— В чем дело, дорогая? — спросил он, обняв ее за плечи.

— Сулейман, твоя мужественность бесконечно радует меня, — сказала Хюррем с улыбкой. — И Гюльфем, и Ханум осмотрели меня, и все мы пришли к одному и тому же выводу. Благодаря твоему великолепию я снова жду ребенка.

Султан улыбнулся и, оторвав Хюррем от пола, крепко прижал к себе, поцеловал в губы и, зарывшись в ее густые волосы, прошептал:

— Мой тюльпан, ты доставляешь мне столько радости! Вот поистине прекрасная новость.

— Господин, прошу тебя, не покидай Стамбула, пока я не рожу.

Сулейман, взяв Хюррем на руки, принялся нежно покачивать ее.

— Считай, что ты получила обещание, мой тюльпан. Пусть войско на север ведет великий визирь; я присоединюсь к нему после радостного события.


Давуд скорчился на полу за ширмой. Кровь отхлынула от его лица, рот приоткрылся. Мысли у него в голове путались. Когда Сулейман бережно отнес одалиску на диван и задернул тяжелый полог, он закрыл лицо дрожащими руками. Внутри вдруг стало пусто… Через какое-то время за ширму заглянул Гиацинт и жестом приказал ему покинуть комнату. Увидев, что ичоглан не отвечает, мавр подхватил Давуда под мышки своими сильными руками и рывком поставил на ноги.

Давуд не смотрел на алый полог, отделявший от него двух самых любимых людей.

Глава 71

Сулейман оказался верен своему слову и следующие несколько месяцев не отходил от Хюррем. Он присутствовал при рождении маленького Баязида. Когда малыш появился на свет, Сулейман с гордостью взял его на руки.

Измученная Хюррем погрузилась в крепкий сон, а он лег рядом с ней, не переставая ласкать и целовать ее и новорожденного сына.

На следующий день она открыла глаза и увидела перед собой Сулеймана. Он склонился над ней с радостной улыбкой и покрыл ее поцелуями.

— Доброе утро, моя героиня, — сказал он, передавая ей запеленутого ребенка. — Для того чтобы достичь такой победы, тебе понадобились истинная стойкость и мужество настоящего янычара. Пусть тысяча дукатов падает на тебя с неба всякий раз, как ты сладко вздыхаешь!

Хюррем была еще слишком слаба, чтобы отвечать, но улыбнулась, когда Сулейман убрал прядь волос с ее лица. Он по-прежнему лежал рядом и смотрел, как Баязид сосет материнскую грудь.

Он по-прежнему лежал рядом, когда она снова погрузилась в неглубокий сон и Хафса уложила новорожденного в колыбель, стоящую рядом с их ложем.

На следующее утро Сулейман покинул Стамбул с корпусом из трех тысяч гвардейцев и ичогланов. Ибрагим отправился в поход на полгода раньше во главе большого войска. Через несколько недель султан рассчитывал присоединиться к другу и принять участие в боях.

Давуд скакал позади султана. Он любовался статной фигурой господина и задумчиво смотрел на полы черного шелкового кафтана, выделявшиеся на белом крупе Тугры. Любимая лошадь султана горделиво размахивала хвостом.

С того дня как ичоглану Давуду открылась истина, он исполнял свои обязанности молча. С нежной любовью и почтением он ежедневно омывал тело господина, думая о том, что хотя бы таким образом прикасается к нежной коже своей любимой Александры.

В те часы, когда его услуги не требовались султану, Давуд сосредоточенно мыл и скреб помещение хамама, чтобы он был достоин своего обитателя. Вечерами он часто бесцельно бродил по улицам Стамбула. Часто он сидел на траве посреди Ипподрома, и мысли его возвращались к тем временам, когда в его душе еще жила надежда. Однажды он даже рискнул вернуться в темную подземную цистерну, чтобы проверить, там ли еще Халим и Исхак, но в пещере было тихо и пусто; только без конца капала вода да пустыми глазами смотрела на него голова Медузы, и вода плескала о ее вырезанные в камне губы. Всякий раз под вечер он сидел на камне у стен Топкапы, глядя на воды Босфора, любуясь Девичьей башней или просто глядя на азиатский берег, мерцающий в лучах закатного солнца.

Давуд энергично тряхнул головой и посмотрел на несколько тысяч всадников, скакавших вместе с ним. Он должен сохранять ясность ума. Он не имеет права погружаться в пучину отчаяния, которая вот-вот поглотит его. У него есть любимая… двое любимых… но помимо них у него есть долг. Он понимал: так или иначе, исполняя свой долг, он сохранит любовь и к Александре, и к Сулейману. Иного пути нет.

Он любит их обоих. И не может быть ни с одним из них!

У него над головой по небу плыли белые облака. Давуд прищурился, ища кружащего в небе одинокого орла, но не увидел его.

Глава 72

— С каждой новой победой на севере власть Ибрагима растет, — негромко заметила Хюррем.

Хафса задумчиво обернулась к одалиске. Они уже несколько часов сидели в парковой беседке, любуясь на залив Золотой Рог. Корабли и лодки скользили по поверхности воды; их паруса раздувал сильный ветер, задувавший с Босфора и со свистом огибающий Галатский холм.

