Бренда Джойс - Великолепие

Катя вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Тэйчили осталась в коридоре.

— Надеюсь, я не потревожила тебя? — серьезно спросила девочка.

— Думаю, нам надо поговорить, — отозвался князь. Она кивнула. Взгляд больших черных глаз сосредоточился на его лице.

— Иди сюда, — сказал он. — Садись рядом, душенька. Катя в красивом белом платьице, отделанном лентами и кружевами, подошла ближе и расположилась в одном из двух массивных кресел, стоявших перед письменным столом. Николас снова опустился на диван. Катино личико не выражало никаких эмоций.

— Твоя мама очень больна, — начал Николас.

— Она умирает, — сдержанно уточнила девочка.

Николас заглянул ей в глаза, но так и не понял, что она чувствует. Поразительно, что столь юное существо так тщательно скрывает свои эмоции!

— Кажется, это так. Но еще есть надежда. Мы с тобой должны вместе помолиться за нее.

Катя молча кивнула.

Они опустились на колени и склонили головы. Князь чувствовал себя лицемером, но понимал, что делает это ради ребенка. Он не часто прибегал к молитвам, хотя считал себя верующим человеком. Николас видел много умирающих, поэтому не верил, что молитва творит чудеса.

— Отец Небесный, — тихо начал он, — мы оба просим тебя сохранить жизнь моей жены, Катиной матери. Пусть она останется жить. — Князь перекрестился. — Аминь. — Потом взглянул на склоненную головку Кати. — Ты хочешь что-нибудь добавить?

Катя подняла к нему побледневшее личико. В глазах ни слезинки, губы стиснуты. Она кивнула.

Как он утешит Катю, если Мари-Элен умрет? Ее едва ли можно назвать хорошей матерью. При каждом удобном случае Мари-Элен, не терзаясь угрызениями совести, оставляла Катю в Твери под присмотром гувернантки и нянюшек, а сама бросалась в вихрь развлечений, порхала из Москвы в Санкт-Петербург, потом оказывалась где-нибудь в Вене, Праге или Риме. Николас не раз заставал Катю у окна, терпеливо ожидавшую возвращения матери.

Но и самой дурной матерью ее не назовешь. Возвращаясь домой, она привозила множество немыслимых подарков и оживленно рассказывала дочери забавные истории о своих приключениях в разных странах. Николас знал, что Катя обожает ее.

— Милостивый Боженька, — тихо проговорила девочка, — не дай моей маме умереть… Пожалуйста! Она такая молодая, такая красивая, и я знаю, что она очень любит меня… и папу тоже. Обещаю сделать все, что ты пожелаешь, Боженька, только пусть мама останется жива. Аминь.

— Аминь, — эхом повторил Николас, едва сдержав слезы.

Он помог дочери подняться. Ему было бы легче утешить умирающего от ран солдата на поле боя, чем собственную дочь, не проронившую ни слезинки.

Николас погладил худенькое плечико Кати.

— Не бойся.

Девочка поежилась от прикосновения и отвела взгляд:

— Может, я больше никогда не увижу ее…

— Если мама попадет на небеса, ты когда-нибудь встретишься там с ней. Только не следует торговаться с Богом, Катя. В следующий раз пообещай ему сделать что-нибудь хорошее не в обмен на жизнь твоей мамы, а просто так.

Она печально кивнула. Князь улыбнулся, но улыбка получилась вымученной.

— Думаю, нам надо подняться наверх и узнать, как чувствует себя мама. Возможно, доктора позволят нам зайти к ней. — Николас понимал, что необходимо проявить осторожность. Ведь если Мари-Элен умерла, пусть лучше она останется в памяти Кати веселой, красивой и живой.

Они молча вышли из комнаты. Наверху стояла мертвая тишина. Дверь в комнату Мари-Элен была закрыта. Князю вспомнилась ночь, когда родилась Катя.

— Подожди здесь, — сказал он и вошел в комнату. Доктора и сиделки обернулись. Один из врачей подошел к нему.

— Княгиня только что пришла в себя, ваше сиятельство.

Николас взглянул в бледное, безжизненное лицо жены, которая казалась очень маленькой на массивной кровати с пологом. Хорошо еще, что белье на постели постоянно меняли, и простыни были белоснежными.

— Ей лучше? — спросил он. Князь от души надеялся, что Мари-Элен придет в сознание. Ему очень хотелось, чтобы Катя попрощалась с матерью. — Есть ли надежда, что она выживет, доктор?

— Нам удалось остановить кровотечение. Но княгиня потеряла слишком много крови. — Доктор-англичанин развел руками. — Я глубоко сожалею, князь. Если хотите поговорить с ней, мы постараемся привести ее в чувство.

— Я хочу позвать сюда дочь, — сказал Николас, — но боюсь травмировать ребенка. — Советую вам привести девочку сейчас.

Николас, не отрывавший глаз от Мари-Элен, заметил, что у нее дрогнули ресницы. Он замер. Ее глаза медленно открылись, и взгляд сфокусировался на нем.

Князь подошел к ней.

— Мне очень жаль, — искренне сказал он. Жена взглянула на него, и ее губы сложились в подобие прежней улыбки.

— Тебе действительно жаль меня, Ники? Ты обрадуешься, когда я умру, — устало и с горечью возразила она.

— Мне очень жаль, — твердо повторил князь. — И я не стану радоваться. Катя хочет видеть тебя.

Мари-Элен шевельнулась. Казалось, она попыталась пожать плечами и показать тем самым, что ей безразлично, увидит ли она дочь. Потрясенный князь решил, что ему это померещилось.

