Она рассмеялась:

– Но вы сделаете так, как я говорю?

– Да, – ответил он. – Насколько это будет в моих силах. Но мне хотелось бы знать всю глубину таинственных замыслов, которые крутятся в вашей очаровательной головке.

Она повернулась и посмотрела на него своими выразительными темно-серыми глазами, в которых сквозил вопрос и одновременно признание его правоты.

– Но я ведь только что сказала вам!

– Подозреваю, что еще больше вы мне не сказали.

Она лукаво улыбнулась, но в ответ лишь покачала головой. Они вновь добрались до ворот Стэнхоуп, и она натянула поводья, останавливая Саламанку, после чего протянула ему руку.

– Мне нужно возвращаться. Прошу, не бойтесь меня! Я никогда не причиняю людям зла, поверьте! До свидания! И не забудьте: я жду вас в четыре пополудни!

Вернувшись на Беркли-сквер, она обнаружила, что в доме витает тревога и отчаяние. Лорд Омберсли, которому супруга рассказала о давешнем заявлении Сесилии, впал в ярость от подобной безответственной глупости, неблагодарности и эгоизма собственных дочерей, а тут еще Хьюберт и Теодор выбрали этот крайне неподходящий момент для того, чтобы позволить Жако удрать из классной комнаты. Итак, вернувшуюся Софи встретили домочадцы, пребывающие в разной степени отчаяния и не замедлившие излить ей свои скорби и горести. Сесилия, потрясенная разговором с отцом, пожелала немедленно остаться с ней наедине в своей спальне; мисс Аддербери спешила уверить, будто неоднократно предупреждала мистера Хьюберта о том, что он не должен дразнить обезьянку, а Теодор твердил всем и каждому, что в случившемся виноват только и исключительно Хьюберт. Тот же требовал, чтобы Софи помогла ему поймать несчастную зверушку прежде, чем слух о ее побеге достигнет ушей Чарльза. А Дассет, неодобрительно отметив энтузиазм, с каким оба лакея приняли участие в охоте, разразился исполненным ледяной вежливости монологом, суть которого сводилась к следующему: он не привык, что дикие животные чувствуют себя как дома в особняке благородного джентльмена, и не намерен этого терпеть. Поскольку его спич содержал угрозу немедленно поставить в известность о случившемся его светлость, Софи решила, что должна первым делом успокоить нервы Дассета, так как уже не меньше полудюжины домочадцев сообщили ей, что лорд Омберсли пребывает в ужасном расположении духа. Поэтому она сказала Сесилии, что вскоре заглянет к ней, и заставила смягчиться дворецкого, заявив, что не нуждается в услугах лакеев. Сесилия, которой помимо унизительной беседы с отцом довелось пережить несколько неприятных минут со своим старшим братом, а потом еще и выдержать полчаса наедине с леди Омберсли, была не в настроении забавляться с обезьянками и с надрывом заявила, что Жако для Софи важнее, чем она. Селина, от всей души наслаждавшаяся драматической атмосферой нависшего над домом рока, прошипела:

– Тише! Чарльз в библиотеке!

Сесилия отрезала, что ей нет дела до того, где он находится, и убежала на второй этаж в свою комнату.

– Подумать только, какой шум поднялся из‑за пустяка! – с изумлением заметила Софи.

Ее голос, проникнув сквозь запертую дверь библиотеки, достиг ушей Тины, которая на время ее отсутствия почтила своей привязанностью мистера Ривенхолла. Левретка немедленно потребовала, чтобы ей дали возможность воссоединиться со своей хозяйкой, и благодаря ее настойчивости на сцене появился сам мистер Ривенхолл, которому пришлось отворить для собачки дверь. Заметив, что почти все его семейство собралось в холле, он холодно пожелал узнать причину этого. Но тут с нижнего этажа донесся встревоженный вскрик Амабель, и оттуда, словно вырвавшийся из ада демон, в холл влетел Жако, при виде Тины разразился жалобными криками и по оконным занавескам вскарабкался на карниз, оказавшись вне пределов досягаемости кого бы то ни было. По лестнице взбежала Амабель, за которой по пятам неслась экономка, обратившаяся к мистеру Ривенхоллу со страстной протестующей речью. По ее словам, треклятая обезьяна уничтожила одно из лучших кухонных полотенец и рассыпала по полу полную миску изюма.

– Если это чертово животное не желает никого слушаться, – заявил мистер Ривенхолл, не делая попытки извиниться за неподобающий лексикон, – то от него следует избавиться!

Теодор, Гертруда и Амабель моментально обрушились с обвинениями на Хьюберта, который, по их словам, злонамеренно дразнил Жако. Хьюберт, почувствовав, что дело запахло жареным, а также опасаясь показывать присутствующим разорванный карман сюртука, спрятался за их спинами, тогда как мистер Ривенхолл, с отвращением оглядев младших братьев и сестер, подошел к окну, вытянул руку и спокойно произнес:

– Слезай!

