Леди Омберсли уверила ее, что не возражает против собак и неравнодушна к обезьянкам. Софи рассмеялась и сказала:

— О Боже! Может, мне не стоило привозить Жако детям! Но когда я увидела его в Бристоле, я не могла не купить его. Теперь, после того как они получили обезьянку, мне кажется, будет трудно убедить их расстаться с ней.

Леди Омберсли подумала, что это будет просто невозможно, а так как тема была исчерпана и она чувствовала себя выбитой из колеи рассказами Софи, то предложила в сопровождении Сесилии подняться в комнату, чтобы немного отдохнуть и переодеться к обеду.

Сесилия быстро поднялась с кресла, готовая присоединить свой голос к предложению матери, возникни в этом необходимость. Она сомневалась, что Софи нуждается в отдыхе, потому что за то малое время, что она наблюдала за ней, она убедилась в том, что существо, столь полное жизненной энергии, вряд ли будет искать покоя. Но ее очень тянуло к кузине, и ей хотелось как можно скорее завязать с ней дружбу.

Поэтому, когда выяснилось, что в комнате Софи ее горничная распаковывает вещи, Сесилия пригласила кузину к себе. Селина, поняв, что ей не предложат разделить компанию, надула губы и вышла, утешая себя мыслью, что ей выпала обязанность подробно рассказать мисс Эддербери о разговоре в голубом салоне.

Сесилия была очень застенчива, и хотя ее манерам не была присуща отталкивающая сдержанность, как у брата, им было далеко до доверительных. Несмотря на это, она обнаружила, что уже через несколько минут рассказывает кузине о своих неприятностях. Софи слушала с интересом и сочувствием, но казалось, ее задевало постоянное упоминание мистера Ривенхола, наконец она прервала кузину вопросом:

— Прошу прощения, но этот Чарльз — он разве не твой брат?

— Мой старший брат, — ответила Сесилия.

— То, что я и хотела узнать. Но почему он может что-нибудь решать?

Сесилия вздохнула.

— Ты скоро увидишь, Софи, что в этом доме ничего не происходит без санкции Чарльза. Это он всем приказывает, все улаживает и всем управляет.

— Подожди, подожди! — сказала Софи. — Ведь мой дядя еще не умер, а? Уверена, сэр Горас никогда не говорил мне об этом!

— О нет! Но у папы — вероятно, мне не стоит об этом говорить, ведь я не знаю точно, — мне кажется, что у папы какие-то проблемы! Во всяком случае они были, потому что однажды я увидела маму очень расстроенной, и она мне кое-что рассказала, так как была в смятении и едва осознавала, что делает. В обычном состоянии ей бы и в голову не пришло говорить с кем-нибудь из нас о папе — ну, может быть, с Чарльзом и Марией, потому что сейчас та уже замужем. Только потом умер наш двоюродный дедушка Матиас и все свое состояние оставил Чарльзу, который что-то, я не очень хорошо понимаю что, сделал с закладными. Что бы это ни было, но оно поставило папу в зависимость от Чарльза. И я абсолютно уверена, что это именно Чарльз платит за Хьюберта и Теодора, кроме того, он погасил все долги, мне об этом сказала мама.

— Ей богу, это, вероятно, очень неудобно для твоего отца! — заметила Софи. — Судя по всему, мой кузен Чарльз очень неприятный человек!

— Он отвратительный! — сказала Сесилия. — Мне иногда кажется, что ему нравится делать людей несчастными, ему жалко доставить нам хоть малейшее удовольствие, его волнует только как выдать нас замуж за почтенного человека с большим состоянием, среднего возраста и рассудительного, который не может ничего, кроме как заражаться свинкой!

Так как Софи была слишком умна, чтобы предположить, что эта страстная речь была простым обобщением, она убедила Сесилию подробнее рассказать про почтенного человека, подхватившего свинку.

После непродолжительного колебания и попыток сменить тему Сесилия не только сообщила ей о предстоящей свадьбе с лордом Чарльбери (хотя еще не было оглашения), но и одарила ее ярким описанием благородного Огэстеса Фонхоупа, которое любому, не имеющему чести знать этого чудесного молодого человека, показалось бы исступленным бредом. Но Софи уже приходилось с ним встречаться, поэтому вместо того, чтобы уложить кузину в постель и дать ей успокоительных капель, она самым обычным тоном заметила:

— Да, это правда. Я никогда не видела лорда Байрона, но говорят, что он не идет ни в какое сравнение с мистером Фонхоупом. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

— Ты знаешь Огэстеса! — задохнулась Сесилия, прижав руки к трепещущей груди.

— Да… можно сказать, мы знакомы. Кажется, я даже один или два раза танцевала с ним в Брюсселе в прошлом году. Он имеет какое-нибудь отношение к сэру Чарльзу Стюарту?

— Огэстес один из его секретарей, но ведь он поэт по натуре и совсем не разбирается в делах! По-моему, это-то больше всего и злит Чарльза! Ах, Софи, когда мы встретились — это было в Олмакском Большом зале, у меня было платье с шелковыми розочками и серебристыми бантами, и не успели мы увидеть друг друга, как… он сказал, что то же произошло и с ним! Я даже представить не могла, что возникнет хоть малейшее возражение! Он ведь из Фонхоупов! Их род известен со времен завоевания Англии норманнами или около того! Ах, если меня не интересуют титул и богатство, какое до этого дело Чарльзу?

