«Как все-таки здорово быть хозяйкой большого имения», — подумала она, а затем едва не рассмеялась над собой. Что с ней случилось? Откуда вдруг взялся этот благодушно-мечтательный настрой? Неужели причина ее хорошего настроения — то, что Матвей Елагин раздумал уезжать?

«Глупости! — решительно возразила себе Юлия. — Матвей Елагин здесь ни при чем. Просто у меня слишком жизнелюбивая натура, чтобы я могла долго предаваться унынию».

Расправив плечи, она с энтузиазмом принялась за еду.

17

Бал в московском дворянском собрании начинался в девять вечера. Чтобы не опоздать, выехать из имения решили часом раньше. Поэтому сразу после обеда все разошлись по своим комнатам и начали собираться.

Матвею не требовалось на это много времени, и к семи он уже был полностью одет и причесан. От нечего делать он выпил чашку крепкого кофе и неспешно выкурил сигару. Затем еще раз оглядел себя в зеркало и двинулся в направлении большого парадного зала, куда вскоре должны были спуститься остальные.

Он уже дошел до конца лестницы, когда за его спиной раздался мягкий шелест. Матвей порывисто обернулся… и тут же застыл на месте, зачарованный. По ярко освещенной лестнице, крытой роскошным ковром, величаво сходила Юлия. Ее золотистые глаза сияли, словно драгоценные топазы, на губах играла чарующая улыбка, от которой потерял бы голову даже святой. В довершение пленительной картины на щеках Юлии вспыхнул нежный румянец, когда ее взгляд встретился с восхищенным взглядом Матвея, а в глазах появилось кокетливо-озорное выражение, всегда придававшее ей неповторимый шарм.

Пока Юлия шествовала по ступенькам, Матвей успел рассмотреть ее наряд и прическу. Она выглядела сегодня безукоризненно. Пошитое с изысканной простотой платье из гладкого молочно-белого атласа настолько идеально подходило к ее внешности, что в нем невозможно было представить какую-то другую женщину. На нем было никаких украшений за исключением атласной розы с золотистыми листочками в центре корсажа, присобранного на груди в изящные складочки. Две таких же розы украшали необычную прическу Юлии: локоны на висках отсутствовали, все волосы были собраны на макушке и уложены в элегантную ракушку, перевитую нитью молочно-белого жемчуга. Такая же нитка жемчуга обвивала шею девушки, а с каждого ушка свисало по небольшой круглой жемчужине. Ни прибавить ни убавить — воплощенное совершенство.

— Ради Бога, господин Елагин, перестаньте смотреть на меня как на привидение, — насмешливо бросила Юлия, останавливаясь возле Матвея и тщетно пытаясь убрать с лица торжествующую улыбку. — Лучше предложите мне руку и проводите в зал. Я хочу выпить шампанского перед тем как отправиться в дорогу.

— Да, пожалуй, это будет совсем не лишним, — согласился Матвей, ведя ее через вестибюль к анфиладе парадных комнат, — учитывая, что сегодня нам предстоит выдержать настоящую битву.

— Битву?

— За то, чтобы вы снова заняли место признанной покорительницы мужских сердец, — с добродушной усмешкой пояснил Матвей. — Конечно, это будет нелегко, но я думаю, что мы все-таки справимся. В конце концов, — он распахнул перед своей спутницей двери большого парадного зала, — на войне мне доводилось противостоять куда более серьезному противнику, чем горстка великосветских стервятников.

— И какие же мудрые советы желает дать мне великий стратег?

— Только один: при любых обстоятельствах сохранять полнейшее хладнокровие и не покидать поля боя без приказа командира.

Юлия бросила на Матвея быстрый пронзительный взгляд:

— Значит, вы даже не сомневаетесь, что в дворянском собрании меня ждет враждебный прием?

— Ни капельки не сомневаюсь, — оптимистично кивнул он. И, помолчав, добавил: — Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, то пять минут назад они окончательно развеялись.

— Что вы хотите этим сказать? — нахмурилась Юлия.

Бережно взяв за плечи, Матвей повернул ее лицом к зеркалу в простенке между двух высоких окон, задрапированных голубым шелком. Их глаза встретились, и Юлия вдруг почувствовала такой прилив волнения, что у нее пересохло во рту. Никогда в жизни ни один мужчина не смотрел на нее таким неистовым, обжигающим взглядом, словно вбирая в себя каждую частичку ее существа. И… никогда в жизни мужской взгляд не приводил ее в такое невероятное смятение. Впрочем, как-то раз такое все же случилось: на ее первом столичном балу, когда она танцевала вальс с… Матвеем Елагиным.

— Дорогая моя, вы хоть сознаете, как вы сегодня очаровательны? — с улыбкой спросил Матвей. — Я бы сказал, даже слишком очаровательны. Воплощенная красота, гармония, элегантность и безупречный вкус. Прибавьте к этому ваше знатное происхождение и ваше богатство, о котором всем вокруг отлично известно. И вы хотите, чтобы другие женщины отнеслись к вам с сочувствием?! — Матвей недоуменно пожал плечами. — Или вы ждете его от тех мужчин, которым даже смешно надеяться на вашу благосклонность?

