Роксана Гедеон - Великий страх

– Вы хорошо себя чувствуете, дорогая? Вы бледны.

– Все в порядке. Просто… ваши условия – они… они несколько неожиданны.

Он поцеловал меня, провел рукой по моим волосам – я знала, что это его обычный жест прощания.

– До завтра, дорогая моя. Я должен уведомить своих родственников о предстоящем событии.

…Все это было в начале мая. С тех пор прошел месяц, брак наш был делом решенным, и венчание назначено на 10 июня. Сейчас совсем иное дело занимало меня. Мне предстояло поехать в Тюильри и уведомить о своем замужестве Марию Антуанетту. Одному Богу известно, как я боялась этого! Принцесса д'Энен де Сен-Клер, роялистка и подруга королевы, решила выйти замуж за революционера, одного из левых в Собрании… У меня холодок пробежал по коже. Разве объяснишь кому-нибудь, что я выхожу замуж за Франсуа, а не за политические взгляды?

Я еще раз оглядела свое траурное платье, провела рукой по дорогому черному бархату. Потом взяла звонок и позвонила.

– Маргарита, принеси мне, пожалуйста, голубое платье, то, у которого корсет затягивается до тридцати дюймов.

Пораженная Маргарита некоторое время молчала.

– Вы снимаете траур, мадам?!

– Но я же выхожу замуж, а делать это в черном платье ну никак невозможно!

Этот мерзавец Клавьер был прав. У меня не хватило терпения носить траур целый год.

Я проносила его только одиннадцать месяцев.

– Мадам! – крикнул Жак с козел. – Приехали!

Альбер распахнул передо мной дверцу кареты и выкатил подножку.

Я прошла в туалетную комнату, к зеркалам, чтобы слегка поправить прическу, – все-таки я шла к королеве, а она любила безукоризненно выглядящих женщин. Остановившись перед зеркалом, я пристально себя разглядывала. Мне столько времени пришлось ходить в черном, что нынешний мой вид казался мне необычным.

На мне была фетровая шляпа с голубыми перьями, бархатный лиф жемчужно-серого цвета с алмазными застежками и юбка из голубого атласа, расшитая серебром. Словом, мой наряд был великолепен. Зато я казалась чересчур бледной, под глазами залегли тени. Кроме того, я лишилась своей замечательной талии. Хотя Дениза и затянула меня, это все равно было заметно.

Но я была красива. Даже сейчас. А если поразмыслить, то бледность придает мне загадочности…

Глядя в зеркало, я заметила позади себя мужчину лет пятидесяти. Как же он мне знаком! Вне себя от удивления, я обернулась.

– Боже мой, это вы, – сказала я. – Это вы!

Передо мной стоял мой отец. Он был удивлен не меньше, чем я. И тем не менее ни я, ни он не сделали ни шагу навстречу и не протянули руки для приветствия. Ну и отношения – между отцом и дочерью!

– Я не видела вас почти год. И вот вы в Париже?

– Как видите, Сюзанна.

– С какой стати?

– Я навсегда покинул Турин. Я понял, что дела там безнадежны. Я решил служить непосредственно королю в Вене. Он только что дал мне аудиенцию… А если дела в Вене будут плохи, я отправлюсь прямо в Бретань, чтобы заняться подготовкой роялистского мятежа.

Он говорил об этом так просто, что я поразилась.

– Вас же повесят! Разве вы не знаете об этом? О казни маркиза де Фавра?

– Я все прекрасно знаю. Но у меня нет иного выхода.

– Прежде вы думали иначе. Вы, как и все, уехали в Турин.

– Это была ошибка, Сюзанна. Я не знаю, что заставило вас вернуться в Париж, но мне уже стало ясно, что нужно начинать действовать. Я кожей, сердцем прикипел к старым порядкам; я аристократ, черт побери! Мне не по душе жизнь крысы в норе… Я либо сокрушу вместе с другими эту диктатуру черни и восстановлю власть нашего короля, либо…

– Либо погибнете – вы это хотите сказать?

– Да, – мрачно и уверенно произнес он. – Либо победить, либо погибнуть. Вспомните, так говорил знаменитый принц де ла Тремуйль де Тарент, сражаясь во время Фронды под знаменами принца Конде.

– О, – прошептала я, – я, оказывается, совсем не знаю вас.

– Что поделаешь. Мы же почти не жили вместе.

– Вы причинили мне много горя, отец.

Его горячая рука вдруг сильно сжала мою руку.

– Я делал то, что должен был делать, – произнес он, – но, возможно, я сделал ошибку. Жаль, что ваше сердце полно ожесточения. У вас нет больше родственников, вам некого любить. А я бы хотел вернуть вашу любовь.

– Но я никогда не любила вас, – сказала я резко. – Даже десятилетней девочкой, когда вы увезли меня из Тосканы. Потом я слегка привыкла к вам и даже пыталась полюбить, но вы… вы сделали все, чтобы этого не произошло. Помните герцога де Кабри и эту сделку? А Жанно? Вы прокляли моего ребенка.

Он качнул головой, словно от боли. Но я не почувствовала радости из-за того, что сделала ему больно.

– Вы слышите меня, отец?

– Да. Слышу, к сожалению. А вот я люблю вас, Сюзанна. У меня сдавило горло. Он никогда этого не говорил. Я не знала – насмехаться над ним или возмущаться его лицемерием.

