За столом присутствовали такие гости, что сердце любой хозяйки преисполнилось бы гордости: среди них оказалось много дипломатов и даже два министра кабинета с супругами. Леди Омберсли могла бы наполнить свои комнаты столькими представителями высшего света, сколько сочла бы нужным пригласить, но, поскольку ее супруг не проявлял особого интереса к политике, члены правительства оставались для нее вне пределов досягаемости. А вот Софи, едва знакомая с высокородными, но непримечательными и ничем не выдающимися аристократами, выросла в среде высших правительственных чиновников и развлекала знаменитых гостей, пребывая с ними в самых дружеских отношениях, с того самого дня, как впервые уложила волосы в сложную прическу и надела бальное платье. Ее друзья – или, точнее, друзья сэра Горация, – численностью намного превосходили знакомых ее тетушки, но даже мисс Рекстон, внимательно высматривавшая у Софи малейшие признаки высокомерия или заносчивости, вынуждена была признать ее поведение безупречным. Хотя можно было ожидать, что, поскольку всеми приготовлениями к балу она занималась лично, то вполне могла бы заважничать и попытаться привлечь к себе внимания больше, чем приличествовало случаю. Но Софи, напротив, старалась не находиться в центре внимания и даже не провожала гостей наверх, а за столом беседовала только с сидевшими рядом джентльменами. Мисс Рекстон, навесившая на нее ярлык вульгарной молодой девицы, вынуждена была признать, что по крайней мере в обществе ее манеры были безукоризненны.

Бал начался в десять часов вечера в зале, специально построенном для этой цели в задней части особняка. Его освещали сотни свечей в огромных хрустальных люстрах. Три дня назад с них сняли голландское полотно, в которое они были завернуты, чтобы лакеи и поваренок смогли вымыть и вычистить их, и теперь люстры сверкали, как грозди бриллиантов чистой воды. В вазах в обоих концах комнаты стояли букеты цветов, и превосходный оркестр, приглашенный на вечер невзирая на расходы (как горько отметил про себя мистер Ривенхолл), уже наигрывал танцевальные мелодии.

Очень скоро зал, несмотря на свои совсем не маленькие размеры, оказался битком набит людьми, и было вполне вероятно, что в качестве завершающего комплимента разворачивающееся действо нарекут ужасной давкой. Ни одна хозяйка не могла бы желать большего.

Бал открылся контрдансом, в котором мистер Ривенхолл, как положено правилами, танцевал со своей кузиной. Он исполнил свою часть с несомненным достоинством, она – с удивительным изяществом; мисс Рекстон, сидя в кресле у стены, покровительственно наблюдала за обоими. Мистер Фэнхоуп, самый прекрасный из всех танцоров, закружил Сесилию, что вызвало негодование мистера Ривенхолла. Он полагал, что Сесилия должна была приберечь второй танец для какого-нибудь более важного гостя, и он безо всякого удовольствия выслушивал многочисленные комплименты в адрес столь очаровательной юной пары. Нигде еще звезда мистера Фэнхоупа не сияла так ярко, как в бальном зале, и любая дама, танцевавшая с ним, чувствовала себя счастливой. Завистливые взгляды следили за Сесилией, и не одна темноволосая красавица, глядя на светловолосого франта Фэнхоупа, явно отдающего предпочтение блондинкам перед брюнетками, пожалела о том, что не выкрасила волосы в нужный цвет, стремясь угодить его вкусам.

Лорд Бромфорд, прибывший одним из первых, из‑за чувства долга, которому последовал мистер Ривенхолл, не смог воспользоваться правом станцевать с Софи первый танец. А так как после контрданса исполнялся вальс, ему удалось пригласить ее только спустя некоторое время. Пока пары вальсировали, он наблюдал за ними, стоя в сторонке, и постепенно оказался рядом с мисс Рекстон, после чего принялся развлекать ее изложением собственных взглядов на вальс. Отчасти она склонна была согласиться с ним, но вслух высказалась с предельной осторожностью, заметив, что хотя сама она не вальсирует, но и безоговорочно осуждать этот новомодный танец все-таки не следует, особенно после того, как он получил полную поддержку и одобрение в «Олмаксе».

– Однако я не видел, чтобы его танцевали в резиденции генерал-губернатора, – возразил лорд Бромфорд.

Мисс Рекстон, увлекавшаяся книгами о путешествиях, воскликнула:

– Ямайка! Как я вам завидую, сэр, ведь вы побывали на таком интересном острове! Я уверена, что это одно из самых романтических мест на свете.

Лорд Бромфорд, юность которого не была омрачена легендами Испанского Мэйна[78], ответил, что там и впрямь имеется много хорошего, и перешел к описанию целебных источников острова и различных видов мрамора, в большом количестве содержащегося в тамошних горах. Мисс Рекстон слушала его с большим интересом, сообщив впоследствии мистеру Ривенхоллу, что считает его светлость весьма образованным человеком.

