— Что случилось, Сулейман? — спросил Давуд, не скрывая тревоги.

— Ничего, Давуд, все в порядке. Пожалуйста, входи и жди меня… Мне лишь нужно облегчиться. Я сейчас приду.

Давуд замялся, но затем, проведя тыльной стороной ладони по щеке Сулеймана, он повернулся к двери. Сулейман смотрел Давуду вслед; тот вошел в спальню. Когда он услышал, как за другом захлопнулась дверь, он тяжело облокотился о каменную стену и посмотрел в небо.

— Прошу тебя, Аллах… То, что я сейчас делаю, правильно и справедливо. Я не могу допустить, чтобы все шло так же, как раньше, не потеряв цельности, которой требует мое сердце. Пожалуйста, помоги мне в том, что я задумал. И пусть все заинтересованные лица поймут, что я желаю лишь справедливости. Дай мне сил и решимости довершить начатое… — Он сгорбился, дрожа, и сжался в темном, тихом коридоре. Каменная стена приятно холодила спину. В руке он крепко сжимал кинжал.


Давуд вошел в комнату, с которой успел хорошо познакомиться. Диван для сна был накрыт покрывалами из меха горностая и лисицы. На полу лежали красивейшие персидские и кашмирские ковры. Венецианские застекленные светильники освещали все ниши, а стены были выложены изникской плиткой сказочной красоты. Давуд слегка пошатывался — наркотик из кальяна еще бурлил в его крови.

Он обернулся, услышав за спиной легкий шорох.

Перед ним стояла Хюррем в шелковом халате, расшитом черным жемчугом и бриллиантами. Пышные огненно-рыжие волосы спадали ей на плечи, окружая голые плечи и тонкие руки. Глаза ее сверкали так же ярко, как драгоценные камни, нашитые на ее халат. Она улыбнулась, разомкнув соблазнительные губы, и шагнула к нему.

Ошеломленный Давуд молча смотрел, как она приближается к нему, раскинув руки. Ему показалось, что Александра… Хюррем… привиделась ему во сне, навеянном сладким кальяном. Она потянулась к нему и закинула руки ему на шею. Лишившись дара речи, Давуд нагнулся и прильнул губами к ее губам, наслаждаясь нежным ароматом. Сердце его бешено забилось. Ему показалось, что их поцелуй длился целую вечность. Он обхватил любимую за талию и оторвал от земли.

Хюррем прильнула к нему, забыв о том, что ее ноги болтаются в воздухе. Одна туфля упала на ковер. Нежно лаская ее, Давуд не переставал страстно ее целовать. Хюррем пылко отвечала ему, и он погрузился в полузабытье.


Сулейман словно окаменел в темном коридоре. Он поглаживал инкрустированную драгоценными камнями рукоятку кинжала, зная, что ждет его в его спальне, и всецело понимая, что он сейчас собирается сделать. Рыдания сотрясли его. Глаза наполнились слезами, и он грубо смахнул их. Оттолкнувшись от стены, он шагнул к тяжелой двери.


Почувствовав, как ей в живот уткнулось его выросшее мужское достоинство, Хюррем закрыла глаза и выгнула спину, не отрываясь от губ Давуда.

Дверь скрипнула и приоткрылась.

Хюррем еще раз коснулась губами губ Давуда, вдохнула идущий от него аромат сладкого вина и легко высвободилась из его объятий. Они оба обернулись, когда в спальню вошел Сулейман. Султан медленно приближался к ним, сжимая в дрожащей руке кинжал. Подойдя к ним, он положил клинок на бронзовый пьедестал. Затем крепко обнял их обоих — двух его самых любимых людей на свете.

Они втроем долго стояли, тесно обнявшись. Наконец, Сулейман разжал руки и сделал шаг назад.

Хюррем как завороженная слушала, как султан шепчет:

— Сегодня ваша ночь, мои любимые! Уверяю вас, она наступила не слишком поздно. Я вас оставлю, и пусть судьба вернется на тот курс, который был в свое время столь печально нарушен. Я… приказал евнухам охранять все подходы к моим покоям, но не входить ни в одну из комнат или коридоров. Здесь вас никто не увидит, но вы не должны даже заикаться о том, что произойдет здесь сегодня. Если об этом узнают, вас обоих ждет немедленная смерть… А после вас умру и я. — Глазами он указал на кинжал. — Держите его поблизости все время и, если понадобится, немедленно пускайте в ход — ради нас всех…

Хюррем смотрела на Сулеймана глазами, в которых застыло обожание. Из ее глаза выкатилась слезинка. Дождавшись, пока ее слезинка упадет, Сулейман продолжал:

— Я люблю вас обоих со страстью, которую, наверное, невозможно описать словами, поэтому даю вам время для того, чтобы вы исполнили ваше самое заветное желание…

От слез перед глазами Хюррем все расплывалось. Сердце готово было разбиться от слов любимого. Сулейман молча повернулся и направился к выходу.

— Сулейман! — тихо позвала она, когда он стоял на пороге.

— Останься! — вторил ей Давуд своим глубоким баритоном.

Хюррем посмотрела в глаза Давуду и с самой нежной улыбкой прижалась щекой к его груди, протягивая руку к их общему любимому.