— Дочь моя, его влияние растет с благословения нашего султана, а завоевания упрочивают силу нашей империи.

Хюррем встала, подошла к балюстраде и обернулась к валиде-султан:

— А все-таки я не доверяю ему. Власть над янычарами должна быть в руках Сулеймана! Напрасно он передал ее человеку, который не является потомком пророка Мухаммеда. Никто не имеет права перечить нашему господину!

Валиде-султан расхохоталась. Отпив шербета, она продолжала смеяться, и у дочери священника Лисовского забурлила кровь.

— Что вы находите здесь смешного? — гневно спросила Хюррем.

— Дочь моя, возможно, нашего султана и называют Сулейманом Великолепным, но тебе так же хорошо, как и мне, известно, что по-настоящему власть находится в руках тех, кто находится в его тени. Блистательная Порта, не жалея сил, пытается отсечь от султана тех, кто строит козни и посягает на его власть. Но визири не могут проникнуть в гарем, где мы с тобой без труда, по-женски тонко и изящно, вьем веревки из самого могущественного человека на земле. Знаю, тебе известно, что Ибрагим также прокрался в постель султана; в каком-то смысле он тоже является членом нашей семьи.

Хюррем наморщила нос и снова посмотрела вдаль. Взгляд ее упал на большой военный корабль, стоящий на якоре возле Девичьей башни. Она полюбовалась красотой башни и ее одиночеством на середине пролива. Хафса неслышно подошла к ней и проследила за направлением ее взгляда.

— Говорят, давным-давно в наших краях жил великий император, который очень любил свою красавицу дочь. Один дервиш — древние властители часто приближали их к себе — предупредил императора, что его дочь погибнет от укуса ядовитой змеи, а он сам вскоре после того умрет от разрыва сердца. Император, человек осторожный, приказал построить башню посреди Босфора. Туда он и поместил свою дочь, чтобы уберечь ее от беды на много лет. Но он не знал, что змея уже давно жила среди камней и фундамента самой башни, которую он велел воздвигнуть, чтобы спасти дочь. Несмотря на всю роскошь внутренних покоев и неприступность башни, змея все же ужалила девушку. Смерть ее была мучительной. Сам император вскоре тоже умер от разрыва сердца. Предсказание дервиша сбылось.

Хюррем повернулась к валиде-султан:

— Вам что-то известно?

Валиде-султан вернулась на диван и молча поднесла к губам кубок.

— Милая моя, возможно, Ибрагим — та самая ядовитая змея. Ему удалось привязать к себе Сулеймана, обворожить его. Мой сын полностью доверяет своему великому визирю. Ибрагим ведет себя с султаном, как кобра с жертвой. Но и из Ибрагима тоже можно вить веревки; и он будет исполнять волю обитательниц гарема. Как ты думаешь, почему моя дочь Хатидже так нежно ласкает его тело? Даже ядовитую змею можно приручить и заставить служить тем, кто умеет искусно играть на флейте…

Хюррем благоговейно застыла, восхищаясь красотой и хитростью стоящей перед ней женщины.

— Дорогая, спой мне. Прошло уже много лун с тех пор, как ты услаждала мой слух своим голосом.

Хюррем послушно выполнила просьбу. Сев на оттоманку, она взяла лютню и запела для валиде-султан.

Хафса внимательно слушала простую мелодию и стихи, не сводя взгляда с воды. Когда мелодия закончилась и две женщины снова погрузились в молчание, Хюррем подошла к дивану и прижалась к валиде-султан. Положив голову ей на плечо, Хюррем набралась храбрости и спросила:

— Разве не лучше убить змею до того, как она ужалит?

— Нет, дитя мое. Власть любого великого человека измеряется властью его врагов. А тот, кто успел разглядеть своих врагов еще до того, как они сами поймут свои истинные намерения, держит в кулаке не только свою, но и их волю.

Говоря, Хафса поглаживала что-то, спрятанное под складками халата.

— Что там? — прошептала Хюррем.

Хафса сняла с шеи тонкую золотую цепочку, на которой покачивался медальон — изящный резной золотой круг, украшенный рубинами. В центре круга переливался многочисленными гранями огромный сапфир размером с перепелиное яйцо.

— Подарок от моего султана Селима. — Хафса осторожно расстегнула застежку и раскрыла медальон. Внутри лежал длинный и узкий бриллиант, служащий оправой для единственного волоска. — Это волос из бороды пророка Мухаммеда, — объяснила она, сияя.

— Хафса, как красиво! — воскликнула Хюррем, проводя пальцем по гладкой поверхности алмаза.

— Да, — ответила Хафса, и на глазах ее выступили слезы. — Любовь моего султана живет для меня в этой искусной работе, и я возьму его с собой в могилу в знак уважения и благодарности к его любви. Мне доставляет неизмеримую радость видеть, что Сулейман тоже любит тебя. Цени его любовь, милая, ибо нет ничего важнее после того, как все сказано… и сделано.

Глава 73