Наградой ей стала его ослепительная улыбка. Купаясь в ее лучах, она позволила Доминику снова положить ее руку себе на сгиб локтя.

Другие танцующие покидали бальный зал, направляясь в столовую, но у Доминика совершенно не было аппетита. Судя по брошенному им на Джорджиану взгляду украдкой, и она совсем не стремилась отведать пирожков с лобстерами. Величественным жестом подозвав лакея, он велел ему принести два бокала шампанского.

Будучи искушенным в амурных делах человеком, Доминик уже предпринял необходимые шаги, позволившие бы ему провести остаток вечера в обществе Джорджианы и не вызвать при этом скандала. Когда лакей вернулся с шампанским, Доминик передал один бокал Джорджиане и, взяв второй себе, повел ее в противоположную от оживленной столовой сторону, направляясь к выходу из бального зала.

Медленно потягивая шампанское, пузырьки которого щекотали ей горло, Джорджиана хранила молчание до тех пор, пока ей не стало совершенно ясно, что он ведет ее прочь. Тогда она вопросительно посмотрела ему в глаза.

На губах Доминика медленно расцвела улыбка, приоткрывшая Джорджиане завесу, скрывающую его мысли, и заставившая ее восхитительно покраснеть.

– Я решил, что вам будет интересно увидеть художественную коллекцию Мессингемов. Она довольно впечатляюща и, как мне говорили, включает и несколько работ вашего отца.

Его план, разумеется, был безукоризнен. Джорджиана выразила готовность осмотреть портреты последнего поколения Мессингемов, выполненные ее отцом. Кроме того, о ее отсутствии не станут злословить, потому что Доминик предусмотрительно попросил разрешения у лорда Мессингема показать protégée своей сестры коллекцию, размещенную в галерее и большой библиотеке на первом этаже.

Обрадованная экскурсией, Джорджиана восторженно наслаждалась картинами, многие из которых были ей известны. К ее удивлению, Доминик обладал глубокими познаниями о художниках, чьи картины были развешаны на стенах. В конце концов, он был вынужден признать, что совершил большое путешествие по Франции, Италии, Швейцарии и другим странам для завершения образования, где посетил множество картинных галерей и выдающихся европейских домов.

Когда они остановились у одной из картин отца Джорджианы, Доминик не стал заставлять ее говорить, но молча стоял сзади, предоставив ей возможность поразмышлять в тишине.

Долгое время она созерцала картины отца, столь хорошо ей известные, после чего со вздохом присоединилась к Доминику позволив ему взять себя за руку. К ее удивлению, он поднес ее к губам и нежно поцеловал, прежде чем положить на привычное место у себя на сгибе локтя. Этот жест успокоил ее, и она почувствовала себя спокойно в обществе мужчины, который обычно повергал ее в бездумное состояние.

Не говоря ни слова, они спустились по лестнице и пересекли выложенный плитками пол, направляясь в библиотеку. Дверь была открыта, а на подносе стояли графин и стаканы, предусмотрительно оставленные хозяином дома для своих гостей. В библиотеке никого не было. Пропустив Джорджиану вперед, Доминик тихо закрыл за собой дверь.

На стенах висели два полотна Тинторетто, одно Ватто и одно Хартли – маленький портрет сыновей хозяев дома, висящий между двумя длинными окнами. Взяв с бокового стола канделябр на три свечи, Доминик установил его у столика под портретом.

Склонив голову набок, Джорджиана стала рассматривать портрет, а Доминик принялся наблюдать за ней. В мерцающем свете свечей ее шелковистые волосы отливали золотом, а несколько более темных прядей напоминали расплавленную руду. Ему очень хотелось запустить пальцы в эти роскошные локоны, заставив глаза Джорджианы сначала широко раскрыться от удивления, а потом потемнеть от удовольствия. Сейчас Доминику не были видны ее колдовские глаза, но ее губы, полные и мягко изогнутые, преследовали его в мечтах, умоляя о поцелуе.

– Это – одна из лучших работ отца, – сказала Джорджиана, улыбнувшись Доминику, молчаливо стоящему рядом с ней.

Его лицо напоминало маску вежливости, не выдававшую мыслей, но пронзительные голубые глаза, в тусклом свете свечей казавшиеся почти черными, посылали ее сверхчувствительному телу электрические волны. Джорджиана пожалела даже, что надела новое творение Фэнкон – сшитое из атласа бронзового цвета платье, откровенно выставляющее напоказ ее прелести, чему она сейчас была совсем не рада. Джорджиана напомнила себе о необходимости продолжать разговор.

– Папа всегда говорил, что детей писать сложнее всего. Их черты такие мягкие, еще не вполне сформировавшиеся, поэтому очень часто лица получаются невыразительными.

Доминик, проявляющий интерес лишь к стоящей перед ним женщине из плоти и крови, поинтересовался:

– А ваши портреты он писал?

Встревоженная появившейся в его голосе хрипотцой, Джорджиана слегка отошла в сторону, якобы для того, чтобы посмотреть в незанавешенное окно, но на самом деле чтобы увеличить расстояние между ними.

– Конечно, – ответила она, удивляясь тому, как ровно звучит ее голос. – Три висят на вилле в Равелло, и один, на котором я совсем маленькая, предположительно остался в Англии.