– Если позволите, Сюзанна, я дам вам один совет.

– Какой?

– Уезжайте отсюда. Не будьте безрассудны. Вы не представляете, чем вам грозит пребывание в Париже.

Я попыталась улыбнуться.

– Да что вы, отец! Чем же я рискую?

– Грянет ужасная буря, Сюзанна, чернь снова сойдет с ума.

– Не пугайте меня.

– Я знаю, что говорю. Будет страшное время, Сюзанна. Время не для женщин. Вспомните, что болтал по всему Парижу Жак Казот, что он предсказывал?

– Этот помешавшийся старик!

– Я уверен, что он был прав. Мне он предсказал расстрел. А вам?

Я покраснела.

– Мне он предсказал сущую чепуху, отец. И не преувеличивайте грозящей нам опасности.

– Уезжайте отсюда! В Турин, Лондон, Кобленц – куда вам будет угодно. Только не Париж! Я хочу, чтобы вы жили. И поэтому я понимаю, что люблю вас. Вы моя дочь. Мне жаль, что раньше я был так слеп. Уезжайте!

Тронутая его горячностью и настойчивостью, я мягко положила руку на его локоть.

– Успокойтесь, отец, ради Бога. Не стоит так мрачно смотреть на мир.

– Да, действительно, что это со мной, – проговорил он, вытирая лоб батистовым платком. – Я разволновался, простите.

Я окинула его удивленным и внимательным взглядом. Раньше он казался мне почти молодым. И только сейчас я заметила морщины на его высоком лбу, потухшие голубые глаза, вздувшиеся вены на холеных руках. Он постарел…

– Я еду в Вену. А вы?

– А я не могу уехать из Франции. – Подумав, я решила высказаться яснее: – Видите ли, отец, я выхожу замуж. Именно это я хотела сказать вам.

Он вскинул на меня глаза. «Нет, он еще не стар, – подумала я. – Достаточно посмотреть, как высоко он держит голову, как гордо расправлены плечи, как изыскан наряд… и сколько твердости заключено в этом упрямом подбородке настоящего аристократа».

– Вы выходите замуж за адмирала де Колонна? – резко спросил он.

– Да.

– Вы предаете нас, Сюзанна. Мне горько сознавать это.

– Почему предаю?

– Вы знаете, кто такой адмирал. Его взгляды, действия…

– Я люблю его, – горячо прервала я отца. – Его, а не его взгляды!

– Вы будете несчастны с ним, – отрезал он. Я яростно покачала головой.

– Вы не можете сказать, что я совершаю мезальянс,[11] выходя за него замуж! Он из аристократии, из знати…

– Мне известна подобная знать! Знать, выбившаяся из мелких писцов и получившая дворянство сто лет назад благодаря королевской грамоте, – какая же это знать для нас, чей род берет начало в десятом веке! Кроме того, этот человек не роялист, он предатель!

– Нет! – вскричала я в отчаянии.

– Вас никогда не простят, Сюзанна, запомните это! Такие ошибки не прощаются!

Он говорил так властно, так резко, что я невольно чувствовала тот самый страх, который испытывала перед его гневом, будучи еще девочкой.

– Была бы моя воля над вами, как раньше, я бы предпочел запереть вас в монастыре, чем дать вам опозориться!

Я в ужасе отступила назад. Нет, мой отец остался таким, как прежде…

– Вспомните, этот человек голосовал за отмену титулов! Стыдитесь, Сюзанна! Вы падаете так низко, что даже я отрекусь от вас! Вы избрали себе в мужья врага, понимаете ли?!

– Вы весь в прошлом, отец! – воскликнула я. – Вы ничего не хотите понимать в современной жизни!

В ярости он ногой отшвырнул от стены изящную китайскую вазу.

– Прощайте!

Я осталась одна, беспомощно глядя ему вслед. Ну вот, началось именно то, чего я боялась. Теперь все станут мне говорить подобные слова. Для всех я буду предательницей. Презрительно ухмыляясь, обо мне скажут: «Да, эта особа явно доказывает, что подушка – лучший способ забыть свои убеждения». Именно так и скажут: «…эта особа». Никому не придет в голову называть мадам де Колонн принцессой. Я даже представила выражение лиц ну, например, Водрейля или Куаньи, когда они услышат о моем браке, и мне стало тошно.

– Где королева? – машинально спросила я у лакея.

– В павильоне Марсан, ваше сиятельство.

Кто знает, может быть, я в последний раз слышала такое обращение.

Мария Антуанетта была одна и радостно поднялась мне навстречу. Она не выглядела такой уставшей, как в прошлый раз, но по странной традиции, установившейся за последний год, была одета в простое платье из светлого муслина без всяких украшений.

– Я рада видеть вас! Тем более что известия пока недобрые… В Испании аббат Мори не добился никаких успехов. В таком положении вы – настоящее утешение…

Она осеклась, заметив перемену в моем внешнем виде. Взгляд королевы удивленно скользнул по моему платью.

– Вы великолепно выглядите! Но… разве вы не носите траур? Я привыкла видеть вас в черном.

Я нерешительно молчала, опустив глаза. Взгляд королевы из удивленного сделался настороженным.

– Вы слышали, Сюзанна? Я задала вам вопрос.