Джорджетт Хейер - Великолепная Софи

Мистер Голдхэнгер едва не зарычал от бессильной злобы, но повиновался, бросив через плечо:

– Вам нечего бояться! Я очень рад тому, что вы наконец уберетесь отсюда! – И добавил, дрожа от ярости: – Шлюха!

Софи негромко рассмеялась. Вставив ключ в замок и повернув его, она сказала:

– Что ж, лучше быть шлюхой, чем замотанным в простыню пугалом, которым устрашают глупых мальчишек!

– Пугалом? – непонимающе переспросил мистер Голдхэнгер. – Пугалом…

Но его незваная гостья уже исчезла.

Когда вечером Хьюберт поднимался по лестнице к себе в спальню, навстречу ему попалась кузина, вышедшая из классной комнаты. Она воскликнула:

– Хьюберт! Ты-то мне и нужен! Погоди, у меня кое-что есть для тебя! – Она отправилась в свою комнату и через пару минут вернулась, лукаво глядя на него: – Закрой глаза и протяни руку!

– Эй, Софи, что это еще за шуточки? – с подозрением спросил он.

– Никаких шуток!

– Ну, судя по вашему виду, вы намерены меня разыграть, – проворчал он, но послушно закрыл глаза и протянул руку. Софи вложила в его ладонь перстень и долговую расписку, а потом сказала, что теперь он может открыть глаза. Он повиновался и испытал такой сильный шок, что от неожиданности уронил перстень. – Софи!

– Что ты за неловкое создание! – укорила она. – Не забудь сжечь этот дурацкий клочок бумаги! Я чуть было не сделала этого сама, поскольку ты вполне способен снова забыть его в кармане, но потом подумала, что тебе будет приятно увидеть его в своих руках.

Хьюберт наклонился, чтобы поднять перстень.

– Н‑но, Софи, каким образом… кто… как он попал вам в руки?

– Я забрала его у мистера Голдхэнгера, разумеется.

Он ахнул:

– Забрала у… Неужели вы побывали у этого старого дьявола? Вы не могли так поступить!

– Да, именно это я и сделала. Кто мог мне помешать?

– Боже милосердный! – воскликнул он. Схватив ее за запястье, он хрипло спросил: – Почему он отдал его вам? Вы хотите сказать, что выплатили деньги, которые я был ему должен?

– О, не нужно так волноваться из‑за пустяков! Просто у меня оказались лишние пятьсот фунтов, которые ты мне вернешь при первой же возможности. И не смотри на меня с таким ужасом, глупый ты мальчишка!

– Софи, я не могу этого допустить! – сдавленным голосом сказал он. – Кроме того, он ссудил мне их под пятнадцать процентов в месяц, и я точно знаю, что он не расстался бы с моей долговой распиской, не получив все до последнего пенни! Софи, скажите мне правду!

– Я и говорю. Безусловно, ему это очень не понравилось, но пришлось уступить, потому что я пообещала пойти на Боу-стрит, если он откажется. Думаю, ты был прав насчет него, Хьюберт! Скорее всего, он действует заодно со всеми ворами в Лондоне, потому что стоило мне пригрозить ему, как он сразу же забеспокоился. Полагаю, ему очень не хочется становиться объектом пристального внимания магистрата.

– Голдхэнгер позволил запугать себя настолько, что отдал расписку и перстень? Голдхэнгер? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.

– А что еще ему оставалось делать? Я заявила ему, что глупо надеяться, будто с тобой может случиться что-либо ужасное, если вся эта история выплывет наружу; кроме того, он прекрасно понимал, что если я действительно отправлюсь на Боу-стрит, то он не получит ни пенни из своих денег.

– Вы остались наедине с этим грязным негодяем! Неужели вам не было страшно, Софи? – с изумлением спросил он.

– Нет, ничуточки. – И с извиняющимся видом добавила: – Если хочешь знать, я начисто лишена чувствительности. Сэр Гораций говорит, что это ужасно и совершенно не свойственно женщине. Но, честное слово, Голдхэнгер показался мне смешным! Эль Моро был куда страшнее! Он был одним из герильеро, и к тому же отъявленным разбойником! Однажды ночью, когда сэр Гораций был в отъезде, он вломился в наш дом вместе со своими людьми… Однако я разболталась! Люди, без конца вспоминающие свои приключения, – самые скучные создания на свете!

– Софи, он мог причинить вам вред…

– Мог, но у меня имелся пистолет, так что очень скоро он отказался от этой мысли! – пояснила она.

– Софи, Софи, и что мне теперь делать? – воскликнул он.

– Ничего. Тебе больше решительно ничего не надо делать. А вот мне пора идти, иначе я опоздаю к ужину. Не забудь сжечь ту бумагу!

