Елизавета быстро росла. Казалось, на нее просто не напасешься туфель. Ей купили две пары новых незадолго до появления на свет близнецов, и вот на тебе — и эти понемногу начинали поджимать в пальцах!

— Сегодня нам надо сходить к сапожнику, но чуть попозже, — пообещала Мариэтта девочке. — И у тебя будет пара самых лучших туфель на фестиваль «Реденторе».

«Реденторе» — так назывался один очень крупный фестиваль, когда весь город праздновал годовщину избавления города от чумы, свирепствовавшей здесь три столетия тому назад. Для Мариэтты, Елизаветы, Леонардо, Адрианны и их детей это повод выйти в свет. Было решено, что близнецы останутся на попечении верной няни детей Савони, которая была до смерти испугана происками Челано в отношении Данило, и была готова буквально не отходить от мальчика.

Когда они были у сапожника и тот снимал мерку с ноги Елизаветы, дивясь тому, какие красивые у нее пальцы, Мариэтте неожиданно пришло в голову, что дети, как правило, наследуют не только характеры своих отцов и матерей, но и фигуру. Элена, обладавшая маленькими изящными ступнями и столь же маленькими пальчиками, была не прочь даже полюбоваться на них и при случае похвастаться, какие они у нее симпатичные. Эта мысль о чем-то напомнила Мариэтте, но как раз в этот момент сапожник извлек пачку разноцветных лоскутков кожи, чтобы они могли выбрать цвет для будущих туфель Елизаветы, которая остановила свой выбор на ярко-красном кусочке кожи, забраковав то, что она пожелала вначале — ярко-фиолетовый цвет, годный разве что для какой-нибудь куртизанки.

Из всех фестивальных зрелищ больше всего детей волновало то, как через канал Гвидекка перекинулся своеобразный мост из множества лодок, через который дож Венеции должен был проследовать на предстоящую торжественную литургию в церкви Избавления. Мариэтта вместе с друзьями решила выбраться загодя, чтобы занять места для обзора получше. По пути она бросила взгляд на тюрьму — мысли ее не покидал Доменико, ведь когда-то они с ним участвовали в процессии в один из таких дней. Доменико был тогда в своей ярко-красной мантии сенатора.

— Вон дож идет! — воскликнула Елизавета, подпрыгивая от удовольствия. Звук фанфар возвещал о его приходе. В своем золоченом одеянии и с рогом на голове он представлял великолепное зрелище. На солнце ярко сверкнули драгоценные камни, которыми была вышита его мантия, когда он величественной поступью проследовал под роскошный балдахин. В этот день в Венеции стояла ужасная жара, все утопало в мареве, и хвост длинной процессии тонул во мгле зноя. Все пространство вокруг было заполнено народом, некоторые даже исхитрились пробраться сюда на гондолах и лодках, чтобы иметь возможность наблюдать с усыпанных цветами вод канала. Как только дож ступил на первую из образовавших этот невиданный мост лодку, в толпе раздался мощный возглас восторга, смешавшийся с колокольным звоном. Мариэтта подумала, что Доменико, наверное, заслышав звон колоколов, с грустью представлял себе, какое торжество сейчас здесь.

С того места, где стояли Мариэтта и ее друзья, было прекрасно видно, как восходили на мост и сопровождавшие дожа лица. Все тысяча триста членов Большого Совета стали образовывать пеструю ленту, которая двигалась через канал вслед за дожем, идущим во главе этой необозримой колонны. Филиппо Челано выделялся из всех по причине высокого роста, легко можно было рассмотреть его обезображенное шрамом лицо. Ростом он был с Доменико. По случаю такого торжества должна была присутствовать и Элена, но вряд ли это могло быть сегодня. Внимание Мариэтты привлекла отделанная рубинами пряжка его роскошной туфли, когда он ставил ногу на мост. Подняв взор на его лицо, она невольно вздрогнула, и по ее телу поползли мурашки, когда взгляды их чуть было не встретились — этот человек вызывал у нее самые дурные воспоминания.

Из этих мрачных раздумий Мариэтту вывела Адрианна. Дернув ее за рукав, она зашептала.

— Вон там, смотри! Это Мария Фонди, она была камеристкой у Элены, помнишь, я тебе говорила о ней? Так вот, я виделась уже с ней и сказала, кто ты такая.

Мариэтта тут же обратилась к стоящей неподалеку от них женщине.

— Как удачно, что я вас встретила, синьора Фонди. Мне бы очень хотелось поговорить с вами о синьоре Челано.

Мария, казалось, была несколько смущена.

— Я знаю вас, мне приходилось слышать очень много от моей бывшей хозяйки, она говорила мне, что вы с ней были неразлучными подругами, синьора Торризи, сожалею, но я связана обязательством не предоставлять никому никаких сведений о моей бывшей хозяйке, хоть я больше у нее не служу.

— Мне не надо от вас никаких секретов, связанных с ее жизнью, хотя у нее и не было их от меня никогда. До тех пор, разумеется, пока на нее не напала депрессия. Меня лишь интересуют все обстоятельства вашего увольнения из дома Челано. Мне бы хотелось также, чтобы вы мне посоветовали, как бы я могла помочь бедной синьоре Челано оправиться от этой страшной болезни, хотя, скоро, боюсь, уже будет поздно.

— В таком случае, синьора вы можете рассчитывать на мою помощь, если только я смогу вам чем-нибудь помочь. Когда я могла бы зайти к вам?

— Давайте-ка лучше не будем откладывать дело в долгий ящик. Вас устроит прийти ко мне сегодня вечером?

Мария согласилась, и они едва успели договориться о времени, как десятки людей устремились по мосту вслед за замыкающими колонну членами свиты дожа. Мариэтта с опаской стала прижимать к себе Елизавету и остальных детей на тот случай, если в толпе возникнет давка, но на этот раз все обошлось. Когда они уже были на той стороне и направлялись вместе со всеми к церкви Избавления, Мариэтту, наконец, осенило, почему её внимание привлекла туфля Филиппо. Она постаралась ясно припомнить, как он выносил на руках из оперы бесчувственную Элену: из-под атласной юбки Элены была видна ее нога, обутая в атласные же туфли с нашитыми на них бриллиантами — они были явно большими по размеру, нежели ноги Элены.

И вот вечером, когда над всей Венецией звучала музыка и где-то в районе канала Гранде шло пышное празднество, Мария Фонди пришла, как и было уговорено, к Мариэтте. Женщины уселись в комнате, служившей гостиной.

— Мне так о многом хочется расспросить вас, — начала Мариэтта, — но я спрошу вас лишь об одной, от силы двух вещах, а потом вы уж, пожалуйста, расскажите мне о тех последних днях, которые вы служили у Челано, и о том, как вас уволили.

— Одну минуту, — перебила ее Мария. — Ни синьора Савони, ни вы, насколько я могу понять, не ставите под сомнение то, что мое увольнение было несправедливым. А почему вы так верите мне?

— Потому что Элена не раз говорила и мне, и Адрианне, что она безгранично вам доверяет. И еще одно: за исключением нас, лишь вы одна знали о ее связи с Николо Контарини.

— Я бы никогда не смогла ее предать! — В глазах Марии вспыхнули сердитые искорки. — Если хотя бы на четверть знали вы, сколько ей приходилось страдать от этого негодяя Челано! Она никогда мне не жаловалась, но я сама собственными глазами не раз видела следы побоев у нее на руках и на лице.