Жюльетта Бенцони - Великолепная маркиза

Словно по мановению волшебной палочки на чисто выскобленном еще покойной хозяйкой столе появился домашний хлеб и соленый сыр. Заметив удивление, Лауры, Питу улыбнулся:

— Когда Клод узнал, что прусские войска на подходе, он сумел кое-что припрятать.

— Это только ради жены, — объяснил кузнец совсем по-детски. — Я не хотел, чтобы она голодала…

А вокруг понемногу оживала деревня. Ее жители выбирались из своих укрытий, а лучи солнца, впервые пробившиеся сквозь тучи после канонады под Вальми, озарили картину разорения. Пустой замок смотрел на мир распахнутыми окнами, многие из которых были разбиты. Там не было ни души, только у крепостных рвов валялись трупы солдат, умерших от болезни. Было видно, что некоторых из них просто добили перед уходом. Война удалялась от Анса, но ее кошмар еще длился.

Не кончился кошмар и для Лауры. Теперь им с Питу предстояло добраться до Пон-де-Сом-Веля. Может быть, там им повезет и они найдут экипаж, на котором смогут вернуться в Париж. Но до Пон-де-Сом-Веля шесть лье пути по разбитым дорогам, и они в любую минуту могли попасть в руки заблудившихся солдат, мародеров или настоящих грабителей. Для этого путешествия Питу вновь облачился в свой костюм солдата Национальной гвардии, а Лаура сменила свой элегантный шелковый наряд на простую юбку, кофту, чепец и накидку, принадлежавшие покойной госпоже Беро. Клод охотно отдал ей эти вещи и, увы, не сдержал рыданий, когда увидел Лауру в одежде своей несчастной жены.

— Можно подумать, моя бедная женушка ожила, — проговорил он глухим, дрогнувшим голосом. Возможно, поэтому кузнец взялся проводить путешественников до самого Пон-де-Сом-Веля. — Меня здесь все знают, — заявил он. — И о моей силе тоже наслышаны, так что со мной вы вернее доберетесь до места.

Эта мера предосторожности оказалась совсем не лишней. Дважды по дороге они встречали подозрительного вида мужчин, двигавшихся по следам уходящей армии, чтобы обчистить трупы или прикончить больных. Но грабители на стали пробовать свои силы на солдате Национальной гвардии и крестьянке. Тем более что крупная фигура Клода с колуном на плече отбивала охоту с ними связываться.

Через пять часов, учитывая, что они несколько раз останавливались, чтобы дать Лауре возможность отдохнуть, они дошли до Пон-де-Сом-Веля. И обнаружили там отряд драгун полковника Баланса, посланный проверить, свободна ли дорога на Шалон. Драгуны расположились лагерем во дворе почтовой станции. У входа на дереве раскачивался повешенный — мужчина, одетый в лохмотья, в которых еще можно было распознать военную форму. У него под ногами валялся перевернутый барабан. Лаура отвернулась, к горлу подступила тошнота.

— Теперь вы вешаете своих? — поинтересовался Питу у старого драгуна, курившего у костра трубку.

Тот гневно посмотрел на Питу, вынул трубку изо рта, сплюнул и объяснил:

— И этого ты называешь нашим? Да ты, парень, смеешься, что ли? Этого субъекта звали Шарла, он делал парики. Шарла прибыл к нам с отрядом добровольцев и приволок за собой вот этот барабан. Эта сволочь, никогда не нюхавшая пороху, начала хвастаться своими парижскими подвигами. Он сказал, что это именно он перерезал горло несчастной гражданке Ламбаль, насадил ее голову на пику и еще завил волосы на отрубленной голове. Мы солдаты, а не мясники и не убийцы. Такого дерьма нам не надо! Вот мы с ним сами и разобрались! Остальные решили идти своей дорогой…

Лаура закрыла лицо руками, скрывая хлынувшие слезы. Она так ясно видела эту ужасную сцену перед тюрьмой Форс. Старый солдат добродушно улыбнулся:

— Нечего плакать, гражданка! Мерзавец получил по заслугам! Такие только позорят революцию!

Лаура тряхнула головой и вытерла слезы.

— Я плачу не о нем! Вы хорошие, справедливые люди!

В Пон-де-Сом-Веле Клод Беро согласился разделить скромную трапезу с Лаурой и Питу, после чего сразу же отправился обратно в Анс, намереваясь добраться туда до наступления темноты.

— Всего хорошего вам обоим! — крикнул он на прощание. — Возможно, еще увидимся!

— Почему бы и нет? — ответил ему Питу. — Ведь мы теперь друзья!

Лаура просто обняла кузнеца, не говоря ни слова. Клоду это доставило огромное удовольствие, и легким шагом он направился к дороге, которая приведет его к опустевшему дому. Лаура с грустью смотрела ему вслед.

Питу и Лаура переночевали на почтовой станции. Утром начальник станции предоставил им карету и пару лошадей, чтобы добраться до Шалона, где уже работала почтовая станция.

В Шалоне веселились. Накануне вечером грохот орудийных залпов и перезвон колоколов оповестили горожан о провозглашении республики, и теперь они праздновали это событие с таким энтузиазмом, что у Питу сжалось сердце. Импровизированную статую Свободы, водруженную на телегу, окружили девушки в белой одежде, подпоясанные трехцветными поясами. Их головы украшали венки из дубовых веток и роз. Процессия дошла до огромного военного лагеря. Слышались речи, потом зазвучали патриотические песни.

