П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан

Кто-то коснулся ее руки и, опустившись на колени, припал губами к маленькой ранке. Хюррем изумленно вскинула голову и увидела перед собой глаза Сулеймана. Его губы нежно ласкали, целовали палец, увлажняя его. Молча, не сводя с нее взгляда, он обвил руками ее талию и поднял на руки.

Махидевран ошеломленно застыла на месте.

Хатидже лукаво улыбнулась.

Два евнуха распахнули перед ними двери, ведущие из гарема в коридор, известный под названием «Золотой путь». Сулейман нес Хюррем мимо колонн и фонтанов. Они очутились на половине султана. У дверей в свою опочивальню Сулейман, по-прежнему держа девушку на руках, крепко обнял ее и прильнул губами к ее губам. Мягкость его губ воспламенила ее больше, чем она могла ожидать.

Она обвила его шею руками и впилась в него губами со страстью, удивившей даже ее саму. Она наслаждалась вкусом его губ, упругостью языка, вдыхала сладкий мускусный аромат его кожи… Сулейман ногой откинул золотой полог, закрывавший дверной проем, и внес ее внутрь.

В спальне было темно, если не считать небольшой лампы у кровати и еще одной, у самого входа. В темноте в ногах кровати сидели две старые мавританки, но ни Сулейман, ни Хюррем не обратили на них никакого внимания.

Мерцающее пламя факелов освещало серебряные столбики кровати и переливалось в хрустальных львах на вершинах каждого из них. Постель была закрыта пологом из золотой парчи. Уложив Хюррем на роскошный мех, Сулейман задернул полог.

Первое, что почувствовала Хюррем, когда проснулась на рассвете, — мягкость меха под своей обнаженной спиной. В сладкой истоме она опустила глаза и увидела Сулеймана. Тот лежал на подушках в изножье кровати и по очереди ласкал губами пальцы ее ног. Хюррем не могла отвести от него взгляда. Она любовалась его мускулистым телом. Его нагота заворожила ее. Она разглядывала его безупречную кожу, под которой бугрились мускулы, двигавшиеся с каждым его жестом. Длинные черные волосы доходили ему до плеч. Продолжая ласкать пальцы на ее ногах, он посмотрел ей в глаза, улыбнулся и осторожно куснул ее. Не сводя с нее взгляда, провел языком по ее ноге снизу вверх. Задержавшись в средоточии ее женственности, он двинулся дальше. Их губы встретились.

— Доброе утро, мой прекрасный тюльпан, — тихо прошептал он ей на ухо.

— Мой господин, — ответила она, вспыхнув.

Сулейман улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

— Пойдем, — сказал он, беря ее за руку и увлекая за собой.

Выйдя из спальни, они попали в другую комнату, уставленную диванами и другой красивой мебелью. Мавританки, которые всю ночь провели в спальне, смотрели им вслед. За ними последовали два черных евнуха. Они вышли в гостиную, откуда небольшим коридором прошли в личный хамам султана. Хюррем уже привыкла ходить обнаженной при других, и все же прижималась к Сулейману, а свободной рукой прикрывала грудь.

Когда они вошли в жарко натопленный хамам, Сулейман жестом велел ей сесть рядом с ним на выложенную изразцами скамью. Он набрал в горсть теплой воды из чаши и плеснул на ее тело, а затем на свое. Нежно стал мыть ее голыми руками, исследуя ее всю так, словно никогда раньше не видел и никогда не касался женщины.

Он сел на скамью верхом, зажав ее ноги коленями. Охватив обеими руками ее груди, подался вперед и поцеловал ее в губы. Его язык не спеша исследовал ее рот и язык.

Руки Хюррем ласкали грудь Сулеймана. Она почувствовала, как твердеют его соски, и провела руками по гладкому, плоскому животу. Потом она осторожно подтолкнула его назад, чтобы он лег на скамью. Ей показалось, что султан немного удивился и все же подчинился ей.

Хюррем встала и наклонилась над ним.

В тот день она в гарем не вернулась — и на следующий день тоже.

Дариушу присвоили официальный статус аджеми-оглана, то есть чужеземного мальчика, и, вместе с еще шестью сотнями отобранных молодых людей, определили в казарму для обучения и военной подготовки. Он знал, что в будущем его ждут тяжелые физические и духовные испытания. Если он преуспеет — если выживет, его примут в янычары. И тогда он еще на шаг приблизится к освобождению Александры из рабства у матери султана.

Первую ночь аджеми-огланы, которых поместили в общей спальне во дворце Топкапы, страдали от холода. Там гуляли сквозняки, а сквозь дыры в стенах залетали и снежинки. Скрипели ставни. Дрожали на ветру тонкие одеяла. Молодые люди и мальчики теснее прижимались друг к другу на длинных диванах, чтобы не замерзнуть в полусне.

Дариуш, которому не спалось, лежал между двумя молодыми людьми — своими ровесниками. Ему снились душистые локоны Александры и ласковая улыбка на ее губах. Когда крепкая, мускулистая рука соседа во сне коснулась его бедра, а пальцы погладили пах, Дариуш сонно вздохнул, наслаждаясь утешительным теплом, а сосед ткнулся носом ему в шею. Хотя мыслями он утопал в глазах Александры, уголки его губ приподнялись, когда он почувствовал теплоту прижавшегося к нему товарища и его жаркое дыхание. Когда Дариуша наконец сморило, во сне он видел Александру. Он сжимал ее в объятиях.

