— Думаешь, я не раскусил твою подлую натуру?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь!

— Все ты прекрасно понимаешь! Да, живучи, оказывается, твои старые симпатии. Вместо того чтобы оставаться верной мне, ты шныряешь всюду в поисках того, что написано моею рукой и что может помочь тебе вытащить из тюрьмы мужа «Пиетийского огня» — ты ведь этого желаешь, да?

Элена подумала, что еще немного, и он ее задушит.

— Да! — вырвался у нее истерический вопль. — Хочу! А тебя запрут в «колодце» вместо него! А не того человека, который в результате твоих грязных сплетен и подкупленных тобой свидетелей оказался за решеткой!

Даже в безумии, не помня себя от ярости, Филиппо все же сумел понять, что, может быть, это уже действительно конец. И хотя руки его еще сжимались, он громадным усилием воли сдерживал себя, чтобы его пальцы не сомкнулись у нее на шее. Нет, должен быть иной выход, и он уже знал, как ему поступить: давно продумано все до мельчайших подробностей, хотя вплоть до этого момента не было уверенности, стоит ли решаться, втайне надеясь, что к этому ему все же не придется прибегнуть.

Отпустив ее, Филиппо отступил на шаг, чтобы снять сюртук. Страх Элены уже здорово раззадорил его. И как только она рванулась, чтобы убежать от него, он тут же поймал ее и схватив за руку, швырнул на кровать. Потом, как это случалось уже много раз, рывком развел ей ноги и злобно, неистово овладел ею. Когда все закончилось, он потащил ее, словно манекен, в ее спальню, ноги Элены волочились по полу.

— Сиди здесь! — проревел он, пригрозив кулаком.

Единственное, чего ей теперь хотелось, так это добраться до кровати и зарыться в ней, ничего не видеть и не слышать. Но она должна была раздобыть эти проклятые бумаги. Элена в страхе прислушалась, нет ли кого-нибудь в той комнате, которая примыкала к ее спальне, и прошло несколько минут, пока она смогла заставить себя сделать то, что намечала. Она бросилась к своему секретеру и извлекла оттуда стопку бумаги, которая сгодилась бы для того, чтобы заменить документы, находившиеся в тайнике. Окинув взором желтоватые листки, она заметила, что по объему это примерно такая же стопка, которая находилась в той заветной папке. Затем она направилась в спальню Филиппо и снова придвинула тяжеленное кресло к шкафу.

Страх почти парализовал ее разум, и руки тряслись так, что она пару раз чуть не выронила на пол листки, которые вложила в папку взамен документов. Ее единственной надеждой было то, что Филиппо, если даже и задумает заглянуть в тайник, не станет раскрывать папку и проверять документы, а лишь взглянет — на месте ли они, как он это сделал сегодня, едва не задушив ее. Когда все было готово, она еще раз поправила папку, чтобы положение ее не вызвало у Филиппо подозрений, аккуратно закрыла тайник, после чего, закрыв дверцы шкафа, слезла с кресла и снова поставила его на прежнее место. Теперь можно было возвращаться в спальню. Там Элена извлекла из своего шкафа платье, которое собиралась на следующий день надеть, и, распоров подкладку, листок за листком сунула туда бумаги, и потом все еще дрожащими пальцами наскоро заметала края подкладки. И лишь после того, как она снова повесила платье в шкаф, Элена без сил рухнула в постель. Однако заснуть она не могла, ее не покидал страх. Так прошло невыносимых два часа, и она вдруг услышала приближавшиеся шаги Филиппо.

До сих пор Мариэтте удавалось скрывать свою беременность от окружающих, за исключением того весьма узкого круга людей, кому она могла довериться полностью. Когда она выходила в город, это не требовало особых усилий — верхняя одежда достаточно-хорошо скрадывала увеличившийся живот. Несколько труднее было добиться этого в магазине, но всевозможные шали, накидки и подчеркнуто свободного покроя платья тоже скрывали изменения, которым сейчас подвергалась ее некогда стройная фигура. Днем она постоянно была в маске, закрывавшей глаза, причем намеренно выбирая самые яркие их цвета. Вместе с остальными продавщицами, одетыми в подобном же стиле, они создавали особую оригинальную притягательность, быстро завоевавшую популярность среди тех, кто заходил в магазин. В этом сезоне стали особенно модными короткие мужские кожаные курточки, а также курточки из шелка, и заказы на них сыпались как горох. Это было нечто новое в работе магазина.

Но наступило время, когда скрывать свое положение дальше стало невозможным. В том случае, если бы об этом стало известно, нетрудно было предугадать последствия — ее мужа незамедлительно перевели бы куда-нибудь, и, вполне вероятно, она бы вообще его больше не увидела, незавидная участь ожидала бы и капитана Зено, который в самом лучшем случае отделался бы отставкой.

— Дальше так продолжаться не может, — обратилась к ней как-то Адрианна. — Тебе необходимо уехать куда-нибудь из Венеции — здесь рожать ни в коем случае нельзя. Это слишком большой риск.

— Мне не хочется оставлять Елизавету одну, да и ты будешь разрываться между магазином и детьми.

— За Елизавету можешь не беспокоиться — я присмотрю за ней. Кроме того, тебе следует подумать и о безопасности будущего ребенка. Если родится сын — потенциальный наследник, — то Челано сделают все, чтобы извести его.

Мариэтта испуганно поежилась:

— Не говори такие вещи!

— Как это не говори? Ведь твой сын означает для всех Челано новую угрозу.

И Мариэтта решила подчиниться обстоятельствам. Всем своим знакомым она сообщила, что очень устала, измучилась, и ей необходим длительный отдых где-нибудь в деревне, куда она и отправляется к своим старым друзьям. Последовав совету, данному ей Доменико во время их ночного свидания в тюрьме, она должна была также иметь свидетелей, которые бы подтвердили, что она действительно в эту ночь находилась у него. Поскольку такие лица существовали, следовало составить и соответствующий документ с указанием времени и места их встречи и подписать его у свидетелей. Когда капитан Зено зашел к Мариэтте осведомиться, как дела у его дочери, Мариэтта обратилась к нему с просьбой прочесть эту бумагу и подписать ее.

— А для чего это вам нужно? — помрачнев, спросил он.

— Когда, наконец, восторжествует правда и я смогу заявить о том, что у нас с Доменико есть наследник, возникнет необходимость подтвердить законность его появления на свет.

— А вы понимаете, что будет со мной, если это попадет в руки моему начальству?

— Не попадет, в этом смысле вам не о чем беспокоиться. И вообще, никто в глаза не увидит вашу подпись до тех пор, пока, если это будет сын, он не достигнет совершеннолетия, ну а если дочь — так до ее замужества.

Капитан Зено пребывал в нерешительности еще минуту или две, он очень пекся о своей службе, но, хотя не отличался особенной религиозностью, перспектива, что по его милости невинное дитя окажется обреченным вечно носить несмываемое клеймо незаконнорожденного, бастарда, его явно не устраивала. Молча взяв перо и обмакнув его в чернила, он поставил внизу исписанного аккуратным почерком листа свою подпись.