– Сколь жалкое времяпрепровождение! – И это совершенно не вписывалось в такой превосходный план. А когда он заявил, что с момента смерти мистера Фокса[83] десять лет назад в стране так и не появился лидер, которому желал бы служить наделенный разумом и чувствами человек, это замечание лишь доказало, что вряд ли его политические взгляды получат большую поддержку ее семьи, нежели его поэтические склонности.

Софи, уяснив себе суть происходящего из отрывочных и кратких реплик Сесилии, отнеслась к этому довольно жизнерадостно и даже беззаботно, заявив:

– Ничего страшного! Значит, нам нужно найти великого человека, который согласился бы стать его покровителем! – Отчего Сесилия лишний раз убедилась в том, как плохо кузина понимает ее душевные терзания.

Перед тем как спуститься к ужину, Софи отдала Хьюберту злополучный клочок бумаги. Она почти забыла о нем, но реакция кузена на находку оказалась столь странной, что мгновенно породила в ее голове самые невероятные предположения, чего он наверняка не желал. Хьюберт буквально выхватил его у нее из рук, воскликнув:

– Где вы его нашли? – А когда она терпеливо объяснила, что, скорее всего, он выпал из кармана его сюртука, когда она зашивала карман, юноша сказал: – Да, это принадлежит мне, но я не знал, что засунул его туда! Я не могу сказать, что там написано, но умоляю никому не сообщать об этом!

Ей оставалось только заверить его в отсутствии у нее подобных намерений, но юноша выглядел настолько расстроенным, что вызвал у Софи определенные подозрения. Они лишь окрепли после того, как Хьюберт вернулся домой, проведя несколько дней в гостях у своего друга мистера Харпендена. Он вел себя как человек, получивший сокрушительный удар, от которого так и не смог оправиться, и Софи воспользовалась первой же возможностью, чтобы поинтересоваться, не случилось ли чего. Мистер Ривенхолл еще вчера уехал из Лондона в Торп-Гранд – поместье в Лестершире, унаследованное им от двоюродного дедушки, и до сих пор не вернулся; но Хьюберт ясно дал понять кузине, что даже обстоятельства крайнего порядка не заставят его обратиться к старшему брату за помощью и советом.

– Он не стал миндальничать и прямо заявил мне, что не намерен… Ладно! Это не имеет значения!

– Осмелюсь заметить, – невозмутимо сказала Софи, – что Чарльз часто говорит не то, что думает на самом деле. Расскажи мне, что случилось, Хьюберт! Верна ли моя догадка, что в Ньюмаркете ты проиграл крупную сумму?

– Если бы только это! – неосторожно ответил он.

– Что ж, если это еще не самое печальное, Хьюберт, то я хочу, чтобы ты рассказал мне все без утайки! – сказала она, дружески улыбнувшись ему. – Будь уверен, ты вполне можешь мне довериться, потому что сэр Гораций воспитал меня в твердом убеждении, что нет ничего более гадкого, чем выбалтывать чужие секреты. Подозреваю, что у тебя неприятности, и, если ты мне ничего не расскажешь, я намекну на это обстоятельство твоему брату. Ставлю десять против одного, что все будет только хуже, если ты и дальше станешь упираться, не слушая ничьих советов!

Он побледнел:

– Софи, вы не посмеете…

Глаза ее лукаво сверкнули.

– Разумеется, я не стану этого делать! – призналась она. – Поскольку ты ничего не желаешь рассказывать мне по доброй воле, придется задавать тебе вопросы. Здесь замешана женщина? То, что сэр Гораций называет «несчастной любовью»?

– Софи! Клянусь честью… Нет! Ничего подобного!

– Значит, речь идет о деньгах?

Он не ответил, и спустя мгновение она приглашающим жестом похлопала рядом с собой по софе, на которой сидела, и сказала:

– Прошу тебя, садись! Думаю, что все далеко не так страшно, как тебе представляется.

Он коротко хохотнул, но после недолгих уговоров уселся рядом с ней и обхватил голову руками.

– Я выкручусь. А если дело дойдет до крайностей, то всегда можно записаться на военную службу!

– Действительно, – согласилась она. – Но мне кое-что известно об армии, и я не думаю, что жизнь в строю придется тебе по вкусу. Кроме того, это повергнет мою тетю в отчаяние!

Вряд ли можно было надеяться, что молодой человек вроде Хьюберта с готовностью примется рассказывать о своих трудностях женщине, которая к тому же была младше него; но после долгих уговоров Софи все-таки удалось вытянуть из кузена правду. Рассказ получился не очень связный, и она несколько раз вынуждена была прерывать его повествование, задавая наводящие вопросы, но в конце концов сумела выяснить, что он угодил в лапы к ростовщику. У Хьюберта возникли некоторые сложности с долгами, которые он наделал во время прошлого учебного года в Оксфорде и полную сумму которых не осмелился назвать старшему брату, надеясь, со всей наивностью юности, расплатиться с ними самостоятельно. У него имелись надежные друзья, осведомленные обо всех игорных домах Лондона; капелька удачи при игре в кости или, скажем, в рулетку помогла бы ему привести свои дела в порядок. Но когда во время рождественских каникул он прибегнул к этому методу, его усилия завершились беспрецедентным невезением. Он до сих пор с содроганием вспоминал те убийственные и страшные вечера, и это обстоятельство позволило его мудрой кузине заключить, что азартные игры ему не по душе. Обремененный долгами чести и к тому же оказавшийся в весьма натянутых отношениях со старшим братом из‑за куда меньших прежних долгов, он не видел другого выхода, кроме как прыгнуть в реку или обратиться к евреям. Но даже и в этом случае, клятвенно уверил он Софи, он никогда не пошел бы к проклятому ростовщику, не будь он твердо уверен в том, что через шесть месяцев сполна расплатится с этой акулой.

