Сулейман и Ибрагим, не произнося ни звука, пристально наблюдали за происходящим более часа. Кругом все затихло, лишь что-то шептал летний ветерок. Солнце медленно поднималось из-за горизонта. Давуд следил за развернувшимся перед ним зрелищем. Стадо диких оленей щипало траву. Два или три отошли от других, чтобы напиться свежей речной воды. Вдруг олени подняли головы и посмотрели на лагерь противника. Как один они запрыгнули в быстрые воды и, взобравшись на другой, травянистый берег, убежали в рощу. Четыре лошади послов без всадников вынеслись из лагеря бешеным галопом, за ними по земле волочились трупы посланцев. Их било и волокло по траве; концы веревок были крепко привязаны к их сломанным шеям.

Сулейман в гневе встал в седле. Он покосился на Ибрагима и, повернувшись к лагерю врага, закричал:

— Лайош!

Эхо разнесло его крик по всей долине.

Ибрагим буркнул:

— Вот дурак… Неужели Габсбурги в самом деле лишили его разума? — Повернувшись к Сулейману, он спросил: — Что, господин?

Султан кивнул и, взяв у Давуда меч, галопом поскакал вниз, к янычарам, чтобы возглавить их. Давуд уже собирался пришпорить своего коня, но великий визирь крепко схватил его за руку:

— Нет, Давуд, оставайся здесь. Возможно, я через тебя передам послание нашему господину, пока тот будет сражаться на поле боя.

Давуд кивнул, слегка поморщившись: перед тем как выпустить его руку, великий визирь слегка выкрутил ее.

Глава 74

Хюррем нянчила маленького Абдуллу во дворе валиде-султан. Всех одалисок и других детей неделю назад спешно переправили в Эдирне — чума снова косила извилистые улочки Стамбула.

Хатидже обещала позаботиться о детях Хюррем, как о своих собственных, во дворце на Тундже.

Нежно прижимая к себе Абдуллу, Хюррем с благодарностью думала о том, что другие ее дети в безопасности. А вот младший ее ребенок, лежащий у нее на руках, был покрыт черными струпьями. Ногти у него на руках и на ногах отходили и сочились кровью и гноем. Он отказывался от материнского молока и даже от сладкого югурта, который раньше так любил.

Хюррем тихо плакала, когда малыш кашлял кровью и обмякал у нее на руках.

Из своих покоев спустилась Хафса; она поднесла к губам Хюррем кубок с шербетом.

— Спасибо, Хафса, что не покидаешь меня, — с трудом произнесла Хюррем.

Валиде-султан печально улыбнулась и погладила крошечные ножки малыша Абдуллы.

— Дитя мое, мы должны послать весть Сулейману.

— Нет, матушка, он ничем не сможет облегчить нашу печаль. Мне будет только хуже, если он будет смотреть, как умирает наш ребенок, и грустить…

Хафса кивнула и поцеловала Хюррем в щеку. До конца дня они сидели, слушая дыхание младенца и напевая сладкие песни, которые могли утешить его перед тем, как его заберет Аллах.

Хюррем нежно нашептывала малышу о том, как любит его отец — Тень Бога на Земле, — и тогда, когда Абдулла перестал дышать и его ручки безвольно упали вдоль тельца.

Когда зашло солнце и мавры зажгли во дворе светильники, Хафса забрала ребенка и уложила на свой диван, завернув в мех горностая и закутав в несколько слоев золотой парчи. Она молча вернулась к Хюррем.

— Дорогая, Абдулла спит.

Женщины обнялись и заплакали.

Глава 75

Тугра первой выскочила на равнину. Сулейман, размахивая саблей, гневно кричал. За султаном скакали сто тысяч кавалеристов. Еще сто тысяч пехотинцев окружили поле боя со всех сторон и сбегали по крутым склонам с громогласными криками. Грохот военных барабанов заглушал даже грохот канонады. Пушки целили в лагерь Лайоша.

Давуд недоверчиво наблюдал за происходящим с вершины холма. Воины Лайоша седлали лошадей и в замешательстве бежали из лагеря. Золотые доспехи молодого короля блестели на солнце; он скакал среди пехоты. Кафтан Сулеймана, черный с золотом, мелькал среди сине-белых мундиров янычар.

Четыре коня, которые недавно несли четырех османских послов, щипали траву, но, когда мимо них проскакали элитные войска, они тоже примкнули к скачке, волоча за собой трупы в самую гущу схватки.

Тугра бесстрашно продолжала свой бег; ее копыта звонко цокали по земле. Она словно заражалась величием своего хозяина.

Оглушительный грохот, доносящийся из долины, все нарастал. Две армии сошлись. Лязг металла был слышен даже на вершине холма, где Давуд беспокойно гарцевал на коне. Крики людей, конское ржание, лязг сабель слились воедино. Сабли кромсали человеческую плоть. Упавших на землю всадников безжалостно топтали конские копыта. Давуд с ужасом наблюдал, как трава и бока лошадей краснеют от крови. Бессмысленность бойни сокрушала его. Он заметил, как Лайош скачет вдоль берега реки, похоже собираясь пересечь Дунай вброд. Сулейман сражался в самой гуще; он безжалостно рубил венгров. Вскоре Давуд понял, что султан пытается пробиться к юному венгерскому королю и уговорить того прекратить резню.

