Со стоном он опустил голову на ноющую руку и попытался собрать воедино свои расплавленные болью мысли. Ему казалось, что пришла и его очередь испытать те же адские муки, какие выпадали на долю тех, кого подвешивали в зале с красными стенами Дворца дожей за тяжкие преступления — какая злая шутка судьбы, что и в этой гостиной стены из мрамора того же цвета! Или, может быть, его сейчас пытали на старинной дыбе? Иногда он впадал в забытье, что ненамного облегчало его муки, но потом снова приходил в себя, не осознавая в первые мгновения, где находится. Придя в себя, он сосредоточивался на том, как будет преодолевать очередную ступеньку.

Целью его было добраться до последней ступеньки наверх, где он надеялся привлечь внимание громким стуком в дверь, барабаня до тех пор, пока кто-нибудь из слуг не услышит его. Он никогда не расставался со своим кинжалом в ножнах, и его массивная рукоять, если бить ей по двери, сделает стук громким. Вся его надежда была на то, что дворецкий сообразит послать за Альвизе. Однажды их отец, это было очень давно, собрал всех братьев, кроме этого дурачка Пьетро, которого к тому времени уже успели спровадить подальше от дома, и рассказал им секрет шкафа и второй двери в эту гостиную. Поскольку гостиная служила, главным образом, в качестве личного борделя главы дома, женская половина не была информирована обо всех этих премудростях. Но Марко однажды посвятил Лавинию в тайну этой гостиной, убоявшись, видно, что братья когда-нибудь возьмут да и запрут его в ней из мести. Если бы только она была здесь — она действительно знала, как обходиться с этим замком. Филиппо от души пожалел, что не внял тогда ее просьбе и не допустил во дворец, оставив ее заживо гнить в пустом доме матери. Новый приступ боли заставил его сжать зубы и закрыть глаза.

Первый удар чем-то тяжелым в дверь заставил его в первую секунду подумать, что рушатся стены, но потом сообразил, что в дверь, видимо, бьют ломом или кувалдой. Надо было как-то поторопить тех, кто пытался добраться до него, дать им сигнал. Его постоянно преследовал страх, что он вот-вот свалится вниз, и поэтому Филиппо старался прижаться к стене. Как же трудно было ориентироваться в этом черном, как китайская тушь, мраке. Дрожа, он потянулся за кинжалом.

Но это движение вызвало во всем его теле такую боль, что он вновь потерял сознание, и кинжал выскользнул из его пальцев. Филиппо обмяк, и не заметил, как соскользнул вниз на несколько ступенек, и вдруг почувствовал, что сваливается с лестницы. Падая, он судорожно хватал рукой воздух, но на сей раз не было занавеса, который мог бы смягчить удар. Он страшно ударился затылком о мраморный пол внизу и замер.

Когда Альвизе возвращался в спальню Филиппо из кухни, где беседовал с Минервой, ему навстречу вышел дворецкий. Он был бледен.

— Только что нам удалось взломать дверь той гостиной, что за шкафом, синьор Альвизе. Я сожалею, но вынужден сообщить вам дурную весть: мы обнаружили вашего брата мертвым.

ГЛАВА 17

Альвизе известил Алессандро, находящегося в Риме, и Пьетро, который был в Падуе, о кончине их брата. Витале, давно погрязший в пьянстве, заливался слезами, как бамбино[1], когда ему сказали о том, что Филиппо погиб, хотя они никогда и не жили с ним душа в душу. Одна из вдов, близких знакомых семьи, предложила привезти в Венецию Лавинию, поскольку та никогда бы не решилась поехать по собственной инициативе.