– Так это игра, – не дожидаясь вопроса, воскликнул Паоло, и сам удивился, как искренне звучал его голос. – Там еще кости были. Правильнее сказать – фишки. Но я их утерял.

– И как играть в нее забыл? – усмехнулась царица. – Откуда у тебя эта игра?

– Купил, – с языка чуть было не сорвалось – в Новгороде, там полно всяких диковинок, но он вовремя одумался. – Купил здесь на торгу. Немец какой-то продавал.

– А что значит текст под квадратами?

– Я сейчас точно не помню. Ведь больше года прошло… А может быть и все два. Но кажется, что текст объясняет правила игры.

– Сейчас ты, стало быть, в игру не заглядывал?

– Нет. Зачем она мне без фишек? Я так и не успел ей порадоваться.

– Я сама… порадуюсь. Принеси мне эту игру. Или скажешь – утерял.

– Нет, игра при мне.

Паоло почувствовал, что взмок от напряжения. Если царице понадобилось Лаодикийское послание, то почему она не забрала себе его сразу, как только Анастасия обнаружила список в его вещах. Значит, Софье почему-то важно получить клетки с буквами именно из рук Паоло. Об этом стоит подумать. А пока не сболтнуть бы лишнего.

Сразу после этого разговора он отдал сработанную Мефодием бумагу Анастасии. Больше о Лаодикийском послании Софья не вспоминала, однако вскоре произошли события, которые заставили Паоло по-новому взглянуть на царицу.

Надо сказать, что по возвращении из Новгорода Паоло предпринял очень много попыток найти след Ксении Стромиловой. Вначале он подолгу бродил около ее дома. Там жили совсем другие люди – огромная горластая семья какого-то дворянина, собаки, под стать хозяевам, тоже были необычайно брехливы. Паоло надеялся увидеть кого-нибудь из старой челяди, но холуи и холуйки были все новые, порядки в доме тоже были новыми. Бессменного наблюдателя заметили. Время от времени из ворот или калитки стала появляться чья-то ощеренная рожа:

– Ты что здесь шляешься? Иль потерял что? Иди прочь, а то собак спущу.

Потом вышли три мужика с дрокольем, Паоло еле от них отвязался. Он ходил на торг, иногда часами дозорил около лавок, но никто из стромиловской дворни ничего не покупал. Паоло припомнил свои подозрения относительно сердечной привязанности Арины и навестил Кузнецкую слободу. Глупо, конечно, ходить от одной кузни к другой и интересоваться, не знают ли они девку Арину.

– Какую такую Арину? – спрашивали кузнецы.

– Рыжую, в серьгах. Шубейка зеленая ношеная. Она служила в доме дьяка Стромилова.

Ответ был однозначным – не знаем, и только в одной кузне работник, не прекращая мерно стучать молотом, прокричал с натугой:

– Это того, кому голову рубанули прошлой зимой?

– Того самого.

– Шел бы ты отсюда, мил человек. А то ведь недалеко до греха.

Кузнец ухватил раскаленную спицу, сунул ее в воду. Раздалось шипение, в лицо Паоло шибанул горячий пар. Спрашивать больше было не о чем.

Испробовав все свои возможности, Паоло решился на разговор с Курицыным:

– Вы не знаете, что случилось с семьями казненных?

– Имущество в казну, жен с детьми в ссылку. А тебя какая семья интересует?

– Ну, скажем, князя Палецкого-Хруля.

– Так у него и семьи-то не было. Престарелую мать забрал к себе Федор Иванович Палецкий, брат казненного. Его опала не задела.

– А дьяк Стромилов? С его семьей как поступили?

– У этого тоже не было семьи. Впрочем, кажется, была дочь… Я думаю, что она уже пострижена где-нибудь в дальнем монастыре. Для мира она потеряна.

– А может быть, ее тоже забрали к себе родственники.

– А что это вдруг тебя Стромиловская дочь заинтересовала?

– Да нет. Я просто так спрашиваю. Много на Руси людей казнят, а с ними ведь и совсем безвинные страдают. Во Флоренции главным наказанием было изгнание. Люди уезжали в Пизу, в Сиену, это ведь совсем рядом. Потом менялась власть, и они возвращались домой. А здесь все так далеко, такие расстояния… и власть не меняется.

Заговорил Паоло своего учителя, отвел подозрение от его интереса к Ксении, а дальше что? Где ее искать? И вдруг в Кремле на улице Сретенке недалеко от дворца среди бела дня встретил стромиловского челядина, сутулого мужика с хитрым лицом, то ли бывшего кучера, то ли истопника. Паоло и видел-то истопника один раз, когда тот нес охапку березовых поленьев на нижний двор, но запомнил хорошо именно из-за его косого, любопытствующего взгляда. И тут на тебе – в лопотках, в суконном колпаке и косо подпоясанной рубахе с котомкой на горбу топает по середине мостовой, тревожно и любопытно косясь вбок.

Паоло буквально впился ему в плечо, боясь, что мужичок растает, как видение во сне – Ты меня помнишь?

Раскосые глаза округлились, рот тоже принял форму баранки. Ответа, однако, не последовало. Мужик вдруг присел, делая попытку освободиться.

– Вижу, что помнишь. Куда идешь? Да не бойся ты меня! Я только хочу про боярышню узнать, про Ксению… Она жива?