— Никакого, — живо ответила Софи. — Дорогая Сесилия, я тебя умоляю, не плачь! Скажи мне! Что думает твоя мама о свадьбе с мистером Фонхоупом?

— Дорогая мамочка, конечно же, сочувствует мне! — ответила Сесилия, послушно вытирая глаза. — Она сама сказала. Но она не осмелится перечить Чарльзу! Это он, Софи, правит всем в этом доме!

— Сэр Горас как всегда прав! — заявила Софи, поднявшись и оправив юбки. — Я умоляла его взять меня с собой в Бразилию, потому что, если честно, не могла представить, чем смогу заняться в Лондоне, кроме развлечений в доме тети! Он меня заверил, что я найду себе дело; видишь, как он был прав! Интересно, он знал заранее? Моя дорогая Сесилия… а можно мне называть тебя Сили? Сесилия! Как церемонно! Поверь мне! Ты сейчас подавлена, и притом без малейшего повода! В затруднительной ситуации не может быть ничего хуже этого! Кажется, что ничего нельзя сделать, хотя малейшее усилие может все исправить. А сейчас мне надо зайти в свою комнату и переодеться к обеду, а то я опоздаю. Что может быть отвратительнее гостя, опаздывающего к столу!

— Софи, что ты имеешь в виду? — изумилась Сесилия. — Чем ты можешь мне помочь?

— Не имею пока ни малейшего представления, но должна быть тысяча способов. Все, что ты мне рассказала, убедило меня в том, что ты — и все вы — поддались ужасной меланхолии! Твой брат! Ради Бога, как вы позволили ему стать таким тираном? Я не даю сэру Горасу стать даже диктатором, а это единственное, что остается мужчине, если женщины в его семье так глупы, что поощряют его! Это ведет лишь к тому, что он становится занудой! Чарльз зануда? Уверена, что да! Но ничего! Если он так любит устранить приличные браки, он начнет искать мне мужа, и это его отвлечет от тебя. Сили, пожалуйста, пойдем со мной в мою комнатку! Сэр Горас посоветовал мне купить в подарок тебе и твоей маме мантильи, и, думаю, Джейн их уже распаковала. Как права я была, выбрав для тебя белую! Сама я слишком смугла, чтобы носить белое, но ты будешь выглядеть в ней изумительно!

С этими словами она увлекла Сесилию в свою комнату, где лежали аккуратно завернутые в серебряную бумагу мантильи, одну из которых она тут же отнесла в туалетную комнату леди Омберсли и вручила ей со словами любви от сэра Гораса. Леди Омберсли пришла в восторг от великолепной черной мантильи и была очень тронута (как она призналась Сесилии) устным посланием, сопроводившим ее, ни одному слову которого она не поверила, но которое указывало на деликатность ее племянницы.

К тому времени, когда Софи сменила свой дорожный наряд на вечернее платье из светло-зеленого крепа, пышно отделанное шелком на груди и перетянутое на талии поясом с кисточками, Сесилия тоже переоделась и была готова сопровождать кузину в гостиную. Пока Софи надевала жемчужное ожерелье, ее худощавая горничная, умоляя госпожу не ерзать, застегивала манжеты ее длинных пышных рукавов. Сесилия, одетая со вкусом, но не вызывающе, в узорчатое кисейное платье с голубым кушаком, завистливо подумала, что платье Софи сделано в Париже. Она была абсолютно права; почти все наряды Софи были из Парижа.

— Одно утешение, — наивно сказала Сесилия, — Эжени оно очень не понравится!

— Боже милосердный, кто такая Эжени? — воскликнула Софи, резко повернувшись — Почему платье ей не понравится? Оно ведь не безобразно, правда?

— Мисс Софи, вы будете сидеть спокойно? — вмешалась Джейн Сторридж, встряхнув ее.

— Нет, конечно нет! — ответила Сесилия Софи. — Но Эжени никогда не носит модные платья. Она говорит, что есть много вещей важнее, чем платья.

— Какая глупость! — заметила Софи. — Конечно, есть, но не тогда, когда надо одеваться к обеду. Кто она такая?

— Мисс Рекстон. Чарльз помолвлен с ней; мама послала предупредить меня, что та сегодня обедает у нас. Мы забыли об этом в суматохе твоего приезда. Она, вероятно, уже в гостиной, так как всегда очень пунктуальна. Ты готова? Мы можем идти?

— Если моя дорогая Джейн немного поторопится! — сказала Софи, протягивая вторую руку горничной и бросив плутовской взгляд на ее нахмуренное лицо.

Горничная довольно мрачно улыбнулась, но промолчала. Она закончила застегивать крошечные пуговки, набросила на плечи хозяйки вышитый золотом шарф и одобрительно кивнула. Софи наклонилась и чмокнула ее в щеку, сказав:

— Спасибо! Иди спать и не думай, что я позволю тебе раздеть меня, не дождешься! Спокойной ночи, дорогая Джейн!

Сесилия, сильно удивленная, сказала, пока они спускались по лестнице:

— Должно быть, она у вас давно? Боюсь, мама удивилась бы, увидев, что ты целуешь горничную!