Ираклий Иосифович Гудуаров считал себя человеком, который всегда правильно чувствует ситуацию, но при этом никогда не может ее использовать. Карма такая, ничего не поделаешь. Он всегда знал, что и к какому сроку нужно государству и людям, но либо он к этому сроку не поспевал, либо люди, ради которых он старался, иными словами – народ, подводили его самым неприличным способом.

Во времена Андропова он снял и уже смонтировал фильм о дисциплине, как внутренней, так и поведенческой. С помощью незамысловатого сюжета он доказал, что расхлябанность на рабочем месте, бесконечные чаепития в конторах, проектных организациях и НИИ приводят к развалу хозяйства, дискредитируя саму идею социализма. Фильм получился острым и нужным, но Андропов как-то внезапно умер, и настали совсем другие времена.

Страна хотела быть критичной, и он был критичным вместе с ней. Он начал снимать острый и смелый фильм о Ленине, и поспел как раз к тому сроку, когда уже сам Ленин – ни плохой, ни хороший – никому не был нужен.

С картиной про становление государства Российского и Ивана Великого он совершенно правильно угадал. Многосерийный этот фильм был бы очень нужным и своевременным, но здесь в игру вмешались новые капиталистические отношения, и кинематографическая казна совсем опустела.

Наступила великая пора демократии. Что бы они там ни говорили, наши молодые, задорные, образованные и прогрессивные, но дело свое они сработали не так, как надо. Десять лет было у Ельцина со всей его демократической мухарайкой. Маленький срок, согласен, в длинной жизни государства он может ничего не значить, но в переломный момент десять лет – это очень много. Палач и выродок Гитлер был у власти-то был всего двенадцать лет, а как поднял Германию! Правда, он ее потом и уронил, но это не помеха в рассуждениях. Вычтем из общей суммы «двенадцать» три года упадка, получается вообще девять лет. Тогда почему же нашим демократам не хватило их десяти, чтобы Россия на ноги встала и люди стали жить по-человечески?

А вообще-то удивляться здесь нечему. Владимир Ильич, умнейший человек, написал шкаф книг на тему – как взять власть, и тонюсенькую брошюрку в объяснение – что с этой властью делать. Наши демократы тоже великолепно справились с первой задачей – все разрушить. Это им хорошо удалось. Куда ни кинь взгляд – наука, производство, кинематограф – везде развалины. А что на развалинах возводить – не продумали до конца, пустили дело на самотек. Само собой выстроилось нечто безобразное. И как всегда – конкретно никто не виноват. Виноватый всегда один – русский менталитет. Следовательно, вся ответственность на него и ложится.

Ираклий Иосифович с демократами не спелся, не нашел денег на продолжение съемок, однако сообразил завести маленький, но надежный бизнес. Не будем здесь рассказывать, какой именно бизнес, это не суть важно. Ираклий Иосифович не то, чтоб процветал, но на подержанную «ауди» и редкие походы в ресторан денег хватало. Он мечтал поднакопить денег, продолжить работу над фильмом и поднести сильному государству на блюдечке с голубой каемочкой киноэпопею о величии русского государства. В девяносто восьмом все, разумеется, рухнуло. Ну и черт с вами, так вам и надо.

Встретили двадцать первый век. И тут вдруг напомнил о себе живущий в Израиле двоюродный брат – прислал поздравление. Ефим отбыл на землю отцов в первый отъезд, где-то в восьмидесятых, и с тех пор не подавал признаков жизни. Невидимый шов во времени – ведь в третье тысячелетие переползаем – и на него произвел впечатление. Ефим написал обстоятельное письмо. Между строк он сообщил оглушительную новость. Оказывается, тетя Нинель за последние двадцать лет успела не только выйти замуж за миллионера (а такая корова была, ни кожи ни рожи!), но и овдоветь.

Без большого труда Ираклий выяснил американский адрес любимой тети и принялся жаловаться на невыносимость бытия в обе стороны: и в Штаты, и в Израиль.

Узнав о бедственном положении Ираклия, Ефим отреагировал неожиданно, как-то уж слишком по-человечески, слишком гуманно. Он позвал брата в Израиль, обещая кров на первое время и помощь с трудоустройством. Очень хорошо, спасибо большое, но там у вас в Тель-Авиве взрывают! Кроме того, жарко, непривычно, провинциально. Что он там будет делать, какие фильмы снимать? Уж если уезжать, то в Америку. Америка куда больше подходила на роль земли обетованной.

Пока тетка не собиралась делиться миллионами с племянниками, но в проявлении родственных чувств была последовательна. Ни один праздник теперь не обходился без ее открыток, а на Пасху даже позвонила и без малого час выспрашивала Ираклия о московской жизни. Желание Ираклия перебраться в Америку она поддержала очень сдержанно, но обещала помочь.

Все складывалось замечательно, беда только, что Ираклий слишком долго собирался. Тут подоспело роковое 11 сентября. Ну, в общем, сами понимаете. Не желали давать американцы визу, не желали – и все! Окончательного отказа тоже не давали, видно, это было не в их правилах, но тянули резину уже полтора года, и никак нельзя было предсказать, сколько это еще протянется.

А Ираклий с семьей, как говорится, «жил на чемоданах» около телефона. И покупатель на квартиру был найден, и цена на жилье успела упасть на двадцать процентов, и библиотеку с мебелью продали, а Америка продолжала капризничать и отказывать в визе.

