— Милая, ты ведь знаешь: вот уже более трех лет я не прикасался к другим женщинам!

— Обещай!

Хюррем капризно надула губки. Сулейман любовался ею, лежа на мягких подушках. В его глазах заплясали веселые огоньки. Он провел большим пальцем по ее лбу, но по-прежнему не отвечал. Затем султан медленно откинулся на спину и стал смотреть в парк.

— Дорогая, тем самым мы нарушим вековые традиции нашей империи.

Хюррем встала с дивана и, покачивая бедрами, вышла на открытую галерею. Обернулась и посмотрела на Сулеймана в упор, но тот в ответ лишь расхохотался. Затем догнал ее и, подтянувшись, сел на каменную балюстраду. Обвил Хюррем руками и нежно притянул к себе, зажав ногами. Нагнулся, чтобы его губы коснулись ее губ.

— Ради тебя я сделаю все, моя любимая, — даже пойду против традиций.

Хюррем наслаждалась и словами, и губами Сулеймана.

— Обещаю: пока мы с тобой живы, я не коснусь другой женщины.

Хюррем улыбнулась и отблагодарила любимого страстным поцелуем. Затем крепко обняла его за талию, прижалась к нему всем телом и глубоко вздохнула.

— В чем дело, любимая? Разве не этого ты хотела?

— Да, Сулейман, но… я все-таки хочу большего.

— Чего же больше? — резко спросил Сулейман.

Хюррем снова прильнула к нему губами и языком раздвинула его губы. Выпустив его талию, она положила руку ему на бедро и, поглаживая, обхватила ладонью его мужское достоинство. Султан сразу же почувствовал сильное желание. Хюррем гладила его жезл и чувствовала, как под ее рукой он пульсирует жизнью. Ее жизнью…

Не переставая ласкать его губами и языком, она раздвинула полы его кафтана, и он предстал перед ней во всей своей красе. Она провела губами сверху вниз по его груди и ниже, двигаясь к его чреслам, но Сулейман схватил ее за плечи и рывком вздернул на ноги. Их лица оказались совсем рядом.

— Чего же больше? — тихо повторил он.

Хюррем застыла, не зная, на что решиться. Мысли в голове путались. Она услышала свой голос словно со стороны:

— Пожалуйста, разгони всех наложниц, а фавориток отправь в Старый дворец. Я хочу, чтобы только я удовлетворяла тебя.

Сулейман гневно сдвинул брови и побагровел. Он так крепко стиснул ее плечи, что она поморщилась от боли.

— Как ты смеешь! Да кем ты себя вообразила, что требуешь такого богохульства?

Хюррем вырвалась и потерла плечо:

— Я та, кто родила тебе двоих сильных сыновей. Я та, кто дает тебе больше радости, чем любая до меня. Я та, кто когда-нибудь станет следующей валиде-султан!

Сулейман был вне себя от ярости.

— Ты не имеешь права так говорить! Махидевран выше тебя по положению, не ты, а она мать наследника престола! Как ты смеешь ставить свою глупость выше традиций моей семьи! Немедленно скройся с глаз моих, не то я прикажу утопить тебя в Босфоре!

Хюррем в упор посмотрела на султана; ей захотелось столкнуть его с балюстрады в густую листву парка. Но она отвернулась и вихрем выбежала прочь.

Сулейман еще больше разбушевался.

— Евнухи! — в ярости закричал он. — Сейчас же верните ее и притащите назад!

Два черных евнуха, охранявшие главный вход во дворец, остановили Хюррем. И хотя прежде они относились к ней почтительно и доброжелательно, сейчас грубо схватили и поволокли назад. Сулейман спрыгнул с балюстрады и быстро зашагал ей навстречу. Полы его кафтана по-прежнему развевались, но его нагота только подчеркивала гнев, от которого напряглись все его мышцы. Он схватил Хюррем за запястье и толкнул на диван. На глазах у двух молчаливых евнухов султан сорвал с нее рубаху и шаровары.

Хюррем в гневе вскричала:

— Отойди от меня, ах ты… ублюдок! Иначе ты не получишь то, что могу дать только я…

Сулейман положил ладонь ей на затылок и грубо толкнул ничком на подушку, чтобы заглушить ругательства, слетавшие с ее губ.

— Моя прекрасная одалиска, ты не смеешь перечить и приказывать величайшему султану, который когда-либо жил на земле! Ты моя собственность, и я волен поступать с тобой, как захочу. Ты думала, что тебе удастся, благодаря твоей искусности в постели, управлять мной? Так получай же то, на что напросилась сама!

Сулейман всей тяжестью навалился на нее и грубо, глубоко вошел в нее. Хюррем кричала, но он не останавливался. Его тело вдавливало ее в мякоть дивана; она стонала от боли. Волосы ее разметались по подушке; она царапала его бедра ногтями, но он не сдавался.

Наконец, дав выход своему жару, султан вышел из нее и тут же выбежал в парк.

Хюррем, плача, лежала на диване. Два евнуха переглянулись. Один из них положил руку на ее вздрагивающую спину.

— Не прикасайся ко мне, бесполая скотина! Оставь меня в покое! — презрительно выкрикнула она.