— Мари-Элен, ты очень больна, возможно, даже умрешь. Неужели ты не хочешь увидеть Катю? Княгиня судорожно глотнула воздух.

— Ты любишь ее, не так ли? — наконец проговорила она. — Хотя все эти годы опасался… Ты любишь ее безумно, но никогда не любил меня.

Пораженный ее словами, князь не нашелся, что ответить. Умирая, жена признается в том, что ревновала его к собственной дочери! Невероятно!

— Знаешь ли ты, сколько мужчин любили меня? — глухо пробормотала она. — Меня. Только меня. И до сих пор я желанна для них. По прошествии многих лет. Они пошли бы на преступление, лишь бы вернуть меня. — Мари-Элен сверлила его взглядом лихорадочно блестевших черных глаз.

— Неужели ты полагаешь, что я ничего не знал о твоих победах? — напряженно отозвался князь, невольно вспомнив о проклятом слуге. Петр, по всей вероятности, был отцом Кати.

— Меня любит даже Александр, — прошептала княгиня. — Он сам говорил мне. — Она замолчала, так и не сказав то, что хотела сказать: «Меня любят все, только не ты».

Князь наконец обрел дар речи.

— Зачем говорить об этом сейчас? Наш брак заключен не по любви — да и кто в наше время женится по любви? — Он направился к двери, чтобы позвать Катю.

— Будь ты проклят, Николас! Будь ты трижды проклят! — крикнула она ему вслед.

Князь замер на месте, ошеломленный ее гневом и ненавистью. Ведь это жена предала его, это он имеет право ненавидеть ее! Оглянувшись, Николас жестом приказал одному из слуг впустить Катю.

Девочка осторожно вошла в комнату, вглядываясь широко раскрытыми глазками в фигурку на постели. Николас сразу же подошел к Кате, готовый защитить ее от чего-то, чего он и сам не постигал.

— Мама? — прошептала она.

Мари-Элен, кажется, не услышала ее, наверное, снова впав в забытье. Катя вскрикнула, бросилась к матери, обняла ее ручонками и спрятала лицо у нее на груди.

Николас почувствовал, как у него по щеке поползла слеза. Мари-Элен умерла… а Катя — не его дочь. Она не принадлежала ему даже в первые месяцы жизни, еще до того, как он узнал страшную правду.

Катя плакала.

И Николас тоже.

Он проводил девочку в ее комнату.

— Мама очень больна, Катя. Нам остается только молиться.

Николас чувствовал себя непривычно беспомощным, не знал, чем утешить ребенка, кроме молитв, в чудодейственную силу которых сам не верил.

Катя молча посмотрела на него сухими, спокойными и серьезными глазами.

— Мама любит тебя, — сказал князь. — Я тоже.

Личико девочки сморщилось.

«К черту молитвы», — подумал князь и, опустившись на колени, обнял Катю, чтобы она могла выплакаться на его груди. Но девочка не заплакала.

Он погладил ее по головке.

— Я знаю, что тебе страшно, и хотел бы прогнать твой страх, но не могу, потому что не такой уж я всесильный. Катя подняла к нему бледное личико.

— Ты веришь в чудеса?

— Верю, — солгал он.

Катя удовлетворенно кивнула.

— Чем тебе хотелось бы сегодня заняться? — спросил князь, с трудом подавив желание ласково погладить ее по щечке.

— У меня сегодня уроки, папа.

— Я поговорю с синьором Раффальди. Сегодня не будет уроков. Ты можешь заняться чем хочешь. Даже пойти в цирк, — сказал он, надеясь увидеть ее улыбку.

Катя вежливо ответила:

— Если не возражаешь, папа, я останусь дома и почитаю.

Князь внимательно посмотрел на красивую, сдержанную девочку, которая не была его дочерью. Почему она всегда такая замкнутая? Полная противоположность своей неизменно оживленной и общительной матери… Теперь князь знал, что сдержанность Катя унаследовала не от него…

— Как хочешь, — наконец отозвался он, — но помни, Катя, если тебе захочется заняться чем-то другим, я позволяю тебе это сделать. — Однако князь знал, что Катя не переменит своего решения.

Он прикоснулся рукой к ее щеке. Ему показалось, что в уголке ее глаза блеснула слезинка. Подойдя к двери, князь позвал Лизу, нянюшку, которая была при Кате со дня ее рождения и в свое время нянчившая и его. Теперь она совсем состарилась и почти ослепла. Но иногда смотрела на князя таким проницательным взглядом, будто умела читать мысли и знала все его секреты.

— Я позабочусь о девочке, ваше сиятельство, не беспокойтесь, — сказала Лиза.

— Спасибо. — Князь испытал огромное облегчение.

И тут старуха произнесла слова, сильно озадачившие его:

— Княгиня спит, милорд, и уже вне опасности. Господь решил, что она будет жить.

Кэролайн ощущала неловкость, но это не имело никакого отношения к тому, что она была в мужском платье.

Девушка сидела скорчившись в кустах перед кирпичным особняком на Мейфэр, который арендовал Северьянов. Ее коротко подстриженные волосы были гладко зачесаны за уши и прикрыты треуголкой, к подбородку приклеена жиденькая эспаньолка. На ней были сюртук, жилет, сорочка, панталоны, чулки и штиблеты с пряжками. Кэролайн не впервые переодевалась в мужской костюм — только так ей удавалось разузнать о тех, о ком она писала в своей сатирической рубрике в «Морнинг кроникл». Как ни печально, но приходилось признать, что мужчинам куда легче получить нужную информацию, чем женщинам.