Хюррем улыбнулась и еще несколько раз провела щеткой по волосам. Задумчиво стряхнула с панталон и рубахи травинки, но затем, передумав, сорвала с себя одежду. Шафран подошел к сундуку, извлек оттуда струящееся платье изумрудного атласа и помог фаворитке одеться. Хюррем снова причесалась; волосы каскадом рассыпались по ее спине. Затем она вышла в свою гостиную.

Гостья в изящной позе сидела на диване; ее пышные юбки струились и падали на пол так роскошно, что у Хюррем захватило дух. Она залюбовалась тонким шелковым лифом, обильно украшенным вышивкой. Вырез платья полуобнажал грудь. Манеры гостьи изобличали ее зрелость, искушенность и уверенность в себе. Высокий белый туго завитый парик, обильно посыпанный пудрой, скрывал волосы гостьи. Хотя она была одета по французской моде, лицо женщины закрывала вуаль — дань стамбульским обычаям.

Но, несмотря на вуаль и на то, что прошло десять лет, Хюррем сразу узнала гостью.

— Марьяна! — закричала она, радостно бросаясь к ней.

— Александра, милая! — воскликнула Марьяна, поднимая вуаль и бросаясь на шею подруге детства.

Хюррем обнимала Марьяну целую вечность, и прошедшие годы словно растаяли. Они долго сидели молча. Им не нужны были слова. Обе прекрасно понимали, что чувствует другая. Щеки Хюррем стали мокрыми от слез. Они плакали, не стыдясь, и любовались друг другом.

Евнух Шафран, сидя на полу, заваривал чай в медном чайнике. Женщины продолжали плакать, прижимаясь друг к другу. И только когда чай вскипел и Шафран подошел к ним с двумя кубками, наполненными дымящейся жидкостью, Хюррем жестом велела Марьяне пересесть на мягкий диван. Они по-прежнему крепко обнимали друг друга; кубки они приняли, кивнув в знак благодарности, но не сводили друг с друга глаз.

Они пили чай и разговаривали тихим шепотом. Шафран вышел, чтобы приготовить им фрукты к ужину, но, когда вернулся, они были по-прежнему погружены в беседу. Хюррем продолжала крепко держать Марьяну за руку. Небо все больше темнело; в покоях зажгли факелы и светильники, а они продолжали обмениваться рассказами о том, как провели последние десять лет жизни. Хюррем горделиво проводила Марьяну в спальню и показала той своих спящих сыновей. Марьяна растроганно заулыбалась.

— У меня есть и красавица дочка, Михримах, — прошептала Хюррем. — Сейчас она во дворце в Эдирне, готовится к своему… будущему.

Затем Хюррем вывела Марьяну в свой отдельный двор. Там подруги сели на скамью, заваленную подушками, окруженную душистыми кустами, и выпили еще сладкого чая, который подал им Шафран.

— Я так горжусь тобой, милая, — сказала Марьяна. — Не у всех есть такая знаменитая подруга.

Хюррем покраснела от смущения:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Александра… то есть Хюррем… Слава о тебе идет далеко за пределы этих стен. Я провела несколько лет в Милане и Париже, мой любимый по-прежнему часто выходит в море, а также совершает набеги на прибрежные районы Средиземного моря. Так вот, даже в Милане и Париже ты — личность известная. Многие цитируют строки из твоих писем королю Польши… Твои советы по укреплению власти в провинциях способствовали переменам даже за пределами Османской империи. На Западе считают, что ты держишь в своих руках власть над султаном Сулейманом Великолепным. В самом деле, твоему положению завидуют многие европейские короли и знатные люди. О тебе пишут книги и трактаты… По месту твоего происхождения тебя называют Роксоланой.

— Роксолана… — тихо повторила Хюррем, глядя подруге в глаза.

Шафран принес им еще чаю, который они быстро выпили. Их беседа затянулась глубоко за полночь. И только когда засияли первые холодные лучи октябрьского солнца, обе замолчали и еще долго сидели молча, прижавшись друг к другу.

Через несколько минут Марьяна улыбнулась и разомкнула губы, как будто собиралась сказать что-то еще, но замялась. Легкий ветерок шуршал листвой и ветками окруживших их кустов.

— Милая, — прошептала Марьяна наконец, — я должна сообщить тебе кое-что еще. Я бы ни за что не простила себя, если бы промолчала…

Хюррем прижалась к Марьяне и улыбнулась:

— Ах, как зловеще! Что же такое ты хочешь мне сказать?

Марьяна подняла пальцами подбородок Хюррем и с любовью заглянула подруге в глаза.

— Дариуш жив.

У Хюррем захватило дух. Сердце остановилось. Глаза наполнились слезами, она непроизвольно вздрогнула.

— Во время того набега на Львов его тяжело ранили, но он выжил. Несколько месяцев его выхаживала тетушка Барановская, а потом он отправился искать тебя, дорогая. Он шел по следу караванов через Карпаты, а затем спустился по Дунаю к Черному морю. Как-то в приморской деревушке, пока мой любимый торговался с капитаном восточного каравана, я бродила по базару, выбирая ткани и специи. Дариуша я разглядела в толпе покупателей. Лишения и усталость измучили его. Он пытался купить плащ, который защитил бы его предстоящей зимой. Конечно, я бросилась к нему, и мы по-дружески обнялись. Я знала, что ты отправилась дальше, в Стамбул, но больше мне ничего не было про тебя известно. И он пошел по следу. Иногда он пишет тетушке Барановской; она жадно ждет от него вестей о тебе. Ей очень хочется снова прижать тебя к груди.