Мужик буркнул что-то неопределенное, но Паоло сильно тряханул его, а потом схватил и за второе плечо и с усилием поднял над землей.

– Живы… – прохрипел страдалец и тут же обрел почву под ногами.

– Слава тебе, господи! Она в Москве? – Паоло тряс мужика, как скоморошью куклу. – Да говори же!

– Не изволю знать, странники мы, не изволю знать, – плаксиво повторял он на одной ноте, а потом, постепенно повышая голос, начать орать, – ничего больше не скажу, странники мы, ничего не скажу!..

На истошный крик стали оборачиваться прохожие, случайный всадник остановил коня, заинтересованный уличной сценой. Меньше всего Паоло хотелось привлекать к себе внимание, он слегка ослабил хватку, и мужик, тут же воспользовавшись ситуацией, ловко выпростался из цепких пальцев, быстрым шагом пошел прочь, а потом и побежал, не оглядываясь.

Второй важный разговор с царицей состоялся уже в сентябре. Время было вечернее. Государыня сидела в домашнем облачении. Анастасия уже убрала со щек свекольные румяны, сняла ожерелье и убрус заменила легким волосняком. Царица выглядела уставшей, некрасивой, стали видны и отечная шея, и морщинистые, складчатые щеки, вся ее роскошная тучность усохла, как в подгнившей груше. Странно, что Паоло не заметил ранее, что у царицы отсутствовали два нижних передних зуба. Неудивительно, что она слегка шепелявила.

– Сядь! – приказала Софья.

Приказ был столь необычен, что он с испугом затряс головой – как можно!

– Сядь, я тебе говорю! И слушай внимательно. Ты Ксению Стромилову ищешь, – это был не вопрос, а утверждение, произнесенное обыденно, без угрозы.

– Я не ищу никакой Ксении, – пролепетал юноша.

– Не трясись. Это не пустой разговор. Хочешь ее в жены взять?

– О!!!

– Значит, согласен. Я расскажу, как до нее добраться. Условие мое – чтоб венчались на месте. И сделать это надо потаенно. Нам не нужна огласка. Лошадей я дам. Жену привезешь в Москву и спрячешь в надежном месте. И ничего не записывай. Просто запоминай.

Далее последовали подробные указания – куда ехать, кого найти, что сказать. Напоследок царица вручила Паоло массивный перстень с зеленым, грубой обработки смарагдом.

Перстень следовало предъявить старице Ефросинье со словами: «Я тот отрок, о ком говорено было».

– Как приедешь в Москву, перстень вернешь. Не по чину тебе такие подарки получать.

Паоло выплыл из царских покоев на мягких ногах. Происшедшее казалось ему совершенно нереальным, предметы виделись как в тумане, а сам он ощущал себя неким невесомым существом, подобным рыбе, которую подхватили теплые потоки и понесли в неведомые дали.

Путь его лежал в старинный Владычный монастырь, основанный сто пятьдесят лет назад преподобным митрополитом Алексием. Монастырь существовал как мужской, но еще при митрополите Феодосии появилось там и женское общежитие. Десять монашенок переселились за монастырские стены, опасаясь Ахматовой орды, а потом так и остались в своих келейках. Трапезная была своя, деревянная церковь, более похожая на часовню, тоже была отдельная, и только по большим праздникам монашки стояли на молебне со всей братией в главном Введенском храме.

Весь путь Паоло покрыл в два дня. Вот она – река Нара. Пойма реки была просторна, купол неба – необъятен. Далеко на западе угадывались очертания старого кремля и луковка собора, на другой стороне реки грозным богатырем высился Высоцкий монастырь. Уже осень распространила краски свои по травам и деревьям. Только подводные травы были изумрудно-зелены и упруги. Так бы и смотрел на них не отрываясь. Они легко шевелились под воздействием струй, мелкие рыбешки тыкалась в них тупыми носами, по-стрекозьи дрожали их красные плавники. Паоло вспомнил свое ощущение невесомости и оглушенности в покоях царицы. То, что он чувствовал сейчас, нельзя было назвать радостью. Это было скорее высочайшее изумление. В нем не было испуга, но все затмевало томление столь напряженное, что он Бога молил, чтобы скорее все как-то разрешилось, кончилось. Ведь нет сил терпеть это ожидание, право слово, нет! Но ноги держат на месте, глаза прикованы к зеленым травам. Молись, отрок! Паутина прилипла к щеке. Он смахнул ее резко и, ведя лошадей под уздцы, стал взбираться по крутой тропе к монастырской ограде.

Старица Феодосия сыскалась сразу же. Она оказалась еще молодой женщиной с простодушным лицом и столь высокой несуетностью, такой замедленностью в действиях, что Паоло вначале решил, что она глуховата. Она не удивилась появлению юноши, только глянула на него коротко и опять углубилась в изучение окружающего мира. Пролетающая сорока, спешащий куда-то монах и трепет листьев на молодых, растущих у входа в кельи осинках, занимал ее куда больше, чем приезжий. Паоло произнес условные слова, показал перстень на пальце. Он ждал, что Феодосия позовет его в помещение, но потом сообразил, что это женская обитель и мужчинам туда хода нет.

– Ксения у вас? – спросил он тихо.

Феодосия ничего не ответила, поинтересовалась дымом, который валил из трубы трапезной, обшарила взглядом пухлые облака, вздохнув, посочувствовала спящей в пыли собаке и, наконец, сказала: