Роксана Гедеон - Великий страх

Преследования продолжались. Явившись к Ратуше, толпа расправилась с мэром Парижа, господином де Флесселем, обвиняя его в измене – обвинение более чем вздорное! – и крича, что он будто бы переписывался с маркизом де Лонэ, желая погубить патриотов. Все эти сведения не подвергались проверке, любой выдумке верили, а где вера – там обвинение, где обвинение – там смерть. Голова Флесселя мигом оказалась на пике. Принц де Монбарей, случайно проезжавший рядом, – он, кстати, являлся либералом и вольтерьянцем по убеждениям, – чудом вырвался из рук палачей и чудом не был разорван в клочки. После этого каждого приличного и хорошо одетого человека останавливали и спрашивали имя. Опьяневшие от крови патриоты составляли списки приговоренных и назначали награду за их головы.

Генерал де Лафайет вроде бы был любимцем толпы, но не имел над ней никакой власти. Он не смог спасти де Лонэ и Флесселя и получил возможность очень ясно ощутить свое бессилие и изменчивость привязанностей черни. Герой двух миров мог сравнивать революцию в США, которую видел собственными глазами, и революцию во Франции, которой сам способствовал.

Но это была не революция, а разрушение.

В ночь с 16 на 17 июля 1789 года я проснулась оттого, что ощутила чье-то присутствие рядом с собой. Кто-то осторожно присел на моей постели. Я открыла глаза и поспешно зажгла ночник.

– Вы?

Это был мой отец – постаревший, усталый, с синевой под глазами и резкими морщинами на лбу. Я была неприятно поражена его появлением. Во-первых, как он узнал о существовании этого домика? Во-вторых, я не видела отца уже очень долгое время и не очень-то этим терзалась. Отношения между нами были очень натянутые.

– Чем обязана? Разве вы не на службе?

– Сюзанна, случилось нечто такое, из-за чего я должен был приехать.

Его голос прозвучал очень серьезно и жестко. Я насторожилась, зная, что мой отец не склонен к преувеличенным чувствам. Стало быть, есть важная причина для его приезда?

– Сюзанна, я бы хотел знать, что вы думаете по поводу того, что происходит в Париже и во Франции.

– Зачем это вам?

– Ответьте на мой вопрос. Что вы думаете о взятии Бастилии?

Я села на постели, отбросила упавшие на лицо волосы.

– Что же я могу думать? Я аристократка, меня возмущает бездействие короля… Я знаю, что моя жизнь в опасности, что за мою голову назначают награду. Да разве можно иначе относиться к этому бунту? Я – принцесса, милостивый государь.

– Рад это слышать. Зная о вашей связи с адмиралом де Колонном, можно было опасаться, что он склонит вас на свою сторону.

Я почувствовала досаду. Ухаживая за Жанно и приходя в себя после нападения патриотов, я почти не вспоминала о Франсуа. Да и приятно ли было вспоминать о том, что произошло между нами? Я все равно любила его. Но понадобится много времени, чтобы обида забылась.

– Почему вы пришли сюда? – спросила я холодно.

– Я должен сообщить вам нечто страшное, Сюзанна.

– Страшное?

– Даже скорее ужасное.

Мороз пробежал у меня по спине. Я поспешно спустила ноги на пол, на ощупь нашла свои домашние туфли.

– Вы пугаете меня?

– Нет.

– Тогда что же вы тянете? Не молчите! Хотя, по правде говоря, я не понимаю, что такое могло случиться.

– Речь идет о вашем муже, об Эмманюэле.

Я удивленно смотрела на отца, не представляя даже приблизительно, что могло произойти.

– У вас достаточно мужества?

– Да… Я полагаю, да.

– Тогда пойдемте вниз.

Держа меня за руку, он спускался по лестнице. В темноте я потеряла туфельку. От слов отца и неизвестности меня охватила тревога, я предчувствовала что-то ужасное, а когда увидела у двери двух гвардейцев, то ощутила настоящую панику.

– Я предупреждаю, Сюзанна, вам придется собрать все ваше мужество.

– О Боже, вы приводите меня в ужас! Еще немного, и у меня сдадут нервы. Может быть, мне лучше ничего не видеть?

– Нет. Вы должны знать, на что они способны.

Он рывком распахнул дверь в одну из комнат и пропустил меня вперед.

Первое, что я увидела, – это капли крови, медленно скатывающиеся со стола на пол и впитывающиеся в шерсть ковра. На столе, на темном тяжелом плаще, лежал человек. Я с дрожью узнала Эмманюэля. Лицо его было того воскового цвета, какой бывает у мертвых. Я заметила неровную красную полосу у него на шее. И только потом поняла, что его голова отделена от тела, проще говоря – отрублена… Кровь еще капала, но с каждой секундой все меньше. Большая лужа алела на ковре.

Отец подошел ближе и прикрыл тело Эмманюэля плащом.

Я не могла этого видеть. Закрыв лицо руками, я бросилась прочь из этой ужасной комнаты, разыскала в гостиной Маргариту и, вся дрожа, упала в ее объятия. Она уже все знала, без сомнения. И как это было жестоко со стороны отца – показать мне все, даже не предупредив, насколько ужасно будет увиденное!

Эмманюэль мертв. Я не знала обстоятельств его смерти, но понимала, что его убили. Плакала ли я? Наверное, нет. Мне просто было страшно, так страшно, что я не решалась открыть глаза.

– Сюзанна, мне надо поговорить с вами. Медленно, еще дрожа от ужаса, я подошла к отцу.

– Как это случилось?

