— Пойдемте в какую-нибудь комнату, и я забинтую вам руку! У меня все приготовлено. Я боялась, что вы немного рассердитесь, так как, наверное, я причинила вам довольно сильную боль. Мне понадобилось много решительности, чтобы сделать это, — добавила она, мягко подводя его к двери.

— А зачем? Ради Бога, что я сделал, чтобы дать повод всадить в меня пулю?

— О, ничего! Сюда, пожалуйста, и снимите свой пиджак. Я опасалась, что цель будет колебаться, и я задену кость, но, кажется этого не случилось, не так ли?

— Нет, конечно же вы не задели кость! Это просто царапина, но я все же не понимаю, зачем…

Она помогла ему снять пиджак и закатала его рукав.

— О, это просто касательное ранение. Я так рада!

— И я тоже! — мрачно сказал его светлость. — Полагаю, мне повезло, что я еще жив!

Она засмеялась.

— Какая ерунда! С такого расстояния? Мне кажется, что сэр Горас мог бы гордиться мной; ибо моя цель была неподвижна, как будто я стреляла в стену, и, знаете, неудивительно, если моя рука дрожала. Сядьте, чтобы я могла промыть рану.

Он послушно сел, протянув руку над предусмотрительно приготовленным ею тазом с водой. У него было очень живое чувство юмора, и теперь, когда первый шок прошел, его губы невольно складывались в усмешку.

— Да, несомненно! — парировал он. — Можно легко вообразить, какое удовольствие доставит родителю такой поступок! Решительность — едва ли подходящее для этого слово, Софи! Вы даже не собираетесь падать в обморок при виде крови?

Она быстро подняла голову от раны.

— О Боже, нет! Я не избалована, вы ведь знаете!

Услышав это, он закинул голову и громко расхохотался.

— Нет, нет, Софи! Вы не избалованы! — с трудом проговорил он сквозь смех. — Великолепная Софи!

— Я прошу вас не двигаться! — сурово сказала она промокая его руку мягкой тканью. — Видите, кровь уже почти остановилась! Я посыплю рану порошком из василиска и забинтую, и вы снова хорошо себя почувствуете.

— Я совсем не чувствую себя хорошо и, вероятно, вскоре свалюсь в лихорадке. Зачем вы сделали это, Софи?

— Ну, — начала она совершенно серьезно, — мистер Вичболд сказал, что за этот побег Чарльз вызвал бы вас на дуэль или избил бы вас, а мне бы не хотелось ни того, ни другого.

Это мгновение положило конец его веселью. Сжав ее запястье здоровой рукой, он воскликнул:

— Это правда? О Боже, как я хочу надавать вам оплеух! Неужели вы вообразили, что я боюсь Чарльза Ривенхола?

— Нет, уверена, что вы не боитесь его, но только представьте, как было бы ужасно, если бы Чарльз вдруг убил вас, причем только по моей вине!

— Чепуха! — сердито сказал он. — Как будто бы мы с ним сумасшедшие, чтобы дойти до такого…

— Нет, мне кажется, вы правы, но ведь и мистер Вичболд не ошибался, считая, что Чарльз — как он это сказал? — даст вам по физиономии!

— Очень может быть, и хотя я, наверное, не пара Ривенхолу, все же я смогу постоять за себя!

Софи начала бинтовать его предплечье.

— Это не подошло бы, — сказала она. — Если бы вы одолели Чарльза, Сили пришлось бы это совсем не по душе, а если вы воображаете, мой дорогой Чарльбери, что подбитый глаз и кровоточащий нос помогут вам покорить ее, то вы большой простак!

— Я думал, — саркастически сказал он, — что надо заставить ее жалеть меня?

— Именно! Вот почему я решила ранить вас! — победно сказала Софи.

И вновь он не смог удержаться от смеха. Но уже в следующий момент он раздраженно выговаривал ей, что она наложила слишком толстую повязку, и он не сможет натянуть на нее рукав пиджака.

— Ну, рукав все равно испорчен, так что это неважно, — сказала Софи. — Вы могли бы застегнуть пиджак на груди, и я сделаю вам перевязь, чтобы зафиксировать руку. Это, конечно, лишь касательное ранение, но вполне может снова начать кровоточить, если вы не будете держать руку поднятой. Давайте спустимся вниз и посмотрим, не готов ли чай!

Неугомонная миссис Клаверинг не только приготовила чай, но и послала сына садовника в деревню за полной, краснощекой девицей, которую с гордостью представила Софи как старшую дочь своей сестры. Девушка, призванная на помощь тетке, сделала реверанс и сказала, что ее зовут Клементина. Софи понимая, что в эту ночь в Лейси-Мэноре, может быть, придется разместить несколько человек, велела ей собрать одеяла и простыни и развесить их перед огнем на кухне. Миссис Клаверинг, все еще пытаясь придать столовой обитаемый вид, накрыла чай в холле, где огонь теперь горел ровнее. Время от времени клубы дыма все же врывались в комнату, но лорд Чарльбери, которого усадили в кресло и снабдили подушкой под раненую руку, подумал, что сетовать на это неприлично. К чаю, немного утратившему свой аромат за время пребывания в шкафу кладовой, подали ломтики хлеба с маслом и большой кекс с изюмом, к которому Софи от души приложилась. За окном шумел сильный дождь, и небо было так затянуто тучами, что в невысокие комнаты проникало очень мало света. В результате тщательных поисков удалось обнаружить лишь сальные свечи, но вскоре миссис Клаверинг внесла в холл лампу. Как только она опустила занавески на окнах, в комнате стало очень уютно, сказала Софи лорду Чарльбери.

