вышел из церкви со своим учителем. Только тогда Мариетта вошла в основную часть церкви, чтобы забрать ключ.

На Рива-делла-Скьявони, когда Жюль и Алекс поднимались по ступеням моста через боковой канал, хорошо одетый в белом парике дружелюбный на вид джентльмен спускался по направлению к ним. Они с Жюлем сразу же узнали друг в друге старых знакомых из Версаля, несмотря на время, прошедшее с тех пор, как они последний раз видели друг друга.