Но было еще одно темное облачко, не дававшее ей покоя, тайна, которую она должна открыть Рейнеру прежде, чем почувствует себя достойной его любви. Может быть, когда он узнает, что она сделала, он отвернется от нее? Алуетт решила не тянуть.

— Рейнер, есть еще кое-что… — сказала она, затрепетав от страха.

— Что же? — ласково переспросил он. — Когда светит полная луна, вы превращаетесь в единорога? Я не видел, как это бывает, но с удовольствием…

— Рейнер, пожалуйста! Это важно. Он понял, что она не шутит, и умолк.

— Мне кажется, вы должны знать, что я шпионила для Филиппа.

Ерунда какая-то!

— Шпионили? То есть как?

Ему даже в голову не приходило, что ее в последнее время что-то связывало с французским двором.

— Он сказал, что убьет Анри, если я не буду шпионить.

— Вы? Слепая?

— Конечно, я мало что могла рассказать ему, ведь он хотел знать, когда Ричард покинет Сицилию, например… И еще всякого разного. Спит ли Ричард со своей женой, и ждет ли Беренгария ребенка. Рейнер, это я сказала Филиппу, что Ричард стоит за Ги де Лузиньяна как короля Иерусалима.

Сказав это, Алуетт опустила голову, не смея смотреть Рейнеру в глаза. Он обнял ее и прижал к себе. — Любимая, в качестве шпионки вы не были нужны Филиппу, просто для него это была последняя возможность удержать вас в своей власти. Вы ни в чем не виноваты… Ни в чем.

— А что будет с Анри? Я боюсь за него, Рейнер! Ведь рано или поздно он должен будет вернуться во Францию, и если Филипп еще будет жив…

— У Ричарда и Саладина достаточно власти, чтобы мерзавец Филипп не помешал ему дожить до преклонных лет. Ну, а теперь, моя бескорыстная Алуетт, ненадолго перестаньте думать о других и подумайте о нас с вами…

Сарацинские воины в целости и сохранности доставили Рейнера и Алуетт из Тира в Акру, где распрощались с ними и на своих стремительных арабских лошадках умчались в пустыню.

А Рейнер с Алуетт отправились прямо во дворец, где Беренгария и Иоанна долго охали и ахали, увидав Алуетт живой и прозревшей. Когда Рейнер спросил о короле, ему сказали, что Ричард через два дня после резни отправился в Иерусалим.

Из этого следовало, что Рейнеру тоже надо было отправляться туда, хотя у него не было ни малейшего представления о том, что ждет его впереди, простит его Ричард или не простит, и если простит, то какое назначит наказание. Английский король был человеком непредсказуемым. Любовь любовью, а ему ничего не стоило взять и объявить своего вассала предателем.

Даже в лучшем случае разлука влюбленных могла затянуться на несколько месяцев, если, по счастью, Рейнер останется жив. Саладин не мог с полной отдачей использовать своих всадников во время перехода, но стоило колонне растянуться, как они словно вырастали из-под земли. Правда, поначалу спасало то, что справа было море, которое защищало армию крестоносцев, но довольно скоро лес и горы дали преимущество сарацинам.

Рейнер с тяжелым сердцем покидал Акру. С собой он брал только верного оруженосца Томаса и Зевса. И еще воспоминание о печальном личике Алуетт, изо всех сил боровшейся, чтобы не заплакать, но так и не сумевшей скрыть от него мучительный страх за его судьбу.

Десять… нет, сто раз он пожалел о том, что усмирил в себе страстный порыв. Алуетт бы ему не отказала. Она тоже хотела его, и он это знал. Чем дальше уносил его Геракл, тем больше он ругал себя за никому не нужное, дурацкое позерство. Видите ли, ему пришло в голову поклясться не спать с Алуетт до брачной ночи. Хотелось чем-то отблагодарить Бога за счастливое возвращение любимой. А теперь мучайся тут запоздалым раскаянием! В конце концов Рейнер взял себя в руки и искренне убедил себя, что эту жертву крестоносец должен приносить если не с радостью, то по крайней мере стоически.

Пока они добирались до Акры, отказываться от плотских радостей было куда легче, ибо спали они возле костра в окружении полудюжины сарацин, приставленных к ним Саладином, и Рейнеру было достаточно держать Алуетт в объятиях, глядеть ей в глаза и радоваться, что она видит, как он ее любит.

Ричарда он нагнал в Кесарии, где Плантагенет дал передышку войскам перед следующим переходом в Яффу.

Пока Рейнер ждал аудиенции, пришли Анри де Шеневи и Гийом де Барр. Рейнер рассказал им о возвращении Алуетт в Акру и ее чудесном исцелении, и Анри завопил от радости, обещая основать монастырь, когда вернется во Францию, чтобы прославить Божескую милость. — Божеская милость, конечно, хорошо, — не стал возвражать Рейнер, — но за исцеление Алуетт надо благодарить мусульманского лекаря Эль-Каммаса. Сарацины на несколько веков опередили европейскую науку. Почему бы тебе не пощадить хотя бы одну сарацинскую жизнь за то, что свершилось благодаря им?

Анри задумался.

Потом они заговорили о походе, о том, что Саладин преследует их и все время нападает небольшими силами, а если кто отстанет, того немедленно и без всякой жалости убивают, а голову посылают Ричарду. Очевидно Саладин решил отомстить за резню в Акре.