Вскоре они услышали звук экипажа. Софи немедленно вскочила.

— Санчия! — сказала она и бойко улыбнулась своему гостю. — Ну, теперь вы можете расслабиться! — Она взяла со стола лампу, подошла к двери, широко распахнула ее и встала на пороге, высоко подняв лампу над головой, чтобы ее свет проник как можно дальше. Сквозь струи дождя она разглядела закрытую коляску маркизы, подъехавшую крыльцу, и пока она всматривалась, из экипажа вышел сэр Винсент Тальгарт и подал маркизе руку. В следующее мгновение появился мистер Фонхоуп и замер, глядя на фигуру в дверном проеме, пока дождь падал на его непокрытую голову.

— О, Софи, зачем? — запричитала маркиза, достигнув навеса. — Такой дождь! Мой обед! Это так нехорошо с твоей стороны!

Софи, не обращая внимания на ее стоны, рассерженно обратилась к сэру Винсенту.

— Ну, что, черт возьми, это значит? Почему вы сопровождаете Санчию и какого дьявола вы привезли с собой Огэстеса Фонхоупа?

Он тихо рассмеялся.

— Моя дорогая Жюно, позвольте мне выйти из этой влаги! Ваш собственный опыт общения с Фонхоупом должен был научить вас, что его никто не привозит, он сам приезжает! Когда появился ваш посланный, он читал Санчии два первых акта своей трагедии. Пока хватало света, он продолжал это по дороге сюда, — он повысил голос. — Заходите в дом, восторженный поэт! Вы промокнете до нитки, если остаетесь снаружи еще хоть мгновение!

Мистер Фонхоуп зашевелился и двинулся вперед.

— Ну, ладно! — сказала Софи, не унывая. — Полагаю, ему стоит войти, но он очень некстати!

— Это вы! — провозгласил мистер Фонхоуп, уставившись на нее. — На одно мгновение, пока вы стояли здесь, лампа создала нимб вокруг вашей головы, и я подумал, что вижу богиню! богиню или весталку!

— На вашем месте, — прозаично вмешался сэр Винсент, — я бы вошел в дом.

XVII

Леди Омберсли с дочерьми в конце дня спокойно направилась из Ричмонда домой и, приехав на Беркли-Сквер, увидела мисс Рекстон, ожидающую ее. После нежных объятий та объяснила, что позволила себе дождаться здесь ее светлость, так как является посланницей своей мамы. Леди Омберсли, немного тревожась за Амабель, у которой был усталый вид и побаливала голова по дороге домой, рассеянно ответила:

— Очень благодарна вашей маме, моя дорогая. Амабель, поднимись в мою комнату, я протру тебе лоб уксусом. Тебе вскоре станет лучше, моя любовь!

— Бедняжка! — сказала мисс Рекстон. — Она выглядит еще очень слабой! Вам надо знать, сударыня, мы сняли черные перчатки. Мама хочет устроить костюмированный вечер в честь приближающегося события — совсем небольшой, ведь в городе сейчас очень мало достойных людей! Но она ни в коем случае не хочет назначать его на неудобный для вас день! Вы видите во мне ее посланницу!

— Так мило с ее стороны! — пробормотала ее светлость. — Мы будем чрезвычайно счастливы… в любой день, который выберет ваша мама. Сейчас у нас так мало развлечений! Простите меня, мне надо идти! Вы ведь знаете, Амабель еще не совсем оправилась! Сесилия обо всем договорится с вами. Передайте вашей маме от меня все, что положено! Пойдем, дорогая!

Говоря это, она вела свою младшую дочь к лестнице и совсем не замечала, что Сесилия, которой Дассет молча передал записку Софи, не слышала ни слова из того, что она сказала. Дворецкий с большим интересом наблюдал, как Сесилия, в полном удивлении начав читать, вдруг ужасно побледнела. Дочитав до конца, она вновь вернулась к началу письма, ее губы дрогнули, как будто она хотела позвать свою мать. Она сдержала себя и постаралась успокоиться. Но ее руки с письмом Софи заметно дрожали, и она была похожа на человека, который внезапно испытал сильное потрясение. Мисс Рекстон заметила это и устремилась к ней, заботливо приговаривая:

— Боюсь, тебе нехорошо! Ты получила плохие новости?

Дассет, у которого чесались руки сломать печать на письме Софи, кашлянул и безучастно спросил:

— Собирается ли мисс Стэнтон-Лейси вернуться сегодня вечером, мисс? Ее служанка сильно встревожилась, мисс, оттого что не знала о намерении своей госпожи уехать за город.

Сесилия с изумлением посмотрела на него, но взяла себя в руки и довольно спокойно ответила:

— Да, скорее всего. О да, конечно, она вернется вечером!

И если этот ответ не удовлетворил жажду знаний Дассета, то по крайней мере заставил мисс Рекстон навострить уши. Она взяла Сесилию под руку и проводила ее в библиотеку, сказав своим хорошо поставленным голосом: