П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан

Ее спутнице было много лет, но присмотревшись, Александра поняла: когда-то она была настоящей красавицей.

— Я — старшая наложница, дорогая, — тихим, мелодичным, но вместе с тем суровым голосом произнесла она. — Ты обязана беспрекословно слушаться меня и выполнять все мои приказы. Неподчинившихся ждет суровое наказание: им надевают на голову мешок и бросают в Босфор.

Александра внимательно слушала и смотрела в морщинистое лицо, измученное заботами. Она сразу поняла, что старухе можно доверять.

Азан продолжался. Мелодия словно обволакивала все существо Александры. Старшая наложница наклонилась к ней и погладила ее голову и щеку тыльной стороной ладони. Стоя почти неподвижно, в свете единственного окошка, Александра молча следила за тем, как старуха осматривает ее. Она ласково коснулась груди девушки под тонкой рубашкой.

— Ты очень красива, дорогая, — прошептала она, расстегивая на Александре рубашку и снимая ее через голову. Охватив обе груди девушки ладонями, старуха слегка сдавила их и провела костлявым пальцем по отвердевшим соскам. Лизнув палец, она увлажнила один сосок и задумчиво наблюдала, как набухает розовый бутон.

Морщинистые руки пробежали по гладкой спине и животу Александры, а затем спустились ниже, к завязкам ее просторных панталон. Она осторожно спустила их, обнажив поросль мягких волос на лобке. Глядя Александре прямо в глаза, старуха осторожно ощупала ее снизу и просунула внутрь палец.

Александра тихо ахнула.

Старшая наложница опустилась на колени и осмотрела ее стройные, крепкие бедра и красивые маленькие ступни.

Снова выпрямившись в полный рост, она с довольным видом произнесла:

— Ты очень красива, юная наложница, и тебя ждет большое будущее.

Александра невольно вспыхнула, когда старуха обняла ее и поцеловала в лоб. Затем она помогла Александре снова одеться и, приведя на коврик посреди комнаты, велела ей сесть на колени.

Они сидели лицом к лицу, слушая азан.

— Для того чтобы продолжить путь, — сказала старуха, — ты должна принять ислам.

Александра кивнула: Хатидже еще вчера подготовила ее к такому шагу.

Старшая наложница взяла Александру за руку и осторожно вытянула указательный палец.

— Повторяй за мной: «Ля хауля ва ля куввата илля би-Лляхи»… Нет силы и мощи ни у кого, кроме Аллаха…

Александра тут же узнала слова, которые произносил муэдзин.

Старуха подняла палец перед ее лицом и велела повторить слова на новом для нее языке.

— Ля хауля ва ля куввата… — запинаясь, проговорила Александра.

— …илля би-Лляхи, — напомнила старшая наложница.

— …илля би-Лляхи…

Подняв Александру на ноги, старуха снова обняла и поцеловала ее.

— Отныне у тебя другое имя: Хасеки Хюррем. «Хасеки» значит «наложница». «Хюррем» — «Веселая».

— Хасеки Хюррем, — повторила девушка, пытаясь с помощью новых, незнакомых звуков заглушить страх и горе, навсегда изменившие ее жизнь. — Веселая… — прошептала она, надеясь, что новое имя поможет ей в будущем.

Хюррем обняла старшую наложницу и поцеловала ее в увядшую, морщинистую щеку.

Она поняла, что оживает.

Девушка улыбнулась — искренне и с растущей уверенностью.

Утро Хюррем провела в хамаме. Согревшись в жарко натопленном зале, она нежилась в прохладной каменной галерее, прислушиваясь к звонким голосам девушек, беседующих рядом.

Вскоре к Хюррем присоединилась Хатидже, которой очень понравилось новое имя подруги. Все утро они нежились в воде и болтали. Вдоволь наплескавшись в бассейне, они легли на мраморную плиту в центре зала. Две рабыни-мавританки принялись массировать их и умащать благовониями. Хатидже и Хюррем пили растопленный снег с вершин Карпат, подслащенный порошком из лепестков тюльпанов.

После обеда, состоявшего из свежеиспеченного хлеба и всевозможных фруктов, Хатидже повела Хюррем на верхнюю галерею. Там старшие наставницы давали всем наложницам уроки. Девушки учились говорить и писать на всех языках, распространенных в Османской империи. Кроме того, наложницам давали уроки вышивания и шитья, а также обучали истории, математике и географии. Две старшие наложницы учили их петь и играть на разных музыкальных инструментах. Хюррем не терпелось приступить к урокам, выучить турецкий и фарси и прочесть тысячи книг и рукописей, которые она видела на верхнем ярусе.

Так шли дни и недели. Ей ничего не оставалось желать. Она жадно впитывала знания и на время забыла обо всем остальном.

Сидя на деревянной табуреточке на верхней галерее, Хюррем с удовольствием наблюдала за птицами, играющими на верхних ветках бука, и вышивала себе рубашку. Она что-то мурлыкала себе под нос, радуясь теплому солнцу. Услышав шорох босых ног по половицам, она подняла глаза и увидела, что к ней подошел Гиацинт.