Жако ответил на его призыв неразборчивым жалобным бормотанием. Вид у него при этом был самый что ни на есть упрямый и несговорчивый, так что домочадцы изрядно удивились, когда после повторной команды мистера Ривенхолла шимпанзе стал медленно спускаться по занавеске. Тина, полностью разделявшая мнение Дассета и экономки о нежелательности присутствия обезьян в резиденциях благородных джентльменов, вызвала некоторую заминку тем, что залаяла, но Софи успела подхватить ее на руки и успокоить прежде, чем Жако вновь вскарабкался обратно на карниз. Мистер Ривенхолл, язвительно попросивший аудиторию воздержаться от громких звуков или неожиданных движений, опять приказал Жако спускаться. Обезьянка, удовлетворенная тем, что Тина находится под строгим присмотром, неохотно слезла с карниза, позволила взять себя на руки и обхватила тоненькими лапками шею мистера Ривенхолла. Но Чарльз, на которого подобное выражение привязанности не произвело никакого впечатления, оторвал ее от себя и вручил Гертруде, предупредив сестру, что она не должна позволить Жако удрать снова. Школьники благоразумно поспешили удалиться, до сих пор не веря тому, что у них не отобрали любимца, а Софи, тепло улыбнувшись мистеру Ривенхоллу, сказала:

– Большое спасибо! Наверняка вы обладаете магическим даром, благодаря которому животные доверяют вам. В следующий раз, когда я разозлюсь на вас, то постараюсь об этом не забыть!

– Единственная магия, кузина, заключается в том, чтобы еще сильнее не встревожить и без того перепуганное животное, – холодно ответил он, вернулся в библиотеку и закрыл за собой дверь.

– Фух! – выдохнул Хьюберт, выныривая из ниши у лестницы, ведущей на цокольный этаж. – Софи, вы только посмотрите, что это противное животное сделало с моим новым сюртуком!

– Дай-ка его мне! Я сама заштопаю его – и ради всего святого, несносное создание, не выкидывай больше сегодня никаких фокусов! – сказала Софи.

Он улыбнулся, снял сюртук и протянул его ей.

– Кстати, а что стряслось вчера ночью? – полюбопытствовал он. – Не припомню, когда я в последний раз видел папашу в таком бешенстве! Сесилия собралась замуж за Фэнхоупа?

– Спроси у нее! – посоветовала Софи. – Твой сюртук будет готов через двадцать минут – зайдешь ко мне забрать его.

Она бегом поднялась по лестнице и, не тратя времени на переодевание, села у окна, чтобы исправить урон, нанесенный разозленной обезьянкой. Иголка так и мелькала в ее руках, и она успела аккуратными стежками зашить половину дырки, когда в ее комнату вошла Сесилия. Она сочла, что Хьюберт вполне мог найти кого-нибудь другого для такой работы, и стала умолять Софи отложить шитье в сторону. Но та отказалась, заявив:

– Я могу выслушать тебя, не прерывая работы. Ну и сглупила же ты вчера, Сеси!

Услышав эти слова, Сесилия надменно вздернула подбородок и с достоинством провозгласила:

– Я обручена с Огастесом, и если мне не позволят выйти замуж за него, значит, я не выйду ни за кого!

– Как тебе будет угодно, но делать подобные заявления посреди бала!..

– А я‑то надеялась, что ты поймешь меня, Софи!

В этот момент ее кузина осознала, что чем меньше людей будет сочувствовать Сесилии, тем лучше, поэтому она беспечно ответила, не поднимая голову от работы:

– Это так и есть, но я все-таки считаю, что для своего заявления ты выбрала очень неподходящий момент!

Сесилия вновь принялась рассказывать ей о возмутительном поведении Чарльза; Софи рассеянно соглашалась, и создавалось впечатление, что ее больше заботит, как будет выглядеть после починки сюртук Хьюберта, нежели горести Сесилии. Она встряхнула его, разгладила заштопанное место и, когда в дверь постучал Хьюберт, прервала стенания Сесилии, поднявшись с места и вернув ему одежду. В результате вышло так, что, когда в четыре пополудни лорд Чарлбери передал свою визитную карточку, попросив встречи с мисс Ривенхолл, Сесилия, которую пришлось едва ли не силой заставить выйти к нему, обнаружила в нем единственного человека, кто от всей души ей сопереживал. Одного взгляда на ее бледное чело и трагические поджатые губы оказалось довольно, чтобы все мысли об обмане, сколь бы невинным он ни был, напрочь вылетели из головы его светлости. Он быстро шагнул вперед, взял ее робко протянутую руку и голосом, в котором звучала забота и любовь, произнес:

– Прошу вас, не тревожьтесь! Я пришел вовсе не для того, чтобы усугубить ваши страдания!

Глаза Сесилии наполнились слезами, и ее ладонь ответила слабым пожатием на его прикосновение, прежде чем она отняла руку, сдавленным голосом пролепетав что-то насчет его доброты и собственных сожалений. Он заставил ее сесть, опустился на стул рядом с ней и сказал:

– Мои чувства не изменились; я полагаю, это невозможно. Но мне сказали – да я и сам это понял, – что вы никогда не отвечали мне взаимностью. Поверьте, если я вам неприятен, то я искренне уважаю вас за мужество сказать мне об этом! Я с отвращением думаю о том, что вы вынуждены принимать мои ухаживания, когда ваше сердце принадлежит другому! Простите меня! Полагаю, вам пришлось выслушать немало упреков и вынести немало страданий, но у меня никогда не было намерений доставить их вам. Я даже и представить себе не мог, что… Но довольно об этом! Примите мои искренние уверения в том, что я сделаю все от меня зависящее, дабы положить конец столь невыносимым домогательствам!