Ненадолго молодой ичоглан отвлекся на великого визиря, который что-то шептал на ухо предводителю янычар. Тот на полной скорости поскакал в гущу схватки.

Давуд пытался следить за посланцем; он видел, как тот прорубался сквозь гущу врагов и приблизился к султану. «Наверное, — подумал Давуд, — он должен сообщить моему господину какой-то важный план».

Ужас его усилился, когда в воздухе зажужжали стрелы; они полетели над долиной и вонзались в грудь и лица янычар и венгров. Многие упали, и их раздавили в схватке. Когда, наконец, Давуд снова обратил внимание на Сулеймана, он ошеломленно закричал, видя, как по воздуху пролетел ятаган и задел спину султана.

«Неужели это и был посланец Ибрагима?»

Султан обернулся, когда янычар упал с коня и потянул его за собой. Оба упали на землю; вокруг них носились лошади.

Давуд привстал в стременах, но не увидел своего любимого султана; поле боя покрыло густое облако пыли. Он повернулся к великому визирю, но Ибрагим ответил ему суровым и враждебным взглядом, а затем пришпорил коня и понесся в гущу битвы.


При падении Сулейман сильно ударился головой о камень. Едва он откатился в сторону, чтобы его не растоптали, как на него упал янычар и ударил его локтем в подбородок, разбив нижнюю губу. На долю секунды их глаза встретились; глаза янычара были наполнены страхом.

Вдруг на лицо султану хлынула кровь — голову янычара раздробило копыто венгерской лошади.

Вокруг него падали трупы; летели отсеченные конечности. Взгляд его утыкался в невидящие глаза мертвецов. Сулейман поспешил откатиться в сторону, чтобы его не придавила рухнувшая рядом лошадь.

С трудом добравшись до берега Дуная, он вошел в воду, уклоняясь от ударов лошадиных копыт и венгерских мечей. Он не знал в лицо того, кто — случайно или нарочно? — столкнул его с лошади. Тело его несостоявшегося убийцы навечно останется здесь, на поле боя. Увидев, что на него замахивается мечом венгерский солдат, Сулейман схватил его за руку и дернул в воду. Замахнувшись, с силой ударил кулаком по лицу, услышал хруст сломанной кости. Султан отнял у раненого меч и вскочил на лошадь убитого. Правая рука мучительно болела, настолько сильным был удар.

Он снова очутился в самой гуще битвы, и сердце его разрывалось от ужасного гнева.

Сражение, получившее название «битва при Мохаче», продолжалось до полудня.

Они с Ибрагимом встретились у берега, на мелководье.

— Следуй за мной, господин! — закричал великий визирь, перекрывая лязг и стоны.

Они вместе помчались на край поля, оценивая положение. Заметив султана, на него бросился венгерский кавалерист, но Ибрагим мощным ударом срубил ему голову. Труп кавалериста упал в воду. Они продолжали следить за ходом сражения. От войска Лайоша почти ничего не осталось, над равниной слышались крики и стоны. Янычары кружили по полю битвы и добивали тех, кто остался в живых. Некоторые из раненых еще хватались за меч или лук.

Вскоре над равниной повисла тишина.

Войско Лайоша было истреблено.

В воде чуть ниже по течению что-то блеснуло. Сулейман поскакал туда; Ибрагим не отставал от него. Султан подцепил пикой золотые доспехи и подтянул к берегу их обладателя. Убитый Лайош лежал на мелководье; его лицо казалось совсем детским. Невидящие глаза смотрели в небо сквозь красную от крови воду.

Султан опустил голову, глядя на мальчишку в тяжелых доспехах. Спешившись, он бережно поднял мертвеца на руки и поцеловал мертвого короля в губы.

— Бедный Лайош, — пробормотал он себе под нос. — Слишком рано родился, слишком рано короновался и умер… тоже слишком рано.

Не выпуская тела мальчика, он закрыл глаза, а затем повернулся к Ибрагиму и сердито сказал:

— Этого мальчишку использовали! Венгрию тоже использовали. Мы отомстим за смерть венгров и этого мальчика. Как только окончится следующая зима, мы пойдем на Австрию, захватим Вену и навсегда избавим Европу от Габсбургов и их гнета! Они причинили много бед живущим здесь народам. Мы отомстим за их горести. И тогда вспомним и мальчика, который так рано и так бесполезно расстался с жизнью…

Великий визирь протянул руку, собираясь помочь султану выйти из воды, но султан отмахнулся и сам вынес труп Лайоша на руках, осторожно положил его на спину лошади и, ведя ее в поводу, медленно зашагал назад, к лагерю. Всю дорогу султан подавленно молчал.

* * *

Потрясенный Давуд наблюдал со своей возвышенности, как султан идет по полю боя, густо политому кровью. Он заметил Тугру, которая рысцой бежала навстречу хозяину. Поравнявшись с султаном, Тугра развернулась и кротко зашагала за ним. Когда Сулейман скрылся из вида, Давуд пришпорил коня и поскакал вниз, в долину, где раскинулся лагерь янычар.