Ее тонкие, унизанные перстнями пальцы взяли корону из рук Лавинии. Эта драгоценная вещь была вручена семье Челано еще в пятнадцатом столетии одной венецианской аристократкой, Катериной Корнаро, ставшей впоследствии королевой Кипра, и с тех пор было обычаем, что корона надевалась каждой невесте. Единственный великолепный рубин мерцал на лбу невесты. Воспоминание о том, как Марко с сияющими от счастья глазами впервые дал ей ее примерить, придало ей силы. Длинные и острые ногти синьоры Челано, подобно когтям, впились в голову Элене, когда старуха поправляла ее на голове. Элена не пошевелилась — физическая боль была ей нипочем.

Синьора Челано не могла скрыть одобрения, отступив на шаг и оглядев невесту. Она действительно выглядела восхитительно в этом роскошном платье и драгоценностях. Вместо традиционно светлых кремовых кружев из Бурано, на рукава и для оторочки низкого декольте использовали тончайшие черные кружева — как-никак, формально еще был траур. Филиппо должен был появиться перед гостями в черном галстуке и с такими же манжетами. Элена, посмотревшись в зеркало, которые две служанки подняли перед ней, увидела лишь какой-то совершенно незнакомый ей образ в облаке золота.

— Ну ладно, хватит любоваться собой, хоть ты и невеста! — раздался резкий голос Аполины Челано. — Время идет.

Лишь Лавиния осталась с Эленой, когда синьора Челано и остальные женщины отправились в церковь. Из желания хоть как-то облегчить девушке эти невыносимо долгие и самые тяжелые последние минуты, Лавиния старалась отвлечь ее разговором и говорила о том, что ей пришло в голову. Лавиния подошла к окну.

— Элена, уже время выходить, — она повернулась, чтобы поцеловать свою будущую сноху в щеку и по обычаю поздравить ее. Поздравление вышло кратким, всего в одну фразу, но Лавиния вложила в него все свое сочувствие и взволнованность, она прекрасно понимала, что Элене теперь суждено оказаться в руках человека безжалостного и деспотичного. — Желаю тебе счастья, — проговорила она.

— Счастье для меня потеряно навсегда, — безучастно ответила Элена. Лавиния, услышав это, разразилась слезами, и теперь уже самой Элене пришлось утешать ее. Когда они, наконец, вышли из комнаты, за дверями Элену ждал один из представителей директората Оспедале, в обязанности которого входило препроводить Элену в церковь — таков был обычай, если кто-то из выпускниц сочетался браком с представителем знатного рода.

— Прими мол наилучшие пожелания по случаю твоей свадьбы, Элена, — поздравил он девушку.

— Благодарю вас, синьор, — ответила она. Что еще она могла ответить?

Он церемонно повел ее к воротам, выходившим на канал, и она увидела целую флотилию гондол, в которых находились родственники дома Челано, готовые сопроводить ее к жениху. Хотя она почти никого не знала из этих людей, с которыми ей сегодня предстояло породниться, Лавиния известила ее о том, что здесь множество Барнаботти.

Свое формальное право родственников они использовали с лихвой, не пропуская ни одной торжественной церемонии, в особенности, тех, что завершались балами и ужинами. Подобное бремя вынуждены были нести представители очень многих дворянских фамилий.

Когда Элена входила в гондолу невесты, украшенную цветами, роскошное платье ее сверкнуло на солнце сотней драгоценных камней. И как только она уселась, рядом с ней расположилась Лавиния. Здесь же занял место и представитель директората Оспедале. Торжественная процессия заскользила по темным водам канала Гранде. Зрелище кортежа зачаровывало кого угодно — сотни лепестков цветов поднимались вверх ветерком и падали в воду, подбрасываемые на волнах канала. Люди, находившиеся в проплывавших мимо гондолах, улыбаясь, махали невесте рукой и аплодировали. Поскольку шторы фельце были распахнуты, все могли видеть Элену в ее роскошнейшем наряде эпохи Возрождения. Бледная и смущенная невеста отвечала кивками на поздравления. Ее родной город, любимый ею, выражал сегодня свое восхищение по поводу дня, который должен был стать самым счастливым в ее жизни.