Если бы Джорджиана увидела улыбку, появившуюся на губах Доминика, когда вступила в оконную нишу, то тут же догадалась бы о неразумности своего решения. Воцарившаяся тишина, лишь усилившая ее нервозность, сообщила Джорджиане, что она оказалась запертой и ей некуда деваться, потому что путь к отступлению перекрыт крупным телом Доминика. Он стоял так близко, что Джорджиана не решалась обернуться.

Дьявольски улыбаясь, Доминик подошел почти вплотную к Джорджиане. Он стал поглаживать верхнюю часть ее рук, не скрытых перчатками, скользя ладонями по блестящей коже цвета слоновой кости. Склонившись вперед, так что его губы почти касались ее уха, он прошептал:

– В таком случае нам нужно приложить максимум усилий, чтобы отыскать эту загадочную картину. – Доминик усмехнулся, почувствовав прошедшую по телу девушки волну дрожи. – Возможно, теперь, когда вы стали владелицей Хартли-Плейс, стоит заняться поисками.

– Непременно… – прошелестела Джорджиана, мысли которой были заняты вовсе не пропавшими картинами отца.

Доминик стоял так близко! Через свое тонкое атласное платье она ощущала исходящее от него тепло. Его дыхание омывало мягкие завитки волос у ее уха, рождая в ее теле множество различных ощущений, а ласковые руки, нежно поглаживающие ее кожу, зажгли в глубине ее тела удивительный огонь. Таких ощущений ей никогда прежде не доводилось испытывать. Джорджиана решила, что ей это нравится.

Поглощенная своими открытиями, Джорджиана неосознанно откинулась назад, прильнув спиной к твердой груди Доминика и положив голову на его широкое плечо, и явила его голубоглазому взору свою длинную шею, кремовые плечи и полукружия грудей.

У Доминика перехватило дыхание. Ничего подобного он не планировал. Правила игры внезапно поменялись, обескуражив его, вынудив бороться с вышедшим из-под контроля желанием. Посмотрев Джорджиане в глаза, Доминик увидел, что они полуприкрыты от страсти. Ее губы, спелые и соблазнительные, слегка приоткрыты, дыхание сделалось быстрым и прерывистым.

Сдавленно застонав, Доминик, не в силах дольше бороться с желанием, склонил голову и прикоснулся губами к ее нежной шее, там, где с силой пульсировала синяя жилка.

Джорджиана напряглась, почувствовав скольжение его теплых нежных губ по своей коже. Они дразнили обещанием огромного наслаждения, и она полностью расслабилась, прижавшись к нему, принимая его ласки, стремясь познать еще больше и чувствуя, как внутри ее разгорается пламя.

Заслышав щелчок дверной задвижки, Доминик вскинул голову.

– Вот вам милое тихое местечко. Наверху так шумно, что я даже собственных мыслей не мог услышать!

В библиотеку вошел старый герцог Бакли в сопровождении двух приятелей столь же почтенного возраста. Направляясь к расположенным у камина креслам, они заметили пару, поглощенную созерцанием картины, висящей на стене между двумя длинными окнами.

– Прекрасная работа, вы не находите? – произнес виконт Элтон, указывая на полотно.

Джорджиана сдавленно кашлянула.

Доминик обернулся, будто только сейчас осознав, что они больше не одни в комнате.

Герцог некоторое время непонимающе смотрел на него, потом наконец узнал.

– А, это вы, Элтон.

– Ваша светлость, – с поклоном ответил Доминик.

– Видом наслаждаетесь? – поинтересовался герцог, сверкая серыми глазами.

Доминик пояснил невинным голосом:

– Этот портрет написал отец мисс Хартли.

– А! – Его светлость перевел взгляд на Джорджиану, присевшую перед ним в глубоком реверансе. – Парнишка-художник? Смутно припоминаю его, если память мне не изменяет. – Он милостиво кивнул Джорджиане, затем вспомнил, зачем пришел в библиотеку. – Наверху снова танцы начались.

Доминик понял намек.

– В таком случае нам пора возвращаться. – Повернувшись к Джорджиане, он предложил ей руку. – Мисс Хартли?

Строго следуя этикету, Джорджиана положила ладонь на сгиб его локтя и отправилась вместе с ним в бальный зал. Она испытала глубочайшее потрясение, с трудом веря в то, что произошло между ней и лордом Элтоном. И все же это было так. Более того, даже сейчас, стряхнув с себя гипнотические чары виконта, Джорджиана отдавала себе отчет, сколь глубоко была разочарована тем, что их прервали. Собственное вожделение шокировало ее.

О чем она не подозревала, так это о том, что ее реакция шокировала и Доминика, но его ощущение было весьма приятным. Уже поднимаясь по ступеням, виконт вспомнил свое так и не реализованное до сих пор намерение дать понять прекрасной Джорджиане, опирающейся сейчас на его руку, что он, несомненно, узнал ее на бале-маскараде. Вознамерившись во что бы то ни стало прояснить это недопонимание между ними, Доминик дождался, когда они преодолеют последний лестничный пролет, и, остановившись, посмотрел на Джорджиану сверху вниз, отмечая, что с ее щечек еще не сошел румянец смущения. Не в силах побороть себя, он лучезарно улыбнулся ей, заставив заблестеть ее огромные ореховые глаза, и выбрал самый простой, по его мнению, способ сообщить сведения.