— О чем вы говорите?

— К сожалению, я — кузен виновника вашей печали, Рейнера де Уинслейда.

Вот теперь было от чего огорчаться. Неужели ее лицо выдает ее чувства? А иначе, каким образом этот незнакомец мог узнать ее тайну? Когда она опускала лютню, рука у нее дрожала.

— Я знакома с этим английским рыцарем, — сказала она, изо всех сил стараясь казаться равнодушной. — Но какое он имеет ко мне отношение?

— Леди Алуетт, простите меня, но вчера вечером я видел, как вы ждали приезда английского короля. Вы были похожи на живой огонь. Ваше лицо сияло. Но пламя понемногу угасало, и я ничего не понимал, пока не вспомнил, как хвастался Рейнер де Уинслейд своими победами в Везлэ и Лионе, особенно последней, намекая, что его дама — королевских кровей. Я, право, поначалу не обратил внимания, решив, что он перебрал бургундского. Рейнер любит выпить и попетушиться вокруг женщин. Но вчера вечером я понял, что он говорил о вас, и мне это не понравилось.

У Алуетт перехватило горло, и Фулк, увидав, как она побледнела, решил не останавливаться на достигнутом.

— Вы ведь ждали моего кузена, правда? Ах, моя госпожа, мне вас очень жаль. Рейнер тоже был вчера на берегу, но он не поехал с королем, а направился в портовый бордель и там, говорят, поднимал бокал в вашу честь: «За самые белые ножки Франции, за ножки Жаворонка!» Прошу прощения, леди Алуетт, но я думал, вы знаете.

Девушка была так возмущена, что ей даже не пришло в голову спросить, откуда Фулку известно о борделе, если сам он весь вечер провел в доме короля?

— Он лжет, — сказала она, почти не разжимая губ. Каждое его слово, словно кинжал, терзало ей сердце. — Он не должен был… Мы не… Я не…

Слезы хлынули у нее из глаз, и она закрыла лицо руками. Как он посмел позорить ее имя? Зачем придумал то, чего не было? Она вспомнила, как обнимала его на берегу Роны, ц совсем растерялась.

— Милая госпожа, мне известно, что в его словах нет ни доли правды. Ведь ваша благосклонность относится ко всем нам, нашившим на одежды красные кресты. Поэтому я обещаю вам убить его, когда встречу в следующий раз. Могу только сожалеть, что до Сицилии у меня не будет такой возможности.

Страх за жизнь Рейнера пересилил в ней неприязнь к стоявшему возле нее рыцарю.

— О, нет, нет, сир Фулк, пожалуйста, обещайте мне не делать этого, — воскликнула она, протягивая к нему тонкую руку, чем он немедленно воспользовался, подставив под нее свою. — Оставьте мысль об убийстве. Вы должны помнить о священной цели нашего похода! Пожалуйста, забудьте все! Лучше помолитесь за него, как наш Господь велит молиться за наших врагов!

Он смотрел на ее бледное, искаженное страхом и мольбой лицо и радовался удачно проделанной клеветнической компании.

— Мне надо было знать, что вы святая, — сказал он, успокаивающе похлопав ее по руке. — Будь по-вашему, госпожа, если вы меня просите, пусть негодяй живет, пока его не настигнет кинжал сарацина. «Да я и не собирался лезть на рожон. Англичанин — сильный противник, — подумал про себя Фулк де Лангр. — Лучше уж я ударю его в спину».

Алуетт никогда не нравилось, когда кто-нибудь неожиданно прикасался к ней, и она, как только позволили приличия, отобрала у него руку, стараясь не быть слишком нелюбезной по отношению к столь заботливому рыцарю.

— Да я вовсе не святая, — сказала она, вспоминая, как позволила отвлечь себя от своего святого предназначения этому… этому.

Она не забыла, что он говорил ей, когда к ним подошла Эрменгарда.

Я хочу, чтобы ты спала моей…

«Наверное, он хотел сказать „любовницей“, — в отчаянии решила Алуетт. — Я ведь незаконнорожденная и недостойна стать его женой»

В глазах у нее все еще стояли слезы, но она больше не позволяла им пробиться. Сначала ей хотелось добраться до своей каюты.

— Я должна поблагодарить вас за смелость, благодаря которой вы открыли мне правду. И все-таки, я надеюсь, рыцарь Рейнер де Уинслейд принесет славу вашему дому! Кажется, вы сказали, он ваш кузен?

Генуэзский порт скрылся с глаз, пока они разговаривали. Вскоре все разойдутся с кормы, кто куда, и такой возможности больше не представится, поэтому Фулк де Лангр не мог отказать себе в желании добавить еще кое-что, чтобы заслужить ее благосклонность.

— Его и мой отцы — близнецы, но мой отец старше на несколько минут, поэтому он владел в Англии довольно большим наделом при короле Стефане. Когда же короной завладел анжуйский выскочка, Симон Уинслейд с согласия Генриха II все у него отнял. Вот так мой отец стал человеком без роду и племени, и ему пришлось искать удачу при дворе короля Людовика. К счастью, с миром ушедший Людовик оценил его преданность и вознаградил теперешним владением де Лангров.

— Значит, мы с вами оба пострадали от ваших бесчестных родственников. Но ложь, распространяемая обо мне сэром Рейнером, не может сравниться с несправедливостью, постигшей вашего отца, — сказала она и распрощалась с ним, заслышав тяжелые шаги Эрменгарды.

Он почтительно поклонился более для служанки, чем для слепой девушки.

