Было и еще одно сообщение, касающееся Мариэтты, потому что именно Анджеле принадлежала идея выяснить, каким образом и почему девушка решилась на нарушение правил Оспедале. Доменико не знал истинные мотивы, руководившие Анджелой, и не понимал их, потому что его жену по природе своей вряд ли можно было назвать любопытной. Но на протяжении последних недель ее интерес ко всему, что касалось Оспедале делла Пиета, возрос, это выразилось, прежде всего, в увеличении сумм пожертвований И посещении почти всех приемов, на которые приглашались музыканты и певицы из Оспедале. Можно было подумать, что она пожелала узнать об этой Мариэтте как можно больше для самой себя. Доменико лишь предполагал, что, весьма вероятно, романтическая любовь молодого француза и девушки из Оспедале являла для Анджелы нечто вроде захватывающего романа, действие которого разворачивалось не на страницах книги, а в жизни. Он, не читая, переложил бумагу в кожаную папку. Пусть Анджела сама прочтет, как только ей действительно станет лучше.

Закончив подписывать несколько писем, составленных для него, он вдруг замер, поднял голову, его внимание привлек звук захлопывающейся двери и быстрые легкие шаги. Письма упали на пол, когда он, почувствовав неладное, кинулся к дверям. Распахнув их, слышал, отказываясь понять, что ему кричал слуга. Доменико с отчаянно бьющимся сердцем бросился вниз по ступеням.

Ворвавшись в спальню жены, Доменико увидел, как Анджела судорожно поднялась ему навстречу со своих подушек, и тут же рухнула без сил — ее слабенькое сердце не выдержало всех передряг последних дней. Он бросился к ней, подхватил на руки как раз в тот момент, когда из ее груди вырвался последний вздох, и ее голова бессильно свесилась набок.

ГЛАВА 8

Барнаботти, теперь уже из рода Торризи, исхитрились перерезать глотки тем, кого считали повинными в смерти Анджелы, и бросили их тела в воды канала Гранде, как того требовала жестокая справедливость тех не менее жестоких времен. Акция вызвала такую вспышку насилия со стороны родственников погибших, что Барнаботти обеих семей оказались втянутыми в затяжной конфликт, и потребовалось вмешательство самого дожа Венеции, который распорядился прислать гвардейцев для восстановления порядка, пригрозив враждующим отлучением от домов и отменой льгот для них и их семей, если мир не будет восстановлен. Но все в Венеции понимали, что за этим ничего не последует, так как Барнаботти сами по себе представляли достаточно серьезную угрозу для миропорядка, отличаясь весьма сильной завистью по отношению к своей богатой родне и своим положением, согласно которому их роль в обществе была незначительной. При малейшем поводе они являлись опасной силой, с которой считался и сам дож, и Большой Совет.