Она скрылась в своей комнате, оборвав слова благодарности и протеста, которые он забормотал, и поскольку в тот день он ее больше не видел, то не смог их повторить. Тем вечером Хьюберт устраивал вечеринку, но друзья заметили, что он необщителен и задумчив. А в голове у него и впрямь царила путаница. Поначалу он испытал огромное облегчение оттого, что наконец избавился от долга перед Голдхэнгером, но, стоило ему не торопясь обдумать случившееся, на смену облегчению быстро пришло неуютное чувство вины. При мысли о том, что Софи, обычная женщина (к тому же младше годами!), не только выплатила его долг, но и ради него навестила такого человека, как Голдхэнгер, он испытал приступ дурноты. Скверный джин отнюдь не улучшил его настроения, и когда ранним утром он доплелся до Беркли-сквер, то был ничуть не ближе к решению этой новой проблемы, чем в начале прошлого вечера. Единственная связная мысль, крутившаяся в его голове, заключалась в том, что он должен любым способом немедленно вернуть кузине пятьсот фунтов.

На следующий день из Лестершира вернулся мистер Ривенхолл, причем на Беркли-сквер он появился отнюдь не в самый подходящий момент. Джейн Сторридж, чью бдительность Софи явно недооценила, не только обнаружила пропажу бриллиантовых сережек из шкатулки своей молодой хозяйки, но и подняла такой шум в помещении для слуг, что экономка миссис Ладсток сочла необходимым заявить леди Омберсли, что хотя сама она не знает, до чего способны докатиться нынешние слуги, но готова дать голову на отсечение, что ни одна из служанок, находящихся в ее подчинении, не прикасалась к серьгам мисс Стэнтон-Лейси. Она продолжила свою мысль, намекнув, что мисс Сторридж, совершенно необоснованно именующей себя горничной, следовало бы лучше следить за драгоценностями хозяйки. К ее мнению присоединился и Дассет, поведение которого свидетельствовало о столь глубокой обиде, нанесенной ему неслыханными инсинуациями, что леди Омберсли пришла в отчаяние, сообразив, что стоит на пороге домашней катастрофы. Она послала за Джейн Сторридж, и мистер Ривенхолл прибыл как раз вовремя, чтобы услышать окончание диалога между тремя почтенными слугами, исполненного такой ледяной вежливости и тонких намеков, что леди Омберсли ужаснулась. Но прежде чем он успел потребовать объяснений, на сцене появилась сама Софи в выходном платье, сообщив, что они с Сесилией собираются в город, и поинтересовалась у тети, нет ли для нее поручений. Леди Омберсли с нескрываемым облегчением приветствовала ее и тут же осведомилась, почему она никому не сказала о пропаже бриллиантовых сережек.

Софи ничем не выдала своего смятения, лишь на щеках у нее проступил легкий румянец. С полным самообладанием она ответила:

– Я не теряла сережек, сударыня. С чего вы взяли?

– Ох, милочка, твоя служанка уверяет, что из шкатулки исчезли твои серьги с бриллиантами, и я чрезвычайно расстроена тем, что такое могло случиться в моем доме!

Софи наклонилась и поцеловала ее в щеку.

– Тетя Лиззи, мне очень жаль! Это я виновата в том, что забыла предупредить Джейн! Они вовсе не потерялись: я отнесла их ювелиру для чистки. Кроме того, одна застежка разболталась, и я попросила починить ее. Джейн, ты поступила очень глупо, расстроив ее светлость! Сначала надо было спросить у меня, где мои сережки!

– В чистку? – вскричала мисс Сторридж. – Что вы такое говорите, мисс Софи? Можно подумать, это не я относила все ваши драгоценности в чистку к «Ранделлу и Бриджу», как только мы приехали в Лондон!

– Да, относила, но в ночь бала мне показалось, что серьги выглядят тусклыми, – возразила Софи. – А теперь ступай, Джейн: ни к чему досаждать ее светлости своими глупостями!

Софи почувствовала, что кузен смотрит на нее, и, украдкой взглянув в его сторону, встретила его пристальный взгляд, от которого ей стало не по себе. Однако он ничего не сказал, и она поскорее отделалась от служанки, после чего убедилась в том, что у тети нет для нее поручений, и отправилась восвояси, от всей души надеясь, что ни Джейн, ни мистер Ривенхолл не заметят продолжительного отсутствия ее бриллиантовых серег.

Но уже на следующий день, едва она приступила к легкому завтраку в обществе леди Омберсли, Сесилии, Селины и Хьюберта, в столовую вошел мистер Ривенхолл и протянул ей маленький сверток.

– Ваши серьги, кузина, – коротко сказал он. – Надеюсь, вы сочтете, что они вычищены вполне удовлетворительно.

Впервые в жизни Софи не нашлась, что сказать. К счастью, он, похоже, и не ожидал услышать от нее что-либо, поскольку преспокойно отвернулся, чтобы отрезать себе ломтик ветчины, и заговорил с матерью, поинтересовавшись, не желает ли она отдохнуть этим летом в Брайтоне. Леди Омберсли переадресовала вопрос Софи. Климат Брайтона был вреден для ее здоровья, но регент сделал этот курорт настолько популярным, что в июне туда устремлялись все сколько-нибудь заметные представители высшего общества, так что, если Софи желает, они непременно снимут там дом на некоторое время.

Сесилия, у которой были свои причины желать остаться в городе, сказала:

– Ах, мама, ты же знаешь, что в Брайтоне тебе всегда становится плохо! Прошу, не стоит туда ехать! Мне кажется, нет ничего более нелепого, чем проводить вечера в Павильоне, а невероятная духота в комнатах буквально выматывает!