Вечер был в самом разгаре, когда Софи, запыхавшаяся после энергичного вальса с мистером Уичболдом, остановилась у стены, чтобы перевести дыхание. Обмахиваясь веером в ожидании партнера, который отправился за стаканом лимонада со льдом, она наблюдала за кружившимися по залу парами. Внезапно к ней подошел приятный джентльмен и с улыбкой сказал:

– Мой друг, майор Квинтон, пообещал представить меня Великолепной Софи, но этот бездельник переходит от одной красавицы к другой, а обо мне и думать забыл! Как поживаете, мисс Стэнтон-Лейси? Вы ведь простите мне мою вольность, не правда ли? Я не должен здесь находиться, поскольку меня не приглашали, но Чарльз уверил меня, что если бы вы не полагали, будто я все еще прикован к постели, то непременно прислали бы мне приглашение.

Она окинула его своим прямым и откровенно оценивающим взором. И ей понравилось то, что она увидела. Перед ней стоял мужчина лет тридцати с небольшим, не красавец, но приятной наружности, с насмешливыми серыми глазами, придававшими ему неповторимость. Роста он был выше среднего, с широкими плечами и стройными мускулистыми ногами, которые наверняка выгодно смотрелись в сапогах для верховой езды.

– Это крайне невежливо со стороны майора Квинтона, – с улыбкой ответила Софи. – Но вы же знаете, какой он пустомеля! Мы должны были прислать вам приглашение? В таком случае простите нас! Надеюсь, ваша болезнь была не слишком серьезной?

– Увы, всего лишь неприятной и унизительной! – ответил он. – Можете поверить, что человек в моем возрасте способен пасть жертвой детской хвори, сударыня? Свинка!

Софи выронила веер и воскликнула:

– Как вы сказали? Свинка?

– Свинка, – подтвердил он, поднимая веер и подавая его ей. – Поэтому я не удивлен вашему изумлению!

– Значит, – сказала Софи, – вы и есть лорд Чарлбери?

Он поклонился:

– Собственной персоной, и, полагаю, моя дурная слава бежит впереди меня. Признаюсь, я предпочел бы не фигурировать в вашем представлении как мужчина со свинкой, но теперь вынужден с прискорбием отметить, что уже нельзя ничего поделать!

– Давайте сядем, – предложила Софи.

Он явно удивился, но сопроводил ее к дивану у стены.

– Как вам угодно! Вы позволите принести вам бокал лимонада?

– За ним уже отправился мистер Уичболд; полагаю, вы с ним знакомы. Я бы хотела сначала поговорить с вами, поскольку, как нетрудно догадаться, я много о вас слышала.

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, потому что я тоже много слышал о вас, сударыня, и это породило во мне сильнейшее желание с вами познакомиться!

– Майор Квинтон, – сказала Софи, – ужасный насмешник, поэтому осмелюсь предположить, что у вас обо мне сложилось совершенно превратное представление!

– Должен заметить, сударыня, – парировал он, – что мы оба оказались в одинаковом положении, потому как меня вы знаете только как мужчину со свинкой, и я, рискуя показаться вам самодовольным хлыщом, смею предположить, что у вас точно так же сложилось обо мне неверное представление!

– Вы совершенно правы, – серьезно ответила Софи. – У меня действительно сложилось о вас совершенно неверное представление! – Она отыскала взглядом Сесилию и мистера Фэнхоупа, кружащих по залу, глубоко вздохнула и призналась: – Ситуация изрядно осложнилась.

– Это, – проследив за ее взглядом, заметил лорд Чарлбери, – я понял и сам.

– Не представляю, – с чувством воскликнула Софи, – что на вас нашло, сэр, раз вы сподобились подхватить свинку в такой момент!

– Я не нарочно, – смиренно заявил его светлость.

– С вашей стороны это было крайне неосмотрительно! – не унималась Софи.

– Это была не просто неосмотрительность, – с болью в голосе уточнил он. – Случилось величайшее несчастье!

В эту минуту к ним подошел мистер Уичболд с лимонадом для Софи.

– Привет, Эверард! – поздоровался он. – Не подозревал, что ты уже настолько оправился и вышел в люди! Как поживаешь, старина?

– Душа моя уязвлена, Киприан! Физические страдания, которые причинила мне болезнь, – ничто по сравнению с тем, что я испытываю сейчас. Сумею ли я пережить все это?

– Не вижу повода для отчаяния, – неуклюже попытался утешить друга мистер Уичболд. – С кем угодно может случиться что-либо чертовски неприятное, но городская память коротка. Да и ты сам должен помнить, как бедняга Болтон прямо через голову своего коня полетел в Серпентайн[79]. Целую неделю все только об этом и говорили. Бедному малому пришлось даже ненадолго уехать в деревню, но потом все улеглось и забылось.

– Ты хочешь сказать, что и мне придется уехать? – поинтересовался лорд Чарлбери.

– Ни в коем случае! – решительно заявила Софи. Подождав, пока внимание мистера Уичболда привлекла какая-то леди в лилово-коричневом атласе, она повернулась к своему собеседнику и спросила напрямик: – Вы хорошо танцуете, сэр?

– Посредственно, сударыня. И уж конечно, не мне тягаться с тем блестящим молодым человеком, за которым мы оба наблюдаем.