— Солнце меркнет по сравнению с твоим блеском, красавица.

— Спасибо. — Она улыбнулась, радуясь, что больше не боится великана и не испытывает рядом с ним никаких неприятных чувств. Его обезображенное лицо больше не скрывало подлинной, высоко ценимой, красоты его души.

— Достопочтенная Хафса-султан требует тебя к себе.

Хюррем смутилась — с тех пор как ее два месяца назад привели сюда, она не покидала двора наложниц. Положив на табуретку неоконченное вышивание, она взяла Гиацинта за руку и пошла за ним.

Гиацинт отпер дверь в дальнем конце галереи, взяв ключ со связки, висевшей у него на поясе. Они спустились вниз по каменным ступенькам.

Оказавшись во дворе Хафсы-султан, Хюррем ахнула и остановилась. Она залюбовалась великолепными фонтанами и затейливо подстриженными деревьями. Здешняя обстановка составляла разительный контраст с почти пустым двором наложниц. На клумбах пестрели тюльпаны; несколько больших кошек нежились среди цветов или у фонтанов, зорко следя за плавающими в воде золотыми рыбками.

Нижняя крытая галерея была высечена из очень красивого зеленого мрамора. Колонны, изящно извиваясь, поднимались к искусно вырезанным капителям. Своды, на которых покоилась верхняя галерея, были выложены изникской керамической плиткой, расписанной цветами и птицами.

Хюррем повели наверх по винтовой мраморной лестнице. Гиацинт ненадолго оставил ее, и она принялась любоваться сверху красивым двором.

Через несколько минут из ближней к ней двери вышла Хатидже. Она подбежала к Хюррем и радостно обняла ее. Затем, поднеся указательный палец к губам и призвав ее к молчанию, она поцеловала ее в губы и сбежала вниз по винтовой лестнице.

Дверь, из которой она выбежала, осталась приоткрытой.

— Войди, дитя мое.

Хюррем вошла в тускло освещенное помещение и упала на колени в знак почтения.

Обстановка в комнате, в которую она вошла, была роскошной. Повсюду яркие ковры и резная позолоченная мебель. Стены украшали фрески с изображением деревьев в цвету. Из-за дерева выглядывал большой олень. Грациозные птицы летали по ярко-синему, расписанному вручную небу.

Мать наследника престола сидела на большой тахте под полупрозрачным голубым пологом, который тихо покачивался на ветерке. Золотые звезды, в произвольном порядке нашитые на материю, поблескивали в мерцающем свете единственного факела, который держал в руке мавр, неподвижно стоящий в углу.

— Хюррем, подойди, сядь со мной.

Хюррем подчинилась; глаза мавра неотступно наблюдали за ней. Девушка села на большую вышитую подушку, не сводя восхищенных глаз с полупрозрачной ткани. От изумления и восхищения она совсем оробела.

— Поговори со мной, дитя мое. Расскажи, чему ты научилась за последние месяцы.

— Я много чему научилась, госпожа, но мне еще многое надо узнать. Я умею писать свое имя и много простых слов на турецком и фарси, могу немного читать на обоих языках. Наставница меня хвалит, говорит, что я хорошо пою и лучше всех играю на лютне.

— Кроме того, наставница отмечает твои достижения в географии и алгебре.

— Да, госпожа, хотя деление в столбик дается мне еще с трудом.

— Я очень довольна твоими успехами, дитя, ибо твои растущие познания обеспечат тебе хорошее будущее.

Мускулистый мавр опустился на корточки, но по-прежнему высоко держал факел.

— Очень скоро, дитя мое, тебя подарят величайшему из султанов, который когда-либо ступал по поверхности земли.

— Султану Селиму, вашему мужу? — прошептала Хюррем. Слова ее гулким эхом отдались от стен и оставили в душе пустоту.

— Нет. Султану Сулейману, моему сыну.

— Но ведь он не султан… — смущенно возразила Хюррем.

— Молчи! — сердито воскликнула Хафса-султан. — Не перечь мне!

— Простите, госпожа, — произнесла Хюррем, лишь слегка пригибаясь на мягкой подушке.

— Сулейман скоро… очень скоро… станет султаном. Не следует недооценивать влияние матери наследника престола. Ступай, возвращайся к своим занятиям…

Хюррем поцеловала землю у ног Хафсы-султан и, пятясь, вышла. Она молчала, хотя голова ее полнилась мыслями.

Дариуш неуверенно шагал по улицам Стамбула.

Он брел вдоль громадного акведука Валента — от самого его начала у огромного водохранилища в Белградском лесу. Он не переставал дивиться и восхищаться огромным сооружением, которое лежало на величественных каменных арках.

В город он вошел через Белградские ворота в Феодосиевых стенах, защищавших Константинополь от варваров не одно тысячелетие. Он любовался красной плиткой и известняковыми блоками, которые выдержали многочисленные натиски завоевателей с севера. Янычары, символически охраняющие ворота, не обратили на парня особого внимания.