— А как ты потом объяснишь миссис Найтуинг, откуда взялись пятна на твоем платье?

Фелисити разделась донага. Она бледна, как дерево с ободранной корой. Ее голос, резкий и пронзительный, перекрывает шелест деревьев и шорох сухой листвы под ногами.

— Не хочешь — оставайся здесь. Но я не собираюсь возвращаться на прежний путь. Я просто не могу.

Пиппа садится на траву и, сняв башмачки, принимается стягивать с себя белье. Энн следует ее примеру.

— Энн, Пиппа, послушайте меня… Это неправильно, плохо! Вы не можете этого сделать! Прошу, выслушайте меня!

Они не обращают на меня ровно никакого внимания, отчаянно, торопливо сдирая с себя одежду. Из-за кустов высовывается голова лани. Девушки тут же прижимаются к земле. Фелисити прикладывает к губам палец, призывая всех к молчанию. Лань чует опасность и бросается под укрытие деревьев.

Девушки вскакивают, обнаженные, сияющие, и мчатся в лес с такой скоростью, что кажутся размытыми белыми пятнами, чем-то вроде трепещущих крыльев ангела в холодной и сырой ночи.

Они гонятся за ланью, а я гонюсь за ними. Лань мечется между деревьями. Фелисити возглавляет охоту, и ее тело служит другим чем-то вроде маяка. Я слышу, как трещат под их ногами сухие ветки, слышу собственное тяжелое дыхание. А потом впереди что-то падает с шумом, но что — я не вижу.

Когда я подбегаю к оврагу, Энн и Пиппа стоят на краю, едва дыша. Лани нигде не видно. Я вижу только большой ком вывороченной земли. И осторожно подхожу к самому обрыву. Моя нога чуть не съезжает по мокрой земле и камням, и мне приходится схватиться за торчащий из земли корень какого-то дерева, чтобы не свалиться вниз.

Лань, вся в крови, лежит на дне оврага, отчаянно пытаясь поднять голову; ее стоны наводят ужас. Фелисити, согнувшись, подбирается к ней. И наклоняется над животным, гладя коричневую шкуру, стараясь успокоить лань. «Нет, она не сделает этого!» Фелисити отходит к склону оврага, и меня охватывает огромное облегчение.

Тонкие, прозрачные облака снова отползают в сторону. И луна обливает нас суровым холодным светом. Фелисити в белых лучах кажется гипсовой; она застывает на мгновение, как будто превратившись в статую.

А потом ее пальцы начинают шарить в темноте, отыскивая что-то. Через мгновение Фелисити взмахивает рукой… и с омерзительным звуком опускает камень на голову лани. И еще раз. И еще… до тех пор, пока в овраге не наступает тишина. Лань слишком мала и слаба, она не в силах защищаться… Энн и Пиппа медленно сползают по склону оврага, двигаясь как какие-нибудь крабы, и каждая тоже в свою очередь ударяет животное камнем. Их голые спины, выгнутые и напряженные, светятся в темноте. Когда они отодвигаются, голова существа, лежащего на дне оврага, уже ничем не походит на голову лани. Это сплошное кровавое месиво, чем-то похожее на переспевший арбуз, упавший на землю и лопнувший, выбросивший наружу алую сердцевину… Я отворачиваюсь и бросаюсь к кустам; меня рвет.

Когда я, пошатываясь, возвращаюсь к краю оврага, девушки уже карабкаются вверх, ползя на коленях и цепляясь руками за выступающие из земли корни. Брызги крови на их алебастрово-белой коже кажутся черными, как чернила. Фелисити поднимается последней. И по-прежнему сжимает в руке окровавленный острый камень.

— Дело сделано, — говорит она, и ее голос как будто режет пополам спокойную тишину ночи.

Вот так и начинаются пожары.

Вот так мы и сгораем.

Я ничего не могу изменить, я ни над чем не властна.

Фелисити сует камень мне в руку. Его вес как будто подталкивает меня вперед, я пошатываюсь. Камень такой отвратительно липкий…

— А теперь что делать? — спрашивает Энн.

В ночи все замирает, и только легкий ветерок шелестит в ветках деревьев над нашими головами.

— Теперь мы возьмемся за руки и вызовем дверь света, — говорит Фелисити.

Они соединяют руки и закрывают глаза — но ничего не происходит.

— Где она? — спрашивает Пиппа. — Почему я ее не вижу?

Впервые за всю эту ночь Фелисити растерялась.

— Но она мне обещала…

Убийство не помогло. Девушек просто-напросто обманули. Я почувствовала огромное облегчение, одновременно ужаснувшись.

— Но она мне обещала… — шепчет Фелисити.

На поляну вдруг выходит Картик — и замирает, увидев нас, окровавленных, едва ли не безумных. Он делает шаг назад, готовый сбежать, но Фелисити заметила его.

— Ты что здесь делаешь? — визжит она.

Картик не отвечает. Он смотрит на камень в моей руке. Я роняю его, и он с глухим стуком ударяется о землю.

Картик отвлекается всего на мгновение, но Фелисити успевает воспользоваться шансом. Схватив острую палку, она бросается на Картика и бьет его в грудь. По разорванной рубашке течет кровь, Картик сгибается и падает от неожиданной атаки. Да, Фелисити не зря обучалась искусству охоты. Она снова замахивается импровизированным копьем, готовясь пронзить Картика насквозь.