— Наша пехота только и делает, что отбивается, — сказал Гийом, — и ей приходится нелегко, потому что надо постоянно разворачиваться в разные стороны. В первый день войско герцога Бургундского отстало немного и Ричарду самому пришлось поспешить ему на выручку. С тех пор у нас приказ не растягиваться. Между шеренгами яблоко не упадет, чтобы не задеть коня или человека. А мне удалось вернуть расположение Ричарда, правда, пришлось немного побравировать, — усмехнулся Гийом.

— Рад за вас, старина. — Он от души желал Гийому подольше сохранить благосклонность Ричарда. — А вы как, Анри? Выглядите вы ничего. Тоже изображали героя?

— Только в постели, — улыбаясь, ответил Анри. — Вас ведь давно не было, и вы ничего не знаете. Я женился на Инноценции! Она понесла от меня, но я бы все равно на ней женился. Здесь я понял, что многие наши требования к невесте, будь то приданое или происхождение, глупы и бессмысленны. Она любит меня, а я ее и хочу, чтобы она жила со мной и стала матерью моего законного наследника, а не просто родила мне дитя любви. Наверно, Алуетт рассердится, что я похитил у нее отличную служанку, и обрадуется, что я вернул ей честное имя. Мне казалось, она боится, что я обойдусь с Инноценцией, как Людовик с ее матерью.

— Что ж, ты сделал прекрасный выбор, — сказал Рейнер и обнял Анри.


Крестовый поход ни для кого не прошел бесследно, все вернутся домой другими людьми. Они повидали другие страны,

познакомились с другой культурой и многому научились.

Сенешал Ричарда объявил, что его милость желает видеть сэра Рейнера де Уинслейда. Напутствуемый добрыми друзьями, Рейнер переступил порог, чувствуя себя почти как Даниил, входящий в логово льва. Правда, его ждет всего один лев, но от зубов этого льва нет спасения.


Ричард выслушал, не перебивая, все, что рассказал ему Рейнер, начиная с того момента, как пришпорил Геракла, чтобы бежать от резни, до ранения, встречи с Саладином и исцеления Алуетт Элъ-Каммасом. Не забыл он и о короле Филиппе.

— Я готов претерпеть любое наказание, сир, или присоединиться к войску, чтобы продолжать поход, будь на то ваша воля.

Он поклонился, не в силах выдерживать дольше немигающий взгляд своего сюзерена.

— Сэр Рейнер, я получил послание Саладина, в котором он подробно повествует о вас. Он также сообщает мне об ужасной участи, постигшей вашего мерзавца-кузена. Думаю, мне надо было бы точно также поступить с вами за то, что вы оголили мой фланг. По голосу Ричарда Рейнер понял, что он вроде забавляется своими угрозами.

— В любом случае его просьба не противоречит моему решению. Боюсь, после чуда, сотворенного сарацинским лекарем, вы не очень-то захотите убивать его единоверцев, что, несомненно, будет стоить вам жизни. — Ричард помолчал. — Вы знаете, Рейнер, как я к вам отношусь, — забыв о королевской важности, продолжал Ричард. — И я знаю, что вы никогда не ответите мне тем же, разве и дальше станете любить и почитать меня как вашего короля. Будьте счастливы, Рейнер, на том пути, который вы сами себе выбрали. А этот путь ведет к Алуетт. Женитесь на ней и будьте счастливы… хотя вы, наверно, понимаете, что… Думаю, вам лучше всего возвратиться в Англию. Только не думайте, будто я прогоняю вас. Нет, Боже упаси, вы не впали в немилость. Знаете, служить мне можно не только в походе. Королева Элеонора пишет, что неплохо бы кому-нибудь приглядеть за моим братцем. Поезжайте, Рейнер. Я вознагражу вас… Дам вам земли в Кенте, и вы построите там замок. Почему бы не назвать его Новой Акрой? Будете бароном. Это, надеюсь, не поссорит вас с вашим отцом? — спросил Ричард, наслаждаясь растерянностью Рейнера.

— Нет, сир! Я все равно буду вассалом графа де Уинслейда, а он никогда не пойдет против интересов королевского дома. Я… Я благодарю вас, ваша милость. Простите меня, я не умею словами выразить все, что я чувствую.

— Да, словами бывает трудно, — согласился с ним Ричард. — Вот поэтому и нужны трубадуры. У вас есть ваш Жаворонок, у меня мой Блондель. Ладно, идите с Богом, Рейнер. И помните, я жду от вас донесений!

Рейнер поскакал обратно в Акру, и на сердце у него было легко, как никогда. Ему позволено вернуться на зеленые холмы Англии, да еще вместе с невестой! Чего еще желать? К тому же отныне он барон! Лорд Рейнер, барон Новоакрский! Рейнер не уставал повторять это, наслаждаясь непривычным и весьма приятным на слух словосочетанием. И его супруга, графиня Алуетт! Рейнер знал, что Эймери разделит с ним его радость. И отец тоже. Они никогда не завидовали друг другу. К тому же когда-нибудь Эймери унаследует графство. Наверно, только матушка огорчится, что не сможет постоянно видеться с ним и со своей новой дочерью.


Беренгария и Иоанна, заскучавшие в Акре без Ричарда, с удовольствием принялись за приготовления к свадьбе, и это было как нельзя более кстати, потому что неожиданное возвращение Рейнера подействовало на Алуетт самым поразительным образом. Она ничего и никого не замечала вокруг, а только плакала и смеялась от радости. Она готовилась к долгому ожиданию, а он вернулся всего через несколько дней с разрешением играть свадьбу, с новым титулом и с приказом ехать в Англию. Домой! Отныне и навсегда ее домом будет Англия. Родина ее возлюбленного станет и ее родиной.