Он отправился к Филиппу Капету, раздумывая о том, как бы ему получше использовать свою победу над его сестрой. Кто знает, что может принести будущее графу де Лангру, если он породнится с королевским домом? Почему бы Филиппу в один прекрасный день не завладеть английскими владениями на континенте? А потом и всей Англией? Тогда, как пить дать, брат короля получит все, что ему причитается!

Желание Алуетт удалиться в монастырь его совершенно не заботило. Как и Фулк, Филипп всегда на первое место ставил свои желания, и, если он захочет, чтобы его незаконная сестра стала женой сира де Лангра, она ею станет.


Затея с генуэзским матросом, которого Фулк послал на английский корабль, несла на себе печать гения, несмотря на то, что она не совсем исполнила свое назначение и Рейнер остался жив.

Гонец сообщил Рейнеру, что в портовой таверне «Три ангела», часто посещаемой моряками, его ждет письмо.

— Письмо из Англии, из Хокингема, — с трудом выговорил иностранное слово смуглый одноглазый матрос.

— Почему ты его не принес? — подозрительно переспросил Рейнер. — Я бы заплатил тебе.

Генуэзец рассыпался в извинениях.

— Я бы, да я с радостью, — сказал он, пожимая плечами и заискивающе улыбаясь высокому англичанину. — Только толстая Мария не хотела, чтобы вы давали мне деньги. Она хочет сама их получить.

Рейнер вздохнул. Может, толстая Мария права. Он тоже почему-то не очень поверил этому человеку, единственный глаз которого так бегал., что даже по улыбке мало что можно было сказать о его истинных намерениях.

Рейнер не справился прежде о письмах из дому, потому что не ждал никаких писем. Это, наверное, от Эймери, который мог написать только в крайнем случае. Отец? Мать? Заболели? Умерли? Или принц Джон посягает на владения лорда Симона? Делать нечего. Пришлось идти за письмом, хотя он должен был вместе с королем Ричардом ехать к королю Филиппу. Рейнер с нетерпением ждал возможности увидеться с Алуетт, но решил все-таки, что если он сначала зайдет к «Трем ангелам», то задержится всего на час, не больше. Времени еще много, он успеет взять письмо, прочитать его и явиться в дом Филиппа, если повезет, еще прежде, чем усядутся за стол.

За несколько монет одноглазый матрос обещал показать ему дорогу. Моряк, не умолкая ни на мгновение, вел его мимо грязных таверн и борделей к еще более грязным, по узким улочкам все дальше от порта.

Предчувствие беды овладело рыцарем, и он проклял ту минуту, когда решил не брать с собой коня и оружие. На спине Геракла он ощущал бы себя гораздо менее уязвимым, но тащить его на берег всего на один вечер показалось ему не очень-то мудрым. Глупо, наверное, было пускаться в путь и не надев кольчуги, но ведь он одевался для праздника, да и не желал держать при себе оруженосца. Хорошо, что он хоть накинул плащ, из-под которого не видна богатая одежда.

— Кажется, ты говорил, что таверна в порту… — только и успел сказать Рейнер, проваливаясь в черноту. На рассвете он пришел в себя. Голова болела, кошель исчез, меч, правда, остался, вероятно потому, что он на него упал.

С трудом поднявшись на ноги, Рейнер кое-как доковылял до маленькой церкви, где старый толстый священник сказал ему, что никакой таверны «Три ангела» в округе никогда не было и нет сейчас.

Если нет таверны, то нет и письма. Кто-то сыграл с ним злую шутку. Зачем? Чтобы он не был у короля? Или хотел его убить? Неужели король Франции так испугался обожателя Алуетт, что устроил на него облаву? Вроде бы непохоже, а с другой стороны — почему бы и нет?

В конце концов Рейнер нашел дорогу обратно в порт и вернулся на корабль. Едва он ступил на палубу и увидел раздраженно меряющего ее шагами английского короля, как всякая надежда повидать Алуетт покинула его.

— Вот и ты наконец, Рейнер! А я уж решил было •поднимать якорь! Где ты, черт бы тебя побрал, находился? Почему тебя не было у Филиппа?

У Рейнера так болела голова, что даже рычание Ричарда Львиное Сердце никак не подействовало на него. Коротко он рассказал, что случилось. Ричард ему посочувствовал, но не более того.

— Я больше ни часу не могу оставаться в Генуе. Чем дольше я здесь, тем больше от меня требует французский король. Когда я сказался вчера больным, он был сама любезность, а на рассвете прислал мне записку с просьбой дать ему пять галер. Я предложил ему три, но он отказался, проклятый ублюдок! Нет, мой мальчик, мы отплываем. Знаю, знаю, тебе хочется повидать свою милую, однако придется подождать до Сицилии. У меня там есть одно семейное дело — вернуть приданое сестры Иоанны. Если не получится сделать это быстро, будем там зимовать, — злобно заключил он, раздраженный непредвиденным промедлением. — А тебе, Рейнер, надо хорошенько запомнить, что наша цель Сицилия, а не дамские сердца.

— Да, сир. — Рейнер хорошо понимал причину необычной резкости короля. Он помнил, как еще совсем недавно в Везлэ не знал другой цели, чем Гроб Господень и Святой Крест, но, стоило ему взглянуть на хорошенькое личико Алуетт де Шеневи, как путешествие на другой край света стало для него дорогой к счастью и наслаждению. Нет, он не забыл о цели крестового похода, об освобождении святых мест от язычников, однако даже победа не станет для него событием, если не подарит любовь француженки.