Хюррем стало трудно дышать; она прижала руки ко рту и молчала.

Марьяна обняла подругу и покачала ее, прижав к груди.

— Знай, Хюррем, твой Дариуш сейчас совсем рядом. Он живет в Стамбуле почти десять лет. Его приняли в число личных телохранителей султана Сулеймана Великолепного, но он мечтает освободить тебя и вернуться во Львов. Здесь ему дали имя Давуд… Дорогая, он жив.

Хюррем ахнула и продолжала недоверчиво смотреть в глаза подруги.

Глава 86

Сулейман, Ибрагим и Давуд, скользя, спускались по крутому склону под проливным дождем; вокруг них в лагере продолжали рваться снаряды. Янычары вступали в стычки с отрядами венцев, выбежавших на вылазки. Они прокрались между шатрами под покровом ночи.

Сулейман споткнулся, ударившись больной ногой о большой камень. Давуд потянулся поддержать друга, но султан упал на руки Ибрагиму, и оба покатились вниз по грязному склону и упали у его подножия. Ичоглан быстро поспешил к ним.

— У нас нет оружия! — крикнул Сулейман, стараясь перекричать шум битвы у них над головами.

Великий визирь быстро оглядел место действия и, схватив за руки и Давуда, и Сулеймана, рывком поднял их на ноги.

— В подкоп — скорее! — заревел он.

Они забежали в один из нескольких туннелей. Ибрагим схватил топор, брошенный кем-то у самого входа. Взглянув на охваченный пламенем лагерь, он обернулся и закричал:

— Господин, нас преследует отряд наемных убийц! Должно быть, они заметили, как мы вошли в этот подкоп. Я останусь здесь и задержу их. Ты, Давуд, веди султана во второй туннель справа; после развилки держись правой стороны, и вы придете к Коринфским воротам. Там работают наши минеры; у них есть порох и сабли. Они будут вам лучшей защитой. Идите, бегите!

Сулейман с почтением кивнул великому визирю, отдавая должное его храбрости и преданности. Он дотронулся кончиками пальцев до лба, салютуя другу детства.

— Бегите! — снова заревел Ибрагим, разворачиваясь ко входу в туннель и собираясь сразиться с наступающими убийцами.

Давуд подхватил падающего Сулеймана под мышки. Султан сильно хромал; боль поднималась вверх по ноге, охватывая все тело. Ичоглан помог ему спуститься в подкоп. Их окутала непроглядная тьма; они с трудом пробирались в подземном коридоре. Их путь отмечала музыка войны — лязг металла и предсмертные крики. Сулейман часто спотыкался, но Давуд подхватывал его, и они продолжали брести под землей к сербам-минерам и их боеприпасам.

* * *

У входа в подкоп великий визирь еще некоторое время помахал топором, а затем посмотрел наружу и вверх, в горящий лагерь. У входа никого не было. Никто не видел, как султан с ичогланом вошли в траншею. Ибрагим улыбнулся, размахивая топором, развернулся и медленно побрел следом. Он собирался напасть со спины на своих истинных врагов.


Подземные траншеи постоянно раздваивались. Давуд упорно брел в темноте, продолжая поддерживать султана.

Из-за постоянных дождей проход страшно размок; стены отсырели и крошились при малейшем касании. Чтобы свод не рухнул, его укрепили деревянными балками, но при взгляде на них было ясно, что они не выдержат тяжести раскисшей от дождя земли. Наконец мокрая земля сменилась твердой каменной кладкой.

— Мы под крепостными стенами, — прошептал Давуд.

Саперы успели просверлить в каменной кладке отверстия, куда заложили порох. Впереди них сверкнул свет; они услышали голоса саперов, углубляющих туннель. Они не ведали о той беде, которая случилась на земле, у них над головами. Вдруг сзади по грязи зачавкали шаги; лязгнул металл. Давуд круто развернулся.

— Ш-ш-ш! — прошептал он, удерживая Сулеймана.

Ичоглан навострил уши, стараясь услышать, что происходит за их спиной. Вот снова послышались шаги. Кто-то приближается к ним…

Давуд дернул Сулеймана за рукав и потащил дальше в проход:

— Господин мой, мы должны идти дальше. Минеры, похоже, уже близко; они защитят нас от тех, кто нас преследует.

В полумраке они спотыкались. Искра света впереди стала больше; совсем рядом горел светильник. Несколько саперов обернулись, когда Давуд и Сулейман вошли в ярко освещенную пещеру, вырытую прямо под главными городскими воротами. Они размахивали пиками и лопатами. Некоторые схватились за сабли, но тут же положили их, увидев, что перед ними сам султан. Давуд быстро сосчитал окруживших их людей. Все они были голые по пояс: им приходилось трудиться в грязи и адской жаре. Облепленные глиной, они напоминали кротов или других подземных жителей. И все-таки у них имелось оружие, и они были готовы к борьбе.