— Я, наверно, предпочту оставить у себя и расписку, и кольцо, — сказал он.

— Я так и предполагала, — заметила Софи.

— Вы должны понимать, миледи, что я могу причинить мистеру Ривенхолу много вреда, — заметил мистер Голдхангер. — Он ведь учится в Оксфорде, не так ли? Да, и я не думаю, что там обрадуются, узнав о его маленькой сделке со мной. Или…

— Там совсем не обрадуются, — сказала Софи. — Но и для вас это будет немного затруднительно, ведь так? Хотя может быть вам удастся убедить их, что вы не знали о его несовершеннолетии.

— Такая умная молодая леди! — улыбнулся мистер Голдхангер.

— Нет, но у меня есть здравый смысл, который подсказывает мне, что единственный выход, который мне останется, если вы откажетесь вернуть расписку и кольцо, — это поехать на Боу-Стрит и выложить все судье.

Его улыбка увяла; сузившимися глазами он посмотрел на нее.

— Я не думаю, что так поступать мудро, — сказал он.

— Неужели? А по-моему, это самый мудрый поступок, который я могу совершить, и мне почему-то сильно кажется, что на Боу-Стрит будут рады что-нибудь узнать о вас.

Мистеру Голдхангеру тоже так казалось. Но он не верил, что Софи сделает то, чем пригрозила, его клиенты тщательно избегали огласки. Он сказал:

— Думаю, милорд Омберсли предпочтет вернуть мне мои деньги.

— Полагаю, что так, и поэтому я ничего не рассказала ему. Ибо мне кажется, что нелепо поддаваться шантажу такого создания, как вы.

Такая беспрецедентная точка зрения вызвала у мистера Голдхангера неприязнь к его гостье. Он знал, что женщины непредсказуемы. Он подался на стуле вперед и стал объяснять ей, какие неприятности могут произойти с мистером Ривенхолом, если он откажется выплатить долг полностью. Он говорил очень хорошо, и эта зловещая речь редко не производила впечатления на слушателей. Сегодня она провалилась.

— Это все, — резко оборвала его Софи, — чепуха, и вы это понимаете так же хорошо, как я. Самое страшное, что может приключиться с мистером Ривенхолом, это то, что он получит сильный нагоняй и на некоторое время попадет в немилость к отцу, что же касается отзыва из Оксфорда — нет, этого не будет! Там никогда ни о чем не узнают, потому что, по моему мнению, ссужение денег молодым людям на невероятных условиях не является самым тяжким вашим грехом, и лишь только я появлюсь на Боу-Стрит, десять к одному, что вас постараются засадить в тюрьму по какому-нибудь еще обвинению! Более того, с момента, когда судейские приставы узнают, что вы ссужали деньги малолетним, вы потеряете надежду получить их назад. Поэтому, прошу вас, не надо продолжать этот нелепый разговор! Я ничуть не боюсь ни вас, ни того, что вы можете сделать.

— Вы очень храбры, — медленно произнес мистер Голдхангер. — У вас также много здравого смысла, как вы сказали. Но, миледи, здравый смысл есть и у меня, и я не думаю, что вы пришли ко мне с согласия или хотя бы после уведомления своих родителей, горничной или мистера Хьюберта Ривенхола. Возможно, что вы действительно дадите против меня показания на Боу-Стрит. Не знаю, представится ли вам такая возможность. Я бы не хотел быть грубым по отношению к такой красивой юной леди, поэтому не лучше ли нам будет согласиться на компромисс? Вы дадите мне пятьсот фунтов и эти миленькие жемчужные сережки из ушей, а я верну вам расписку мистера Ривенхола, таким образом, все решится к взаимному удовлетворению.

Софи рассмеялась.

— Полагаю, вы будете более чем удовлетворены! — сказала она. — Я дам вам пятьсот фунтов за расписку и кольцо и ничего больше.

— Но, возможно, у вас есть любящие родители, которые захотят дать мне много, много больше за то, чтобы вы вернулись к ним живой и невредимой?

Он поднялся со стула, пока говорил, но его нежелательная гостья вместо того, чтобы встревожиться, вытащила из муфты правую руку. В ней был маленький, но исключительно удобный пистолет.

— Прошу вас, сядьте, мистер Голдхангер! — сказала она. Мистер Голдхангер сел. Он полагал, что ни одна женщине сможет воспротивиться громкой команде, а тем более нажать на курок, но он уже достаточно узнал Софи, чтобы у него не возникало желания проверить это предположение. Он попросил ее не глупить.

— Вам не следует бояться, что я не умею держать оружие, — заверила его Софи. — В сущности, я очень хороший стрелок. Наверно, мне надо сказать вам, что некоторое время я прожила в Испании, где очень много неприятных людей, например, бандитов. Отец научил меня стрелять. Я, конечно, не столь искусна, как он, но с такого расстояния, я уверена, смогу всадить пулю в любую часть вашего тела.

— Вы пытаетесь запугать меня, — раздраженно сказал мистер Голдхангер, — но я не боюсь оружия в женских руках, мне хорошо известно, что оно не заряжено!

— Ну, если вы попытаетесь сдвинуться с этого стула, вы поймете, что оно все же заряжено, — сказала Софи. — Вы, наверное, будете мертвы, но, полагаю, не раньше, чем узнаете правду.

Мистер Голдхангер принужденно рассмеялся.