— Нет, — покачала головой Юлия, — конечно же, я ничего такого не жду. Откровенно говоря, я намеренно постаралась одеться сегодня как можно лучше, потому что мне хочется бросить вызов злобным и завистливым сплетникам. — Она повернулась к Матвею и вперила в него пристальный, вопрошающий взгляд. — Вы находите, что я веду себя не слишком благоразумно?

— Нет, — твердо ответил он. — Я нахожу, что вы ведете себя нормально. Вы не совершили никакого предосудительного поступка. Почему же, в таком случае, вы должны ходить с опущенной головой и вести себя тише воды ниже травы? Это несправедливо, черт побери!

Юлия одарила Матвея таким признательным, лучезарным взглядом, что у него суматошно забилось сердце. Ему вдруг отчаянно, нестерпимо захотелось прижать ее к себе и поцеловать, но он понимал, что этого ни в коем случае нельзя делать. Между ними только-только наметилось потепление, и любое неосторожное действие или слово неизбежно разрушит этот хрупкий мосток.

— Благодарю вас, — промолвила Юлия, легонько сжимая его руку. — Вы сказали мне именно те слова, которые сейчас так нужны. А теперь… — она выразительно покосилась на столик с шампанским, состроив такую озорную рожицу, что Матвей невольно рассмеялся.

— Итак, мадемуазель, за посрамление ваших недоброжелателей! — провозгласил он, беря наполненные бокалы и протягивая один из них Юлии.

Не успели они допить шампанское, как в зал вошли Загрядский и Виолетта, а следом — Тумановы. Все вместе они выпили еще по бокалу шампанского, а затем облачились в бальные плащи и стали рассаживаться по каретам.

* * *

Когда они прибыли в дворянское собрание, бал еще не начался. В переполненном вестибюле было не протолкнуться, и на какое-то время Матвей и Юлия потеряли из виду своих спутников. Дождавшись, пока Юлия оправит перед зеркалом прическу и платье, Матвей предложил ей руку и они двинулись к широкой монументальной лестнице на второй этаж. Внезапно на их пути возникли две дамы, в которых Матвей, к непередаваемой досаде, узнал Лизу Горчакову и ее несносную сплетницу-мамашу.

— Боже, какая неожиданная встреча! — воскликнула Лиза, рассматривая Юлию с таким непомерным изумлением, будто та уже объявила о своем уходе в монастырь. — Дорогая Жюли, я восхищена вашим мужеством. На вашем месте я бы, наверное, не решилась появиться в обществе через три дня после несчастного случая с Антоном Елагиным.

— Ну, во-первых, никакого «несчастного случая» с моим кузеном не было, — сухо пояснил Матвей. — Так, мелкая неприятность. А во-вторых, мадемуазель Прозоровская здесь ни при чем. Лошади Антона понесли вовсе не потому, что их закрутила некая «таинственная сила», а лишь из-за того, что его напившийся кучер не сумел с ними справиться.

— Возможно, и так, — с тонкой усмешкой заметила княгиня. — Только, к сожалению, этому уже никто не поверит.

— Ну и пусть, — вызывающе бросила Юлия. — Мне безразлично, что там обо мне думают всякие отсталые дураки, напичканные нелепыми предрассудками.

Не ожидавшая столь дерзкого заявления, Горчакова старшая слегка опешила. Зато ее дочка, которую нелегко было чем-то смутить, тут же устремилась в новую атаку.

— И правильно, дорогая Жюли, — с елейной улыбкой закивала она. — Не обращайте ни на кого внимания и делайте то, что считаете нужным. В конце концов, даже если все наши глупые мужчины теперь снова будут обходить вас стороной, с вами останется месье Елагин. А такому кавалеру можно только позавидовать: мало того, что красавец и отчаянный храбрец, так еще и воплощенное благородство, — ядовито-сладенький взгляд княжны Горчаковой устремился на Матвея. — Вы говорите, граф, что с вашим кузеном произошла всего лишь мелкая неприятность. Но ведь все могло обернуться гораздо хуже! Если бы вы не бросились на помощь Антону, он вполне мог покалечиться или даже погибнуть… и в этом случае все его состояние досталось бы вам! Однако вы как истинно благородный человек презрели низменные меркантильные соображения. Поистине, на такое способен не каждый, не правда ли, дорогая Жюли? — выдержка изменила Лизе, и она весело расхохоталась, благо в этот момент ее матушка отвлеклась на разговор с какой-то пожилой матроной.

— Да, действительно, — процедила Юлия, — вы бы сами никогда не совершили такой глупости. А если бы ее совершил ваш жених или муж, то вы бы, наверное, съели его живьем.

— А так как ни один здравомыслящий человек не хочет быть съеденным живьем, — оптимистично подхватил Матвей, — то женихов у мадемуазель Горчаковой, как и четыре года назад, по-прежнему негусто, — не глядя больше на Лизу, он быстро повел Юлию по лестнице.

— Неотесанный кавказский дикарь! — полетело ему в спину злобное шипение.

Матвей уже достиг середины лестницы, когда до него дошло, что не так давно он где-то уже слышал похожую фразу. И он вспомнил, где именно — на том самом злосчастном маскараде в доме барона Корфа. «Ты груб и неотесан, дружочек, — всплыли в его памяти слова Юлиного двойника. — Но я не сержусь на тебя, потому что знаю, что последние четыре года ты провел среди кавказских дикарей»…