Евнухи оставили Хюррем и снова заняли места у главного входа в павильон. Из-за двери они слушали рыдания, которые не прекращались несколько часов.

Глава 62

Той же ночью Сулейман во главе корпуса янычар покинул Стамбул. Великий визирь Ибрагим-паша скакал бок о бок с султаном. Давуд маршировал в составе роты ичогланов, призванных охранять жизнь султана в Северном походе. Шли всю ночь; на востоке над горизонтом показались первые лучи солнца. И все же было еще так темно, что невозможно было ничего различить в нескольких шагах впереди. К утру Ибрагим осмелился нарушить зловещее молчание, в которое погрузился султан.

— Господин!

Султан гневно покосился на него, пришпорил Тугру и поскакал вперед на вершину холма. Ибрагим также пришпорил своего жеребца и догнал друга. Перед ними открылась широкая долина, поросшая величественными хвойными деревьями.

— Вид поистине величественный, господин, — снова начал Ибрагим, но, покосившись на султана, заметил, что глаза у того наполнились слезами. — Сулейман, друг мой! — встревоженно воскликнул он, протягивая султану руку.

Глаза у Сулеймана покраснели; по лицу бежали слезы, все его тело содрогалось.

— Поедем со мной, Ибрагим, — с трудом выговорил он, отпуская поводья и позволяя Тугре скакать, как ей хочется.

Они вместе спустились в долину и поднялись на соседний холм, продолжая скакать галопом, значительно опередив янычар. Наконец, выбившись из сил, измученные, остановились в роще. Сулейман соскочил на землю и в бешенстве помчался вперед. Ибрагим спешился и следом за ним ринулся в заросли.

— Сулейман!

Он нашел Сулеймана на поваленном дереве. Несмотря на величественный наряд, султан сидел, закрыв лицо руками, и горько, безутешно плакал.

Осторожно подойдя к нему, Ибрагим сел рядом, положив руку на дрожащие плечи, и стал в напряженном молчании ждать. Время от времени он поглаживал друга по спине. Наконец Сулейман уткнулся головой ему в грудь и затрясся в рыданиях. Великий визирь лишился дара речи. Когда наконец горе немного утихло, он снова осмелился нарушить молчание:

— Сулейман, господин мой… любимый… расскажи, что тебя печалит.

Через несколько минут Сулейман прерывающимся от горя голосом произнес:

— Я люблю Хасеки Хюррем больше жизни, больше, чем даже саму империю, но она хочет, чтобы ради нее я нарушил наши традиции, на что я никак не могу пойти — даже ради нее!

Ибрагим тяжело задумался.

— Она просит, чтобы я вышвырнул из дворца всех наложниц, а другим фавориткам запретил входить в Топкапы и показываться мне на глаза.

Ибрагим провел пальцами по волосам Сулеймана, но по-прежнему думал о чем-то своем. Затем он прошептал:

— В таком случае больше твоих ночей останутся свободными для наших совместных похождений!

Султан с трудом улыбнулся, прижавшись к теплому боку друга.

— Сулейман, — почти неслышно продолжал Ибрагим, — позволь мне возглавить этот венгерский поход. Ты давно говорил, что тебе больше нравится сражаться вместе с янычарами, чем сидеть на вершине холма и раздавать приказы. Обещаю: рассеивая своей саблей немногочисленное войско Лайоша, ты получишь такое наслаждение, какого не знал вот уже много лет. Представь, как возрастет боевой дух наших солдат, если они увидят, что их султан рядом, что он сражается плечом к плечу с ними! Они поймут, что ты — в самом деле их брат.

— А тебе не кажется, что они будут не так высоко ценить меня после того, как я откажусь от командования?

— Нет, господин.

Сулейман долго обдумывал просьбу друга.

— Ты прав, Ибрагим. Нужно искупать мою саблю и мои руки в венгерской крови. Красивый шелковый кафтан, расшитый золотом, необходимо испачкать грязью и кровью — символами победы и свободы!

Ибрагим встал на ноги и протянул другу руку. Тот схватил ее с искренней убежденностью.

— Спасибо тебе, Ибрагим. Спасибо, что побыл здесь со мной. Пойдем! Пора зажечь свет истинной веры в землях мелкого выскочки Лайоша.

Возвращаясь к своим лошадям, они крепко обнимали друг друга за талию.

* * *

Остаток лета прошел на северной границе империи в многочисленных стычках с войсками Лайоша. Сулейман еще грустил, но он оказался верен своему слову и сражался бок о бок с янычарами. Его сабля безжалостно рубила плоть врага; во всех битвах он горделиво стоял со своими людьми спина к спине. Янычары в свою очередь гордились тем, что сам султан сражается в их рядах.

Вечера проходили в тихих беседах с Ибрагимом; султан и великий визирь обсуждали планы на следующие дни и недели. Османское войско медленно продвигалось вперед, на север.

Их не остановили даже осенние дожди.

Вечером перед началом Рамадана Сулейман и Ибрагим пировали в своем шатре. Давуд, вместе с другими ичогланами, прислуживал им.

— Здесь оленина вкуснее, чем в Эдирне, — заметил Сулейман, жуя нежное мясо.