Алисса Джонсон - Великолепный джентльмен

– По крайней мере в этом мы можем достичь согласия.

Это была полная чепуха, но если Анна чувствует себя лучше, говоря эту ерунду, то он может повременить с более серьезными аргументами по данному вопросу.

– Хотя только вы воспринимаете эти слова как комплимент. – Она задумчиво поджала губы. – В тот вечер, когда мы познакомились, вы сказали мне, что можете «выторговать у черта его хвост».

– Я и в самом деле так сказал? – Он хмыкнул. – Боже мой, какая самоуверенность.

– И знаете, что я об этом подумала?

– Я даже не помню, чтобы я это говорил.

– Я представила, как вы попытаетесь это сделать. Ведь вы мужчина, а все мужчины необъяснимым образом стремятся к тому, чего не могут заполучить. Даже когда это им совершенно не нужно и приобретение этого не принесет им никакой выгоды. – Она фыркнула. – Хвост у черта. Ну и ну! Что бы вы с ним стали делать?

– Вы же прекрасно понимаете, что я говорил в переносном смысле.

– Вероятно, повесили бы на стену, чтобы другие могли восхищаться вашим мастерством. – Она с отвращением покачала головой. – И мне грозила та же участь.

– Прошу прощения?

Зачем ему хвост на стене, и какое отношение это имеет к ее участи?

– Эти мои визитеры, они ведь искали того же.

Они вновь вернулись к этому разговору. Макс озадаченно покачал головой, готовый отказаться от предположения, что мужчины и женщины одинаково предсказуемы.

– Я не думаю, что…

– Что сделали бы эти джентльмены, если бы я приняла их? Может, они на всякий случай приносили с собой стишки? Цветы и конфеты? Может, они приходили с благородными намерениями?

– Сомневаюсь, – вынужден был признать он.

– Потому что им было абсолютно безразлично мое общество. Им просто нужен был хвост.

После долгой тягостной паузы он произнес:

– Может, вам лучше отказаться от этого сравнения? Это… сомнительно. Во всех смыслах.

Анна бросила на него ласковый взгляд. По-видимому, она прекрасно понимала все разнообразные подтексты этого сравнения.

– Оно подходит во всех смыслах.

– Вы не дьявол, дорогая.

– Для них – да, или что-то вроде этого. Она опустила глаза и носком ботинка коснулась маленького камешка. – И была такой же для вас менее чем два дня назад.

– Я ошибался. – Его еще долго будет мучить осознание того, насколько он ошибался. – Мне очень жаль.

Анна покачала головой:

– Что сделано, то сделано.

– Возможно, но…

Она подняла руку.

– Не надо. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Такое замечательное утро. Я не хочу обсуждать все эти неприятные вещи.

Макс тоже не желал продолжать разговор на эту тему и с готовностью повиновался.

– Хорошо. О чем бы вы хотели поговорить?

– Расскажите мне о поместье Эспли, – произнесла она после некоторого раздумья. – Как много из того, что мы видим, принадлежит Хаверстонам?

– Все, что находится перед нами, и больше, – ответил он, предлагая Анне руку, чтобы продолжить прогулку.

Он рассказал ей все, что ему было известно о семействе маркиза и о Колдуэлл-Мэноре, поддерживая ровный поток информации и, возможно, ради большей драматичности приукрашивая время от времени факты. Так продолжалось до тех пор, пока они не вернулись к дому.

Они расстались у подножия задней лестницы, и Макс, обдумывая события этого утра, подождал, пока Анна не скроется в дверях.

«Что сделано, то сделано» – эти слова не покидали его. Он не мог не задаваться вопросом, может ли то, что он сделал, быть исправлено простым «Мне жаль»?

Время может восстановить утраченное доверие. Утренние прогулки на солнце, разговоры в библиотеке – этому способствовала каждая минута, проведенная вместе. Но он хотел чего-то большего, чем медленное продвижение. Он хотел искупить свою вину перед ней.

Нужен был какой-то поступок. И, похоже, он знал, какой именно.

Макс постучал в дверь кабинета Люсьена, затем вошел, не дожидаясь ответа.

– Какого черта в такое прекрасное утро ты сидишь здесь, как крот?

Люсьен оторвался от работы и заморгал, как человек, перенастраивающий фокус. Он перевел взгляд с Макса на часы, стоящие на каминной полке, затем снова посмотрел на него с преувеличенно удивленным видом.

– О чем ты?

Макс уселся на свое любимое место напротив стола Люсьена, игнорируя невысказанный вопрос, почему он сам на ногах в столь ранний час.

– Чем ты занимаешься?

– О! – Люсьен нахмурился, глядя на бумагу, лежавшую перед ним. – Пишу письмо тетушке Гвен, в котором пытаюсь объяснить, почему я не могу привезти ее новообретенную племянницу в Лондон.

Макс подумал о том, что ему известно о грозной тетушке Люсьена.

– Удачи тебе.

– Спасибо. Тебе что-то нужно?

– Да. У тебя ведь есть лисья гончая, не так ли? У нее недавно были щенки?

– Есть. – Люсьен расслабился, откинувшись на спинку стула. – Она ощенилась.

– Ты не продашь мне одного щенка?

– Нет, разумеется, не продам.

