Анна чуть помедлила, застегивая пуговицы платья, и мысленно заставила себя собраться. Что толку винить себя? Она составила неверное мнение о характере этого человека, вот и все. Она не первая и не последняя из женщин, совершивших подобную ошибку.

Ее мать говорила, что составлять мнение о характере мужчины – значит, крупно ошибаться относительно его характера, но Анне нравилось думать, что эта поговорка не соответствует действительности.

Анна надела новые кожаные полусапожки, которые ей сшили незадолго до отъезда из Андовер-Хауса. Ей не хотелось идти на лишние траты, но это было необходимо. Нельзя ведь жить в деревне, не имея ни одной пары кожаных сапог.

И именно на этом необходимо сосредоточиться сейчас – на своем коттедже, на тысяче фунтов и человеке, от которого все это зависело.

Лорд Эспли оказался настоящим джентльменом, таких мадам, как правило, не принимала во внимание, заявляя, что все мужчины скроены по одной мерке. Слегка своенравный, если судить по тому, как он добился ее согласия остаться в Колдуэлле, но все равно порядочный… Возможно, более чем просто порядочный. Не каждый человек из высшего общества пригласит незаконнорожденную сестру в собственный дом.

Теперь, когда усталость, нервное возбуждение и разочарование предыдущего дня не застили ей глаза, Анна начала видеть маркиза Эспли и себя в нынешних обстоятельствах в новом свете.

Она желанный гость в великолепном сельском поместье. Многие сочли бы это сбывшейся мечтой. Это не было ее мечтой, но было бы настоящей глупостью воспринимать сегодняшнюю ситуацию как тяжкое бремя.

Что сказала миссис Кулпеппер, когда они покинули Лондон?

«Какое приключение нас ждет впереди, моя дорогая! Давай же получим от него удовольствие».

«Так я и сделаю», – подумала Анна, взяла шляпку из светло-голубой ткани, которая прекрасно сочеталась с платьем, и вышла из комнаты. Она сделает все, что потребуется, чтобы использовать эту ситуацию наилучшим образом, будь то с согласия или без согласия Макса Дейна.

Спускаясь по лестнице, Анна почувствовала, что к ней вновь вернулась надежда. Она всегда считала, что рассвет – лучшее время суток.

В Андовер-Хаусе она любила предрассветное время за тишину. Матушка и ее гости никогда не поднимались раньше полудня, поэтому слуг, бо́льшую часть ночи занятых обслуживанием вечеров миссис Рейберн, редко вызывали до того, как вставало солнце.

Анна часто оказывалась единственной, кто бодрствовал в доме. Иногда казалось, что она единственная обитательница этого дома, словно Андовер-Хаус принадлежит ей, и она могла беспрепятственно бродить по его коридорам и комнатам. На час или два в день ей почти удавалось убедить себя, что она свободна.

В Колдуэлле, внезапно осознала Анна, ей нет нужды убеждать себя в чем-либо, и на ее лице появилась улыбка. Она гостья в прекрасном загородном поместье, а скоро и у нее появится собственный чудесный домик в деревне. Все идет прекрасно.

Но жизнь в Колдуэлл-Мэноре оказалась более интенсивной, чем ей показалось вначале. Приглушенное звяканье горшков и сковородок доносилось из кухни снизу. Шарканье ног и скрип половиц звучали наверху. По-видимому, жизнь в сельском доме начиналась гораздо раньше, чем в городском особняке.

«Ну, не важно, – решила она. – Макс наверняка еще в постели, и это уже хорошо».

И все же Анна решила не появляться в холле, в который выходили двери библиотеки и бильярдной, пока с нее хватит и этой части дома. Но, гуляя по крылу дома, где располагалась ее комната, она нашла гостиную, оранжерею, гостевые комнаты, кладовки и полдюжины помещений, предназначение которых осталось ей непонятно.

Через окно одной из таких непонятных комнат она увидела, что солнце уже поднялось, и поднялось оно не над покрытыми сажей крышами и дымоходами, а над живописными зелеными просторами. Утро обещало быть чудесным

Оставшиеся комнаты мало интересовали Анну, и, воспользовавшись черным ходом, она вышла из полутемного дома в теплое солнечное утро.

«О, как чудесно!»

Вдали за домом виднелись холмы, по мягкой траве которых так и тянуло побродить. От предвкушения нового приключения у нее почти кружилась голова, и, сделав глубокий вдох, Анна, не выбирая дороги, двинулась в путь.

В прошлом она не раз представляла себе подобную прогулку. Деревня, раннее утро, трели птиц и цоканье белок, ее волосы треплет легкий ветерок, приносящий запах сена и сосновых иголок. Может быть, она увидит коров где-нибудь на лугу или погонщика скота, подгоняющего стадо длинным бичом.

«Мирный», «пасторальный», «совершенный» – эти слова она часто встречала в книгах, рассказывающих об английской сельской местности. Именно эти слова приходили ей на ум, когда она мечтала о прогулках по зеленым полям.

По правде говоря, еще совсем недавно она проводила немало времени, рисуя в своем воображении прогулки в деревенской местности. Когда Андовер-Хаус погружался в сон, она бродила по его коридорам. Когда же он просыпался, становясь шумным и суетным, Анна пряталась в своих книгах и фантазиях. Она несчетное количество раз представляла себе, как гуляет по прекрасным, мирным полям, окружающим ее воображаемый коттедж.