Словом, Ираклий жил в крайнем раздражении, и в тот момент, когда ему позвонил Ким, находился мечтой в совсем другом мире. Поэтому отреагировал на фамилию Паулинов весьма примитивным способом. Он решил, что это звонит сам Павел, и сколько ни бубнил голос в трубке, что он, собственно, не отец, а сын, Ираклий его не слышал и продолжал гнуть свою линию. Людям свойственно в трудную минуту валить с больной головы на здоровую. Трудно поверить, что ты сам, любимый, был виной творческой неудачи, и подвернувшемуся так не вовремя Павлу Паулинову была тут же уготовлена роль козла отпущения. Тем более что ребята, право слово, вы же знаете, что с Паулиновым нельзя работать. Сценарий из него пришлось буквально щипцами выдирать, он пьяница, а потому человек крайне необязательный, но как всякий пьяница полон не только всяческих фобий, но и гамлетовского самомнения, все-то ему нужно, ничтожеству, знать смысл жизни.

– Нашелся, батенька мой! – громыхал Ираклий. – Нажрался огуречного рассолу и решил вспомнить дружка? А где ты раньше был? Ты знаешь, как мы тебя с Аркашкой искали? Но ведь ты работать не умеешь! Ты знаешь, куда делся отснятый материал? А он мне, между прочим, очень нужен. И я нашел способ, как вывезти его за пределы отечества.

– Понимаете, я сейчас вам все объясню… – блеяла трубка.

– Ты вор, и Аркашка – вор! Только у вас ничего не выйдет. Если вы хоть кадр используете из отснятого материала, я подам на вас в суд. А в Штатах, между прочим, к этому относятся очень серьезно. Это у нас всем наплевать на авторские права. А из-за бугра я вам такой счет предъявлю, что будет международный скандал. Слушай, Павлуша, давая полюбовно. Давай я у вас все куплю. Больших денег не дам, что же я свою собственную работу буду у вас за тысячи покупать? Но в нашей реставрированной совдепии деньги всегда деньги. Да и никто вам за них не только доллара, рубля не даст!

Когда недоразумение разъяснилось, Ираклий Иосифович сообразил сменить тон. Если до этого он скандалил и грубил, сохраняя при этом свойские, почти родственные отношения, то сейчас он стал и вовсе не приступен.

– Ну и что же вы от меня хотите, молодой человек?

– Я хочу узнать у вас, что вы знаете о моем отце.

– Здрасте, – рявкнул Ираклий. – Что я могу знать о вашем отце, если мы расстались пять лет назад?

– Мне ваш телефон дала Галина Ивановна Штырева, – уважительно объяснял Ким. – Понимаете, я совсем не знаю моего отца. А сейчас из-за некоторых обстоятельств, не стоит объяснять природу наших отношений. Не потому, что тайна, а просто это слишком долго… Так вот, она говорила, что вы знали местожительство отца в то время.

– В какое – в то? Когда он от Галки сбежал?

– Именно. Я знаю, что он жил на квартире у некого человека и хотел бы узнать у вас его адрес или телефон.

– Вона чего захотели! Я помню только, что это был крайне неприятный больной субъект. Между прочим, такой же пьяница, как и ваш батюшка. Мало того что алкаш, так еще сумасшедший.

– Почему? – вскричал Ким, ему очень неприятно было думать, что отец по доброй воле коротал жизнь с душевно больным. – В чем это выражалось?

– А у него была мания чистоты. Он себя отмыл до дыр. Лицо – цвета салата. Хорошенькое сочетание, – доверительно хмыкнул Ираклий, – изгой, помешанный на санитарии.

– Отец снимал у него угол?

– Ой, дорогуша, не знаю я! Кажется, этот субъект был его родственником. Но, может, я все путаю. Я был у них на квартире всего один раз.

– А где это? Вы не можете вспомнить?

– Где-то в районе Мясницкой. То ли в Кривоколенном, то ли в Златоустовском.

– Может, у вас адрес где-нибудь записан?

– Может, и записан, да его уже не найду. Я на узлах живу. Скоро в Америку уезжаю. Единственно, чем я могу вам помочь, это дать телефон Аркадия, потому что я помню его наизусть. Вы пишите? Записывайте, – он подиктовал цифры. – Аркадий – мой оператор, с которым я вдрызг разругался. И не без помощи вашего папеньки!

– Я, наверное, вмешиваюсь не в свои дела, но что вы толковали про украденный материал. При чем здесь мой отец?

– Вот именно – не ваши дела. И забудьте об этом. А если вспомните, что передайте Аркаше мой привет. И напомните про обещанный суд! И отцу вашему передайте, что я как имел права на его сценарий, так и имею. Да, ему не заплатили полностью, но нам всем не заплатили. Но аванс был, поэтому и права на сценарный материал сохранены.

Уже повесив трубку, Ираклий Иосифович с недоумением окинул взглядом телефонный аппарат. «Что это он так вдруг завелся, зачем разоткровенничался с этим мальчишкой». И не нужны ему никакие пленки. Год назад были нужны, когда он надеялся возобновить работу. Иван III со всеми его великими делами и в России никому не нужен, а уж во Флинте, штат Мичиган, где он собирался обосноваться рядом с тетушкой, это вещь сотой необходимости. И вдруг грустно стало Ираклию Иосифовичу в предчувствии своей абсолютной ненужности в богатой и нелюбопытной к чужой истории стране.