Дариуш проснулся, как от толчка, — следы ночного удовольствия намочили тюфяк и одеяло.

— Собака! — тихо выругался он.

Небритая щека коснулась его плеча.

— Не бойся, брат мой, — прошептал сосед, по-прежнему прижимаясь к нему. — Все мы мужчины, и все видим сны.

Дариуш задумчиво выслушал сонные слова. Со всех сторон до него доносилось ровное дыхание спящих. Он положил руку на ладонь соседа, который так и не убирал ее с живота Дариуша, и снова погрузился в объятия сна.

Новеньких разбудили задолго до рассвета стуком ложки о деревянную тарелку. Дариуш зевнул и потянулся, почесывая грудь. Повернулся к молодому человеку, который всю ночь согревал его своим теплом, и легонько потряс его за плечо. Тот разлепил сонные глаза и зевнул во весь рот, затем пригладил пальцами спутанные волосы, одернул штаны и протянул руку Дариушу.

— Я Яннис из Греции. — Он широко улыбнулся.

Дариуш улыбнулся в ответ и дружески пожал протянутую руку:

— Дариуш из Галиции.

Они скатились с топчана, натянули шаровары и тапочки. Направились в дальний угол помещения, куда вкатили огромные котлы с пилавом. Те, которые подошли раньше их, жадно запускали пальцы в дымящийся рис и ели. Дариуш слизнул с пальцев липкие зерна и во второй раз запустил руку в котел.

— Я-то думал, что эти турки, которые считают свою цивилизацию развитой, обзаведутся мисками и ложками, — заметил Яннис, потирая заспанные глаза.

Дариуш снова облизал пальцы и показал на стопку мисок и гору ложек на столе за котлами.

Яннис следом за ним расхохотался и снова запустил руку в котел.

Наевшись досыта, они отошли от котлов и стали смотреть, как их товарищи жадно поглощают сытный завтрак.

— Они совсем маленькие — им лет по десять — двенадцать, — задумчиво заметил Дариуш.

— И все христиане, — прошептал Яннис. Заметив вопросительный взгляд Дариуша, он добавил: — Почти всех забрали в албанских деревнях. Все равно здесь их ждет лучшая жизнь, чем та, на которую они смели надеяться дома. Они станут сильными; их обучат и оденут. А если им удастся вступить в корпус янычар, они получат неограниченный доступ к сокровищам и всем мыслимым удовольствиям!

Дариуш сел на диван и стал жевать кусок сладковатого хлеба, который предложил ему еще один юноша.

— Но почему турки комплектуют свою армию из христианских детей?

— Дариуш, в Османской империи много знатных семей. Османы желают сохранить существующую власть и потому не обучают военному делу детей из соперничающей семьи, которые в будущем могут восстать против них. И потом, турки давно заметили, что мы, христиане, более энергичны и воинственны, — усмехнувшись, продолжал Яннис. — Те мальчишки как раз в идеальном возрасте. Из них выйдут настоящие воины Османской империи. Ну а мы с тобой, друг мой, — перестарки. Поэтому нам придется стараться вдвое, чтобы доказать свое достоинство и преданность, если мы хотим, чтобы нас тоже записали в янычары.

Дариуш кивнул в знак согласия. Его лицо смягчилось. Он почувствовал, как краснеет, и робко рассказал Яннису о том, что случилось накануне ночью.

— Друг мой, что естественно, то не стыдно.

— Но это не из-за нашей близости… — Дариуш еще гуще покраснел.

Яннис положил руку другу на плечо:

— Дариуш, не сомневайся в своих чувствах и желаниях. Я тоже испытываю удовольствие при виде женственной хрупкости величайшего Божьего дара, но это ни в коем случае не должно мешать тебе испытывать наслаждение в обществе других мужчин. Не бойся, ты будешь делать только то, чего хочешь в глубине души.

Дариуш посмотрел в зеленые глаза Янниса; затем увидел его полные, чувственные губы…

— Да, — прошептал он.

Оба обернулись, когда в дверях дортуара показался дородный офицер в полной форме.

— Все во двор! — закричал он, повторив то же самое на нескольких языках.

Дариуш и Яннис вместе с остальными вышли под обжигающе холодный ветер, пронизывающий Первый двор Топкапы. Следом за ними из других помещений высыпали другие новенькие.

Двадцать янычар толкали мальчишек, добиваясь, чтобы те выстроились в ровные шеренги. Офицер, который первым пришел к ним, прошел вдоль рядов, оглядывая отобранных учеников, и радостно улыбнулся. Затем он приказал:

— Раздевайтесь! — и повторил приказ на нескольких языках.

Дариуш и Яннис сбросили тапочки и развязали пояса шаровар, которые упали на подмерзший гравий. Ветер быстро остудил их. Над ними летали снежинки. Некоторые мальчики помладше стеснялись раздеваться; взрослые солдаты нещадно лупили их. На дворе послышался свист плетей. Мальчики не смели кричать от боли. Тем, которые в невинности прикрывали гениталии руками, тоже досталось. Офицеры приказывали опустить руки по бокам и стоять смирно.