Сулейман не знал, на что решиться; из-за слез он не мог видеть их отчетливо. Плача от счастья, он стоял на месте. Давуд и Хюррем подошли к нему и крепко обняли. Он наклонился, пылко поцеловал фаворитку в губы и, выпрямившись в полный рост, нежно поцеловал Давуда, вложив в поцелуй всю свою любовь. Хюррем с радостью наблюдала за двумя своими любимыми мужчинами; ее губы ласкали обоих. Она уткнулась лицом в грудь Сулейману и заметила цепочку, сверкнувшую на груди у Давуда.

От цепочки как будто шло тепло. Хюррем просияла.

Они не спеша подошли к дивану, застеленному роскошными меховыми покрывалами. Легкий ветерок колыхал полог и шелковые занавеси в проеме, выходящем на открытую галерею. Мягкий свет вечерней луны играл в складках атласного полога. Из темного парка послышался орлиный клекот — то самка призывала к себе самца, учуяв его высоко в небе.

Утром, когда за атласный полог проникли первые лучи солнца, трое обнаженных любовников улыбнулись, не просыпаясь.

Хюррем лежала, уютно свернувшись между двумя теплыми телами ее любимых мужчин.

Она была бриллиантом между двумя изумрудами Европы и Азии.

Она была Стамбулом.

Глава 98

Остаток лета прошел в праздности и ночах страсти…

И следующая зима промелькнула незаметно, как во сне; плоть согревалась огнем обожания и нежными касаниями губ.

Когда парк Топкапы снова расцвел весенним буйством красок, двоим мужчинам пришлось ограничиться лишь мужскими ласками; Хюррем ласково и нежно наблюдала за ними. Она гладила обоих любимых, а затем клала руку на свой живот, в котором рос ребенок.

Глава 99

Нежась на солнце, согревающем Двор фавориток, Хюррем что-то тихо напевала, вышивая золотой нитью тюрбан. Она лишь на мгновение отвлеклась, когда увидела, что по двору идет Махидевран. Мать наследника престола направлялась в хамам. Хюррем продолжала улыбаться своим мыслям. Вдруг, дойдя до колоннады, Махидевран развернулась, подошла к ней и села рядом.

Хюррем посмотрела на красавицу одалиску, радуясь, что уже несколько месяцев они не ссорятся, не обмениваются колкостями. Последнее время она вообще редко видела Махидевран.

Неожиданно Махидевран залилась слезами и закрыла лицо руками.

— Пожалуйста, прости меня, Хюррем! Я больше не вынесу пытки! — простонала она.

Хюррем опустила ткань на живот и молча положила руку на плечи Махидевран.

— Прошу тебя, дорогая, — рыдая, говорила Махидевран, — я знаю, что ты с самого своего приезда сюда стала зеницей ока нашего господина, но мне было так больно оттого, что ему больше не нужны мои ласки… А ведь я так хорошо его ублажала! Гюльфем и Ханум утешают друг друга, а у меня, с тех пор как моего милого Мустафу назначили наместником в отдаленной провинции, нет никого, с кем я могла бы поговорить!

Хюррем легонько сжала ее плечо:

— Махидевран, я готова стать твоей подругой, если ты мне позволишь.

Женщина плача обняла Хюррем, уткнулась ей в плечо и зарыдала, нежно гладя растущий живот и шмыгая носом.

Хюррем гладила Махидевран по голове. Вдруг мать наследника престола пытливо посмотрела на нее снизу вверх. По ее лицу бежали слезы; лицо перекосилось.

— Милая моя, — продолжала Махидевран, — прости за то, что я так плохо обращалась с тобой и твоими детьми. Меня ослепили собственное безрассудство и безрадостное существование. Прошу, прости меня.

Хюррем тронули признания отвергнутой фаворитки султана. Она погладила ее по руке и поцеловала в щеку. Махидевран просветлела и едва заметно улыбнулась. Взгляд ее упал на вышивку, едва прикрывающую большой живот. Она приложила к животу ухо, чтобы услышать биение жизни.

— Материнство с каждым днем все больше красит тебя, Хюррем, — прошептала Махидевран, шмыгая носом. — Надеюсь, наш господин не разлюбил тебя оттого, что ты растолстела и от тебя неприятно пахнет?

Хюррем отпрянула:

— О чем ты?

— Ах, извини, дорогая. Ты очень красива, но известно, что мужчинам неприятен вид женщины, не способной удовлетворить их животные потребности. Обычно они отделываются ложью о том, как уважают мать будущего ребенка, но насыщать свое желание предпочитают другими способами…

Радость на лице Хюррем сменилась замешательством, когда она подумала о двоих своих любовниках, которые со всей страстью любят друг друга, а не ее. Глаза ее наполнились слезами.

Она встала; вышивка упала на землю. Махидевран тоже встала и крепко обняла ее.

— Не бойся, Хюррем. Я буду с тобой до тех пор, пока ты снова не станешь пригодной для нашего господина и его страсти. Хотя он, возможно, и говорит о твоем состоянии с отвращением, я всегда буду напоминать ему о твоих прелестях.

Хюррем почувствовала, как заболел у нее живот. Близость Махидевран вдруг встревожила ее. Она подняла глаза к небу, надеясь хоть немного успокоиться. Затем посмотрелась в чашу фонтана. Рядом с Махидевран она действительно выглядела настоящей уродиной… Когда рябь на воде улеглась, Хюррем заметила злорадную улыбку своей спутницы. Тревога сменилась ужасом и недоверием. Глаза матери наследника престола забегали из стороны в сторону, губы скривились в торжествующей ухмылке.