— А что произойдет с вами, миледи? — спросил он.

— Полагаю, ничего серьезного, — ответила она. — Не понимаю, почему это вас интересует, если вы будете мертвы. Однако, если вы хотите, я расскажу, что буду говорить полиции.

Мистер Голдхангер, забыв о своей любезности, вспыльчиво сказал, что не желает этого слушать.

— Знаете, — сказала Софи, немного нахмурившись, — я не могу избавиться от мысли, что совершу полезный поступок, пристрелив вас. Когда я только пришла, я так не думала, но потом поняла, что вы очень злой человек. Теперь мне интересно, неужели не найдется смелого человека, чтобы пристрелить вас и тем самым избавить мир от того, кто наделал в нем столько вреда.

— Уберите этот дурацкий пистолет, и давайте говорить о деле! — попросил мистер Голдхангер.

— Больше и не о чем говорить, а с пистолетом в руке чувствую себя удобнее. Вы собираетесь отдать мне то, за чем я пришла, или мне надо отправиться на Боу-Стрит и рассказать там, что вы пытались похитить меня?

— Миледи, — заныл мистер Голдхангер, — я простой бедняк! Вы…

— Вы станете гораздо богаче, когда я отдам вам ваши пятьсот фунтов, — заметила Софи.

Он вздохнул, так как какое-то время ему казалось, что он потерял и эту сумму.

— Очень хорошо, — сказал он, — я не хочу неприятностей и поэтому верну расписку. Кольцо я вернуть не могу, потому что его у меня украли.

— В таком случае, — сказала Софи, — я непременно пойду на Боу-Стрит, потому что там вряд ли поверят, как мало верю и я, что оно украдено. Если у вас его нет, значит вы его продали, а за это вас будут преследовать по закону. Не далее как сегодня утром я интересовалась у знаменитого ювелира о законах, касающихся залога.

Мистер Голдхангер, возмущенный таким неженским знанием законов, с ненавистью взглянул на нее и сказал:

— Я не продавал его!

— Нет, и его не украли. Полагаю, что оно лежит в одном из ящиков этого стола, вместе с распиской, иначе я не понимаю, зачем было покупать такой красивый предмет меблировки, если не запирать в него драгоценности. Возможно также, что вы держите в столе и свой пистолет, поэтому предупреждаю вас, если вы нажмете на курок быстрее меня: дома я оставила письмо родителям, в котором подробно описала, куда и зачем я поехала.

— Если бы у меня была дочь, похожая на вас, я бы сгорел со стыда! — с чувством сказал мистер Голдхангер.

— Чепуха! — заметила Софи. — Вы бы, вероятно, очень гордились мной и научили бы меня лазить по карнизам; если бы у вас была дочь, похожая на меня, она бы подметала для вас полы и стирала бы ваши рубашки, так что вы выглядели бы гораздо лучше, чем сейчас. Прошу, не заставляйте меня больше ждать, я очень устала от разговора с вами и, конечно, с самого начала считала вас ужасным занудой.

Мистера Голдхангера называли негодяем, кровопийцей, жуликом, дьяволом, вампиром и множеством других нелестных имен, но никто никогда не говорил ему, что он ужасный зануда, и ни одна из его жертв не смотрела на него с таким веселым пренебрежением.

Он бы хотел сжать свои длинные, костлявые пальцы на горле Софи и медленно выдавливать из нее жизнь. Но Софи держала пистолет, так что вместо этого он отпер ящик стола и дрожащей рукой стал искать в нем требуемое. Найдя, он швырнул кольцо и клочок бумаги через стол и сказал:

— Деньги! Отдайте мне мои деньги!

Софи взяла расписку и прочитала ее, затем она убрала ее вместе с кольцом в муфту, вытащила из этого вместительного хранилища пачку банкнот и положила ее на стол.

— Вот они, — сказала она.

Механически он стал пересчитывать купюры. Софи поднялась.

— А теперь будьте так добры, поверните свой стул спинкой к двери.

Мистер Голдхангер чуть не зарычал на нее, но подчинился этой просьбе, бросив через плечо:

— Вам нечего бояться! Я очень рад видеть, как вы уходите! — Затем, кипя от ярости, он добавил. — Нищенка!

Софи довольно усмехнулась. Вставив ключ в замочную скважину и поворачивая его, она сказала:

— Да, полагаю, что я предпочла бы быть нищенкой, чем пугалом, завернутым в простыню, чтобы нагонять страх на глупых мальчишек!

— Пугалом? — повторил мистер Голдхангер. — Пугалом?

Но его нежеланная гостья уже ушла.

XII

Когда этим вечером Хьюберт поднимался вверх по лестнице, он встретил Софи, спускающуюся из классной. Она сказала:

— Хьюберт! Ты-то мне и нужен! Подожди, у меня кое-что есть для тебя!

Она пошла в свою комнату и одну-две минуты спустя с озорным видом вернулась и сказала:

— Закрой глаза и протяни руку!

— Софи, это что-то страшное? — подозрительно спросил он.

— Конечно, нет!

— У тебя такой вид, будто ты собираешься разыграть меня, — сказал он, но все же послушно закрыл глаза и протянул руку. Софи положила в нее его расписку и кольцо и разрешила ему открыть глаза. Он подчинился, но увидев. что у него в руке, испытал такой сильный шок, что выронил кольцо.