— Я тебя предупреждала, что в следующий раз вырву тебе глаза, — рычит она.

Несколько мгновений назад, когда Фелисити ощущала свою силу, она представлялась мне опасной. Но теперь, когда она поняла, что силы у нее нет, она оказалась намного опаснее, чем я могла бы вообразить.

Раненый и растерявшийся Картик не может постоять за себя.

— Стой! — кричу я. — Оставь его, я отведу вас в сферы!

Фелисити задыхается от ярости, острый конец палки все еще нависает над глазом Картика.

— Фелисити, — жалобно скулит Пиппа. — Она отведет нас туда…

Фелисити медленно опускает палку и не спеша подходит к нам.

— Она даст нам силу, когда мы очутимся там, — говорит она, стараясь сохранить лицо.

Картик, все еще лежащий на земле за спиной Фелисити, испуганно вскидывается. Я чуть заметно киваю ему, давая понять, что все будет в порядке, хотя и сама не уверена в этом. Я не имею ни малейшего представления, что встретит нас по ту сторону двери теперь, после случившегося… Я не знаю, что могли пробудить девушки своей жестокостью… и изменилось ли вообще что-либо в сферах. Я только знаю, что мне придется войти туда и все понять самой.

Фелисити бросает на меня злобный взгляд. Все стало другим навсегда. И ничто уже не может стать прежним. Я иду вслед за девушками в лес, туда, где осталась их одежда. Вскоре они уже оделись.

— Возьмите меня за руки, — говорю я, надеясь на лучшее и опасаясь худшего.

ГЛАВА 36

Дверь пульсирует знакомым светом. И когда мы робко проходим сквозь нее, все кажется таким, как прежде. Нежно поет свою песенку река. Вечный закат все так же играет роскошными красками. В воздухе плывут цветы.

— Видите? — говорит Фелисити, победоносно сияя. — Здесь ничто не стало хуже! Я же говорила, она просто хочет придержать силу для себя одной!

Я не обращаю внимания на ее слова, прислушиваюсь, ищу что-нибудь странное, изменившееся…

Девушки бегут через луг к саду за живой изгородью; они держатся за руки, как три бумажные фигурки, вырезанные из салфетки.

Ветер меняется, он несет запах роз и нечто еще… это самый настоящий смрад, и он заставляет меня броситься вслед за девушками.

— Погодите! Стойте! Фелисити, прошу, выслушай меня! Мне кажется, мы должны вернуться!

— Вернуться? Да мы же только что пришли! — насмешливо откликается Фелисити.

Энн смотрит на меня с каменным выражением лица.

— Мы не вернемся, пока у нас не будет силы самостоятельно приходить сюда.

Рядом с ними внезапно возникает охотница. Меня это поражает. Странно, что я не слышала, как она приблизилась. И я невольно снова вспоминаю, как она предлагала мне ягоды. От этой мысли я холодею с головы до ног. Охотница проводит пальцем по окровавленному лицу Фелисити. А потом подносит палец ко рту, облизывает и улыбается.

— Вижу, ты принесла жертву.

— Да, — отвечает Фелисити. — Теперь ты даруешь нам силу входить в сферы?

— Разве я не обещала, что сделаю это?

Охотница улыбается, но в этой улыбке нет тепла.

— Идите за мной.

Я хватаю Фелисити за руку.

— Тут что-то не так! — шепчу я. — Мы не должны идти.

— Нет, наконец-то все идет правильно, — огрызается Фелисити, вырывая руку и бегом пускаясь за остальными.

Я иду вслед за ними к серебряной арке, к хрустальным рунам. Матушки нигде не видно. Но ветер доносит аромат моего детства. Пряности. Дым отцовской трубки. И… кое-что еще. Снова то самое. Отвратительная вонь.

Мы подходим к рунам Оракула, сердцу всех сфер.


Ветер опять меняет направление. Дурной запах усиливается. Он как бы скрывается под воспоминанием о чем-то остром, пикантном… и похож на запах мяса, гниющего на солнце. Неужели никто больше его не ощущает?

— Что нам делать теперь? — спрашивает Пиппа.

— Использовать магию, чтобы провести меня на другую сторону, — отвечает охотница.

— Если мы возьмемся за руки и выведем тебя, ты дашь нам силу, которая так нам нужна? Мы сами сможем приходить сюда и уходить, когда нам захочется?

— Не я. Моя госпожа. Она даст вам все, чего вы заслужили.

Я настораживаюсь.

— Твоя госпожа?

Фелисити в растерянности.

Все во мне кричит, требуя немедленно броситься в бегство. Я осторожно кладу руку на плечо Фелисити, и она, как будто ощутив мой ужас, тихо отступает назад. Охотница вдруг словно бы становится выше. Ее глаза чернеют; голос изменяется, она шипит…

— Идите ко мне, мои хорошенькие…

Небо внезапно превращается в бушующее море мрачных туч. Охотница в одно мгновение становится огромной, она нависает над нами и превращается в оглушительно визжащий призрак, чей развевающийся черный плащ скрывает под собой души проклятых. Фелисити не в силах отвернуться, отвести взгляд от лица, превратившегося в череп, от глаз, превратившихся в черные овалы, окруженные красным, от острых неровных зубов… Тварь хватает Фелисити за предплечье. Рот Фелисити широко раскрывается, изобразив испуганное «О». И чернота хлынула в ее глаза, и они стали бездонными…