Все гондолы, что были на воде, едва завидев свадебную процессию, тут же уступали ей дорогу. Но получилось так, что гондольер Торризи, случайно находившийся поблизости, завидев геральдические цвета дома Челано, намеренно медленно выплыл вперед, уповая на свою сноровку, в последний момент рассчитывая избежать столкновения. Гондольер Челано лишь погрозил ему кулаком, не имея возможности более решительными методами доказать свою правоту. Как еще раз убедилась Элена, непримиримая вражда между двумя родами распространялась и на их слуг всех рангов.

Хотя большинство из гостей этот инцидент не заметили, семеро молодых Барнаботти, сидевших в одной из взятых для них напрокат гондол, замыкая церемонию, не остались к нему равнодушными.

— Видели, что делает этот наглец из Торризи? — с жаром вопросил один из сидящих в гондоле. — Видимо, водичку следует чуть почистить от всякой дряни, которой тут плавает видимо-невидимо!

Остальные с энтузиазмом поддержали эту идею — все были уже достаточно навеселе от нескольких бочек дешевого винца, которое откупорили в честь такого дня, и им было море по колено. На их гондоле фельце не было, и когда один из них встал и потребовал грести, гондольер не стал возражать, потому что остальные выхватили свои рапиры и стали угрожающе размахивать ими.

Остальные Барнаботти, расположившиеся на двух других гондолах, заметили происходящее и желали узнать, в чем дело. Не прошло и минуты, как и их гондолы перешли на весла, на сей раз средством воздействия на гондольера был пистолет. Потом все Барнаботти, словно по команде, вытащили свои бауты и натянули их на лица.

Сидевший в гондоле Доменико Торризи углубился в чтение одного важного документа, который незадолго до этого ему вручили во Дворце дожей, а его жена Анджела с любопытством следила через открытое окошечко кабинки за невестой Челано.

— Эта девушка из Оспедале выглядит очень задумчивой и печальной, — с сочувствием сказала она, повернувшись к мужу. — Но в то же время собранной и не потерявшей достоинства.

— Вот как? — с отсутствующим видом произнес Доменико. Он по-прежнему читал документ.

— Да, и более того, если бы ее сейчас увидел Тициан, он ни за что не прошел бы мимо.

— Конечно.

— Я имею в виду, что стиль ее платья и то, как падают на спину волосы, перенесло ее на много веков назад.

— Ты думаешь? — переспросил Доменико и снова углубился в чтение. — Всего ей наилучшего, в таком случае.

Она легонько тронула его за локоть.

— И тебе не помешало бы продемонстрировать это пожелание. Когда мы проплывали мимо, я махнула невесте, и она с благодарностью помахала мне в ответ.

— Невеста явно не заметила цвета Торризи. — Он по-прежнему сосредоточенно читал. — Может быть, и ей вендетта уже успела опостылеть гораздо сильнее, чем мне. Я не удивлюсь, если женщинам обеих семей удастся склонить своих мужей к согласию.

Но он не слушал ее, снова поглощенный тем, что читал. Анджела вздохнула. Вендетта стала для обеих семей настолько значительной частью жизни, что никто и подумать не мог о том, чтобы положить ей конец. Ей казалось, что мужчины и той, и другой стороны теперь уже просто не представляли себе, как они смогут жить без этого постоянного балансирований на краю гибели, и это даже придавало какой-то смысл их существованию. Если бы только эта женитьба на девушке из Оспедале могла каким-то образом послужить оливковой ветвью мира!

— Доменико, — настойчиво обратилась она к своему мужу, — а ты не думаешь, что…

Ей не дал договорить крик гондольера. Ее глаза расширились от ужаса, когда она увидела, что к их гондоле на полном ходу приближаются три гондолы. Увидев это, Доменико схватился за рапиру, но тут удар о корпус гондолы отбросил его назад. Анджела услышала треск дерева и гогочущие лица в масках, и все вокруг — остроконечные шпили дворцов и небо — вдруг перевернулось, и она, ослепленная водой, увидела, как над ней меркнет солнце, и забилась в кабинке гондолы, пытаясь выбраться из нее.

Свадебная процессия сошла на берег на ступенях Моло. Тут же собралась толпа зевак и стала расти — люди подходили со стороны арок Дворца дожей, никто не желал упустить возможность своими глазами увидеть невесту Челано. По всей длине Рива дельи Скьявони люди глазели в окна и стояли у дверей домов. Венецианцы — народ привычный ко всякого рода зрелищам, но те, кому в тот день довелось увидеть Элену в свадебном наряде, могли по праву считать себя счастливчиками. В этом платье она будто вышла сюда из давних времен пика славы Венеции.