— Боже мой, — прошептал журналист. — Если такое происходит всюду, то наша задача куда сложнее, чем представляет себе барон.

— А как вы думаете, друг мой, эта задача сложная или невыполнимая?

— Де Бац не любит слово «невыполнимый», оно ему никогда не придется по вкусу. Да и мне тоже…

— Тогда, — взволнованно заметила молодая женщина, — почему вы хотите, чтобы смирилась я? Я тоже хочу действовать. Ваш барон обязан меня принять и принести свои извинения, если это слово ему знакомо, — закончила Лаура с достоинством.

В то время как Лаура и Питу пытались добраться до Парижа, в сотне лье от французской столицы в маленьком швейцарском городке в кантоне Тичино на лоджии, украшенной кадками с олеандрами, сидел мужчина и что-то писал. Утро было солнечное, яркое, наполненное пением птиц и ароматами цветов. Но неожиданно мощное драматическое сопрано заглушило звучные трели. На первые строки арии Дидоны эхом откликнулись близкие горы.

Мужчина в раздражении отбросил перо и крикнул:

— Ради всего святого, Антуанетта, не могли бы вы исполнить что-нибудь другое?

Голос смолк. Послышались быстрые шаги, и спустя несколько секунд в дверях появилась импозантная женщина лет тридцати пяти, со светлыми волосами, пухлая, маленького роста, но с горделивой осанкой и высоко поднятой головой. Всем своим видом она напоминала оскорбленную королеву, когда запела на другой мотив:

Граф д'Антрэг снова отложил перо и удрученно посмотрел на свою супругу. Внешне женщина напоминала крупную розовую гортензию, увешанную позвякивающими украшениями.

— Дорогая моя, сколько оперных арий вы исполнили за то время, пока успешно выступали на театральных подмостках?

— Если бы я знала! Тридцать… Пятьдесят… Какое это может иметь значение?

— Для меня — огромное, потому что я никак не могу понять, что заставляет вас всякий раз выбирать арию Дидоны.

— Воспоминания, друг мой, воспоминания! Вам и вправду этого не понять. Вас не было в Фонтенбло в тот вечер 6 октября 1783 года, когда я впервые пела эту арию перед их величествами. Какой вечер! Какой триумф! А затем премьера в Опере! Дидона изменила мою жизнь, мой дорогой Александр.

— К несчастью, она изменила и жизнь королевы, которую я всем сердцем ненавижу! Австриячка ее наверняка распевала для своего ненаглядного Ферзена!

И граф принялся напевать, подражая голосу королевы и усиливая ее немецкий акцент…

А та, что еще три года назад была знаменитой певицей Сен-Юберти, с жалостью посмотрела на своего мужа:

— Вам должно быть стыдно, граф! Королева сейчас в тюрьме, а она так любила музыку и театр!

— Было бы куда лучше, если бы королева только этим и интересовалась и никогда не вмешивалась в политику! Итак, Антуанетта, пойте все, что вашей душе угодно, но избавьте меня от этой арии. С меня достаточно уже и того, что у вас с ней одинаковые имена.

— Вам следовало об этом подумать прежде, чем на мне жениться! А графине д'Антрэг ария Дидоны нравится больше остальных. Особенно в исполнении Сен-Юберти!

И, чуть приподняв четырьмя пальцами свое просторное платье из переливающегося атласа, женщина присела в реверансе, как она делала когда-то на сцене под гром оваций, осыпаемая букетами цветов. Потом она раскрыла веер и покинула лоджию с царственным видом, распевая другую музыкальную фразу из той же арии.

Скоро звуки ее голоса стали неслышны в глубине огромного дома, и граф смог вернуться к своему письму. Д'Антрэг писал послу Испании в Венеции графу де Лас Казасу. Посол был его любимым адресатом и к тому же источником солидных доходов.

Наделенный не только способностью писать легко и ядовито, но и отличным воображением, граф Луи-Александр д'Антрэг, уехавший из Франции в 1790 году, нашел отличный способ выживания — причем весьма обеспеченного, — ведя переписку с заинтересованными людьми, имеющими возможность заплатить за информацию. Сначала граф шпионил в пользу Испании, потом и на другие страны — Англию и Россию.

Граф Александр родился в Монпелье в 1753 году и жизнь его складывалась достаточно странным образом. Виной тому стал его противоречивый характер.

Он принадлежал к старинному роду, владел замком Ла-Бастид в трех лье к северу от Обена.

В двенадцать лет Александр потерял отца-офицера, и его воспитанием занимался дядя, аббат Майдье, епископ Труа. Благодаря ему Александр получил отличное классическое воспитание, и дяде удалось привить ему интерес к Римской республике, неотделимой от аристократического Сената. С этого времени для юноши понятия «республика» и «всевластие аристократии» превратились в синонимы. Такая модель власти стала мечтой всей его жизни. Что же касается королевской власти, которую он якобы защищал в то же самое время, то граф воспринимал ее исключительно с позиции эпохи Меровингов, когда феодалы выбирали короля и свергали его, следуя собственным интересам.