К сожалению, реальность не совсем соответствовала мечтам Анны.

В первые же полчаса она вляпалась в навоз. Она оттерла основную грязь о камень, но стойкий запах остался, и, для того чтобы решить эту проблему, ей пришлось по щиколотку войти в протекающий неподалеку ручей.

Вода оказалась холоднее, чем она ожидала, а скользкие камни на дне делали опасным каждое движение. Но с небольшим усилием она смогла оттереть отвратительную грязь с обуви, ухитрившись при этом не свалиться в воду.

Но вода просочилась сквозь тонкую кожу полусапожек, так что когда она выбралась из ручья, прогулка стала некомфортной. Стараясь не обращать внимания на противное хлюпанье, Анна решительно направилась к ближайшему холму. Ноющие от непривычной нагрузки мышцы очень скоро заставили ее забыть о промокших ногах.

Этот холм был не особенно крутым, но достаточно высоким, а почва ближе к вершине оказалась влажной и рыхлой. Ботинки то и дело скользили по мокрой глине, и поэтому последние десять минут этого «восхождения» больше походили на карабканье, чем на подъем. К тому времени, когда она достигла вершины холма, подол ее платья больше походил на бахрому, заляпанную жирной грязью до самых колен, руки почти до локтей были измазаны глиной, а ноги ныли от боли.

Но все эти трудности стоили того вида, который открылся перед ней.

Это был прелестный пасторальный пейзаж, причем такой, какой она представляла в своих мечтах: плодородные поля и холмы, перемежающиеся перелесками и живописными каменными насыпями. Теплый ветерок ласкал ее лицо, а запах сена дразнил ноздри. Блеяние овец и мычание коров эхом отдавались вдали. Это был мир, далекий от звуков и запахов Лондона, мир, который казался ей гораздо более совершенным.

Анна улыбнулась и решила, что, несмотря на неудачный опыт с коровьей лепешкой, несмотря на ноющие ноги, мокрые сапоги, испорченное платье и наверняка натертые мозоли, это утро складывается самым распрекрасным образом.

Она еще немного насладилась пейзажем, затем набрала полные легкие сладкого воздуха и отправилась дальше.

В течение следующего часа она бродила по полям, редким перелескам, небольшим холмам, стараясь при этом кружить неподалеку от имения, чтобы не забрести слишком далеко и не заблудиться. Однако через некоторое время ноги у нее разболелись настолько, что терпеть подобное неудобство больше не было сил. «Пора возвращаться», – решила Анна, поднявшись на вершину очередного пригорка. Следующий холм можно исследовать в другой раз, тогда она, может, даже рискнет подойти к тому стаду овец, которое виднеется у изножья холма.

Анна бросила прощальный взгляд на великолепный пейзаж, обернулась и неожиданно увидела перед собой маленькие черные глазки на длинной собачьей мордочке.

– Ох ты, боже мой, – в восторге прошептала она. – Кто это у нас здесь?

Черная с рыжими подпалинами, вислыми ушами, низко опущенным хвостом и напряженным взглядом, собака недоставала ей до колен, но в ее поджарых очертаниях чувствовалась природная сила.

– Какая ты прелесть! – проворковала Анна и протянула собаке руку. – Какая красавица!

Красавица опустила голову и издала тихий рык, продемонстрировав внушительный ряд острых белых зубов, при виде которых у Анны от страха заколотилось сердце.

– Ох, ну перестань, все хорошо, все в порядке. Хорошая собачка…

Анна медленно отняла руку и начала осторожно отступать назад. Собака, припав к земле, последовала за ней, а ее рык перешел в низкое непрерывное рычание.

– Послушай, не стоит этого делать.

Страх тугим узлом скрутил ее желудок. Собака была не очень большой, навскидку не более пятидесяти фунтов, но она казалась настолько проворной (если не сказать злой), что вполне могла причинить человеку значительный ущерб.

– Не стоит, я очень люблю собак.

Собака сделала резкий рывок, щелкнула челюстями в нескольких футах от ее ног и мгновенно отпрыгнула назад.

– Нет! Гадкая собака!

Она не смогла сдержать дрожь в голосе, но компенсировала это громкостью восклицания и даже погрозила собаке пальцем, словно браня непослушного ребенка. От этого ей стало одновременно и смешно, и страшно.

– Очень плохая собака!

Но псина, по-видимому, почувствовала ее неуверенность и снова рванулась к Анне, тут же резко остановилась и вновь отпрыгнула.

Анна глубоко вдохнула, собираясь вновь отругать пса и в то же время отчаянно надеясь, что скоро подоспеет помощь. Но у нее так и не появилось возможности реализовать свой плохо продуманный план.

Внезапно раздались пронзительные свистки, которые, к ее огромному изумлению и облегчению, заставили собаку развернуться и помчаться обратно к стаду, забыв о существовании Анны.

Хотя непосредственной угрозы уже не было, сердце Анны продолжало бешено колотиться, а сама она по-прежнему не отрывала глаз от собаки, боясь, что та снова нападет на нее. Даже быстрые шаги, раздавшиеся за ее спиной, не заставили Анну обернуться.