– Имя Эмманюэля было в тех самых списках… когда он с тремя гвардейцами ехал из казармы мимо военной школы, его узнали. Вы понимаете, что случилось потом. Хорошо еще, что один из гвардейцев добежал до моего полка. Я двинулся на выручку, но успел только спасти тело Эмманюэля от растерзания. Его голову готовились носить на пике по Парижу…

Нервы у меня сдали, я залилась слезами. Отец помог мне сесть в кресло, подал стакан воды.

Итак, я теперь вдова. У меня нет мужа. Мое замужество, длившееся немногим более года, закончилось, и я стала свободна. Подумать только, я так мечтала об этом… Какой кошмар!

– Я не хотела этого! – воскликнула я сквозь слезы. – Я вам клянусь, что не хотела! Вы верите мне?

– Конечно. Да разве вас кто-то обвиняет? В том, что случилось, вы нисколько не виноваты.

– О нет. Я виновата. Я не любила Эмманюэля, я была так жестока, так невыносимо капризна, мне никто этого не простит!

– Этого никто не знает. Ваша так называемая жестокость существует только в вашей памяти, на людях вы вели себя безупречно.

– Я вела себя отвратительно. И пожалуйста, не надо меня утешать, вы все равно не умеете этого делать!

На миг я словно отрешилась от мира, оглушенная собственными переживаниями. Эмманюэль умер, его смерть была ужасна. А ведь моему мужу не исполнилось еще и двадцати пяти лет, и он не сделал ничего такого, чтобы заслужить подобную участь! Это все санкюлоты,[2] это зверье, эта проклятая чернь!

– Сюзанна! Сюзанна! – как сквозь сон, услышала я голос отца. – Придите в себя, опомнитесь. О смерти Эмманюэля, вернее, об обстоятельствах его смерти никто не должен знать, вы понимаете это?

– Почему? – спросила я тупо.

– Нам не нужно огласки. Пусть об этом знают только самые близкие друзья. Я все сделаю сам. Завтра утром к вам придет нотариус, он введет вас в права наследования, вы станете владелицей крупнейшего во Франции состояния…

– Мне все равно. Пусть этим занимается Паулино, мой управляющий… И вообще, я чувствую только страх. Меня ведь тоже могут убить. Я была в тех списках…

– Вот мы и дошли до самого главного вопроса.

– Разве вы приехали сюда не из-за Эмманюэля?

– Не совсем. Я хотел сказать вам, что мы должны уехать.

– О, – прошептала я, – куда же мы уедем, если повсюду творится то же самое, что и в Париже?

– Я говорю об эмиграции, Сюзанна.

Я посмотрела на него сквозь слезы, не совсем понимая слова отца.

– Посудите сами, дорогая. Во Франции никто из нас не может чувствовать себя в безопасности. Нужно уехать и подождать за границей, когда в королевстве снова наступит порядок.

– Черт побери! – возмутилась я. – Да неужели вы не можете собрать войска и покончить с этим бунтом?

– Двадцать часов назад для этого все было готово. Полки стояли под Парижем, готовые вступить в город. Дело было за королем. Все принцы уговаривали его, склоняли к решительному шагу! В самую последнюю минуту он отказался. На этом все кончено, Сюзанна, король покрыл себя позором, он не желает защищаться, и мы должны сами позаботиться о себе.

– Бросив короля на произвол судьбы?

– Что же нам остается? Вы видели, что стало с Эмманюэлем?

– Но эмиграция – это же трусость…

– Принцы так не думали. Мы и за границей останемся верными королю. Наступит момент, когда он сам призовет нас. А может быть, мы сами приведем во Францию аристократическую армию и покончим с бунтом. Для этого будет достаточно трех месяцев.

– Принцы? – прошептала я. – О каких принцах вы говорите?

– О тех, что уже эмигрировали.

– Но кто же, кто? Я ничего не знала!

– Уехали граф д'Артуа с женой и детьми, принц Конде, герцог Бурбонский, герцог Энгиенский, их друзья и фаворитки. Семейство Полиньяков – Жюль, Габриэль, Диана – уехало самым первым. Кроме них граф де Водрейль с семьей…

– И мужчины уезжают! Они, похоже, совсем забыли о том, что у них есть шпаги!

– А вы забыли о том, что вашей жизни угрожает опасность, что у вас есть сын, на котором тоже лежит печать аристократизма и которого чернь не пощадит!

Я вздрогнула словно от укуса. Жанно! Разве способны те люди, что побывали здесь недавно, что убили Эмманюэля, пощадить моего ребенка?!

– Послушайте, Сюзанна. Мы похороним вашего мужа. Вы откажетесь от должности статс-дамы и попросите прощения у королевы. Она будет огорчена, но поймет вас. Я улажу все финансовые дела, какую-то часть нашей недвижимости переведу в деньги, и мы уедем в Турин, к его величеству королю Сардинии… Впрочем, я уверен, что мы скоро вернемся.

Я долго сидела задумавшись. Покинуть Францию мне казалось ужасным. Я не привыкла ни к какой другой жизни, я стала такой француженкой, что все остальные страны казались мне краем света. Но с другой стороны, эти несколько июльских дней были сплошным кошмаром. Если порядок не восстановится, я так долго не выдержу. Мне повезло, что я нашла приют в этом маленьком домике. Будь я в своем отеле де-ла-Тремуйль, еще неизвестно, осталась бы я жива или нет. Без сомнения, я должна уехать. Как можно скорее. Надо переждать беспорядки подальше от Франции. А потом я вернусь – тогда, когда моей жизни уже ничто не будет угрожать.