– Превосх… – Макс удивленно вскинул брови. – Прошу прощения?

– В твоем городском доме не найдется места для гончей, – фыркнул Люсьен.

– А-а. Нет, это не для меня. Это для твоей сестры.

– Ты хочешь купить у меня собаку, чтобы отдать Анне? – Темные брови Люсьена приподнялись. – Зачем?

– В качестве подарка.

– Джентльмен не дарит собаку даме, которая не является его женой. – Он помахал пером, как бы подкрепляя свои слова. – Благоразумный джентльмен не станет делать такого подарка и своей жене.

– Мы обязательно должны следовать правилам в вопросе подарков?

– Да. Если только ты не приведешь весомый аргумент в пользу того, почему нам этого не следует делать.

Макс мог бы привести сотню аргументов, но он обобщил их в один самый простой:

– Это глупо.

На Люсьена его слова, по-видимому, не произвели никакого впечатления.

– Многие правила глупы, но нам приходится им следовать.

– Но не тогда, когда есть возможность их обойти. Анна хочет собаку. Я хочу подарить ее ей. Почему какое-то дурацкое правило должно мешать нашей общей радости?

– Почему все-таки ты хочешь подарить ей собаку? – продолжал настаивать Люсьен.

Макс тщательно обдумывал свой ответ. Проявив немного изворотливости, он сможет избежать упоминания о своей давней встрече с Анной и убедить Люсьена продать ему собаку и, возможно, сможет убедить себя, что если он и лжет, то только ради сохранения тайны.

Или все-таки открыть Люсьену правду?

– Я должен перед ней извиниться.

У Люсьена потемнело лицо, и он выпрямился на стуле.

– Извиниться за что? Что ты натворил?

– Ничего такого, из-за чего тебе стоило бы переживать и доводить себя до апоплексического удара, – успокоил его Макс. – Она на меня не сердится.

«Больше не сердится», – добавил он мысленно, затем дождался, когда Люсьен кивнет, и продолжил:

– Четыре года назад я не просто познакомился с Анной, как говорил раньше. Я пытался завести с ней более близкие отношения. Я несколько раз приходил к ней с визитом и даже написал несколько писем. Однако миссис Рейберн сообщила мне, что ее дочь не хочет меня видеть. Признаюсь, это вызвало у меня горькие чувства, и наша следующая встреча, которая произошла здесь, в Колдуэлле, прошла несколько напряженно. Я вел себя не так, как подобает джентльмену.

Люсьен, которого вопреки ожиданиям Макса это признание нисколько не расстроило, отмахнулся:

– Чепуха. Возможно, ты держался несколько высокомерно, но этого и следовало ожидать. Я не видел в твоем поведении ничего грубого…

– Не в момент ее приезда, потом, во время нашего разговора, который проходил без свидетелей.

– Объясни.

– Ты можешь не доставать свои дуэльные пистолеты. Я всего лишь был не слишком дружелюбен, но не позволил себе ничего лишнего.

– Где вы встретились?

– В холле, – ответил Макс, не испытывая особой вины за эту полуправду. Грубо говоря, они действительно встретились в холле. Правда, бо́льшая часть разговора происходила в бильярдной, но встретились-то они не там. Более важно было то, что для их общего блага Люсьену ни к чему было знать о деталях разговора.

– И что было сказано между вами, точно?

– Я спросил о продолжительности визита и выразил сомнение в истинности ее родственных притязаний.

Люсьен выругался.

– Ты не имел на это никакого права.

– Спорный вопрос. Но дело сделано. Я извинился за это, и…

– Тебе следовало сказать мне, что четыре года назад она отказала тебе в знаках внимания, – проворчал Люсьен.

– Она мне не отказывала. – Боже, слышать это было так же приятно, как и говорить. – Это были интриги миссис Рейберн. Анне даже не сообщали о моих визитах. Мои письма до нее не доходили. Я… почему, черт возьми, ты смеешься?

Это больше походило на смешок, чем на взрыв смеха, но учитывая настроение Люсьена всего лишь несколько секунд назад… это было по меньшей мере неожиданно.

– Ты не помнишь, как нас с Лилли разлучили в юности? – спросил Люсьен.

– Вмешалась твоя мачеха. При чем…

– Она перехватывала наши письма, а потом сказала мне, что Лилли сбежала с другим мужчиной, за которого собирается выйти замуж. Я увидел некоторое сходство, вот и все.

– С той лишь разницей, что я – это не ты, она – не Лилли, и мы не влюблены друг в друга, – возразил Макс, испытывая неловкость от того, что разговор неожиданно принял такой оборот. – Все это несущественно. Я пытаюсь наладить отношения с Анной, потому что она из семейства Хаверстонов. Она хочет иметь большую породистую собаку, мечтала об этом многие годы. И я хочу сделать ей подарок. Мы оба хотим доставить ей радость. Так ты продашь мне собаку или нет?

– Нет…

– Проклятие!

Люсьен поднял руку.

– Ты позволишь мне закончить? Она сама может выбрать щенка из помета. Собака будет подарком от меня, что вполне вписывается в рамки приличий. Однако ты можешь сказать, что это была твоя идея. Скажи ей, что этот подарок преподнесен в качестве извинения