– Ты имеешь в виду, что в следующем месяце станешь совершеннолетним? – уточнила Софи.

– В общем, нет, – признался он и покраснел. – Хотя, пожалуй, именно об этом и подумал Голдхэнгер, когда согласился одолжить мне денег. Но я ему об этом не говорил, честное слово! Лишь намекнул, что вскоре надеюсь стать обладателем крупной суммы, и я действительно на это рассчитывал, Софи! Я и подумать не мог, что снова проиграю! Боб Гилмортон – мой старый друг! – хорошо знает владельца, и он поклялся, что лошадь не может проиграть!

Софи, обладавшая прекрасной памятью, моментально вспомнила, что имя Голдхэнгера было написано на том самом клочке бумаги, который обнаружился в ее спальне, но не стала комментировать сей факт, а лишь поинтересовалась, проиграла ли злосчастная лошадь забег.

– Она не заняла ни одно из призовых мест! – простонал Хьюберт.

Софи кивнула с понимающим видом:

– Сэр Гораций говорит, что если ты намерен привести свои дела в порядок, поставив все на лошадь, то она никогда не победит, – заметила она. – А еще он говорит, что, садясь играть с пустыми карманами, непременно проиграешь. На выигрыш можно рассчитывать только тогда, когда не нуждаешься в деньгах. Сэр Гораций всегда прав!

Хьюберт не стал с этим спорить и несколько минут рассказывал о том, как шла его лошадь, и при этом ругал владельца, тренера и жокея на чем свет стоит, так что они вполне могли бы подать на него в суд за клевету, будь его собеседником кто-нибудь менее заслуживающий доверия, чем его кузина. Она, не перебивая, сочувственно выслушала его, и только когда он умолк, заговорила о том, что считала наиболее важным.

– Хьюберт, ты еще несовершеннолетний, – сказала она. – А я знаю, что одалживать деньги малолетним – преступление, потому что когда юный мистер… Не будем называть его имени, оно и так всем известно! Так вот, когда один мой знакомый молодой человек попал в похожую историю, то пришел к сэру Горацию за советом, и сэр Гораций ответил ему именно так. Насколько мне известно, закон предусматривает очень суровое наказание за подобный поступок.

– Да, я знаю, – ответил Хьюберт. – Большинство ростовщиков не пошли бы на такое, но… Словом, один мой приятель знал этого типа, Голдхэнгера, дал мне его адрес и… и научил меня, что ему говорить, а также сообщил, какие проценты я должен буду выплачивать. Хотя тогда меня это не слишком интересовало, потому что я был уверен в том…

– Долг очень велик? – спросила Софи.

Он кивнул.

– Да. Я хоть и соврал ему насчет своего возраста, но он все равно догадался, что мне нет двадцати одного года, так что теперь… Я в его власти. А я‑то надеялся, что смогу расплатиться с ним после скачек.

– Сколько ты у него одолжил, Хьюберт?

– Пять сотен, – пробормотал он.

– Боже милосердный, и все это ты проиграл в карты? – воскликнула она.

– Нет, но я хотел поставить сотню на ту чертову клячу, – пояснил он. – Не было смысла занимать ровно столько, чтобы только рассчитаться с долгами, потому что мне ведь предстояло расплачиваться еще и с Голдхэнгером!

Подобный гениальный метод обретения финансового благополучия не мог не вызвать у Софи улыбку, но Хьюберт явно обиделся, и она поспешно попросила у него прощения, заявив:

– Мне совершенно ясно, что твой мистер Голдхэнгер – подлый мошенник!

– Да, – удрученно признался Хьюберт. – Он – старый злобный дьявол, а я был так глуп, что обратился к нему. Конечно, тогда я не знал о нем того, что знаю сейчас, но стоило мне его увидеть… Впрочем, что толку горевать о прошлом!

– Ты прав, уже слишком поздно, но и отчаиваться не стоит! Уверена, тебе нечего бояться, так как он наверняка знает, что не сможет взыскать свои деньги с несовершеннолетнего, и никогда не осмелится подать на тебя в суд.

– Черт возьми, Софи, я должен вернуть этому типу деньги, которые взял у него в долг! К тому же это еще не все. Он потребовал у меня залог, и я… я согласился!

Он выглядел совершенно раздавленным, и в голове у Софи моментально пронеслись ужасные подозрения.