— Найди меня, если сможешь, — говорит она и бросается бежать.

Подол ее платья цепляется за ветку дерева, но она тут же высвобождается, сильно дернув юбку. Я хватаю лоскут ткани и прячу в лиф, и гонюсь за ней по затянутому туманом лесу, и выбегаю к руинам древнего храма, где пол усыпан лепестками лилий. Я боюсь, что потеряла ее, но она манит меня, стоя на тропе. Я снова бегу сквозь туман, и вдруг мы попадаем в школу Спенс, и взбегаем по бесконечным ступеням, мчимся по коридору третьего этажа, где длинным рядом висят портреты. Я бегу на звук смеха матушки, и мы взлетаем по лестнице еще выше, — и вдруг я остаюсь в одиночестве на площадке перед запертой дверью в восточное крыло… Воздух тихо нашептывает колыбельную… «Приди к нам, приди к нам, приди к нам…» Я сильно толкаю дверь ладонью. Но за ней вовсе не обгоревшие руины. Там комната, полная живого света, с золотыми стенами и сверкающими полами. Матушка исчезла. Вместо нее я вижу маленькую девочку, сжимающую в руках куклу.

Девочка смотрит на меня большими немигающими глазами.

— Они обещали мне куколку…

Мне хочется сказать: «Извини, я не понимаю», но стены вдруг начинают таять. Мы оказываемся среди голых деревьев, снега и льда, на режущем холодном ветру. С горизонта надвигается тьма. Надо мной нависает лицо мужчины. Я знаю его. Это Амар, брат Картика. Он замерз, заблудился, он убегает от чего-то, чего я не вижу. А потом тьма говорит мне:

— Так близко…

Я внезапно просыпаюсь и какое-то мгновение, глядя на солнечные блики на воде, не могу понять, где нахожусь. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, словно готово выпрыгнуть наружу. Сон кажется куда более реальным, чем вода, лижущая мои пальцы. И мама… Она была так близко, что могла коснуться меня… Почему она убежала? Куда она меня вела?

Мои мысли прерывает негромкий девичий смех. Я не одна. Смех повторяется, и я понимаю, что это Фелисити. В голове все перепуталось. Стремление догнать маму, ускользнувшую от меня даже во сне. Мистическая загадочность дневника Мэри. Ослепляющая ненависть к Фелисити и Пиппе, и ко всем, кто идет по жизни легко, без забот. Они выбрали не тот день и не ту девушку, чтобы устраивать свои жестокие шутки. Я им покажу настоящую жестокость. Я сломаю их тонкие шейки, как сухие веточки…

«Поосторожнее, вы! Я — чудовище. Лучше бегите и прячьтесь. Скачите прочь на своих маленьких оленьих копытцах…»

Я выбираюсь из лодки бесшумно, как перышко, упавшее на снег, и осторожно огибаю навес, прячась за густыми кустами. Нет, больше вам меня не напугать, леди. Никогда вам меня не напугать. Смех превращается в нечто вроде мурлыканья. И я слышу другой голос, более низкий. Мужской. А, так девочка-пытка не одна? Это только к лучшему. Я их всех удивлю, я им покажу, что не стоит и пробовать еще раз одурачить меня…

Я подбираюсь на пару шагов ближе, а потом резко выскакиваю из-за кустов, — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фелисити крепко обнял какой-то цыган. Фелисити замечает меня и пронзительно вопит. Я тоже ору. Она визжит снова. Мы смотрим друг на друга, задыхаясь, а цыган в белой рубахе весело переводит взгляд с Фелисити на меня и обратно, изумленный, и его золотистые глаза под темными густыми бровями вспыхивают искрами.

— Что… что ты здесь делаешь? — выдыхает наконец Фелисити.

— Я могла бы задать тебе тот же самый вопрос, — отвечаю я, кивком указывая на приятеля Фелисити.

Оказаться застуканной наедине с мужчиной — это чудовищный позор… это повод к быстрому вынужденному венчанию. Но быть застуканной наедине с цыганом! Если бы я сказала об этом кому-нибудь, жизнь Фелисити была бы полностью загублена. Если бы я сказала.

— Я Итал, — произносит молодой человек с сильным румынским акцентом.

— Не говори ей ничего! — резко бросает Фелисити, все так же сильно дрожа.

Резкий голос миссис Найтуинг доносится до нас через лес:

— Девушки! Девушки!

Серые глаза Фелисити наполняются паническим страхом.

— Боже милостивый, она не должна нас тут найти!

С десяток других голосов принимаются выкрикивать наши имена. И они все приближаются и приближаются.

Итал обнимает Фелисити.

— Вот и хорошо. Пусть они нас найдут. Мне не нравится прятаться.

Фелисити грубо отталкивает его:

— Прекрати! Ты что, с ума сошел? Нельзя, чтобы меня увидели с тобой! Уходи скорее!

— Идем со мной.

Он берет ее за руку и пытается увести, но Фелисити противится.

— Ты что, не понимаешь? Я не могу пойти с тобой.

Она поворачивается ко мне.

— Ты должна мне помочь!

— И это просьба девушки, которая всего лишь на прошлой неделе заперла меня в церкви? — насмешливо говорю я, складывая руки на груди.

Итал пытается обнять ее за талию, но Фелисити уворачивается.

— Я же не имела в виду ничего особенного! Это была просто шутка, только и всего!

Но, видя, что я совсем не расположена веселиться, Фелисити решает сменить тактику.

— Прошу тебя, Джемма! Я отдам тебе все, что захочешь. Мои карандаши. Перчатки. Кольцо с сапфиром!

Она пытается снять кольцо с пальца, но я удерживаю ее руку. Как ни хочется мне увидеть Фелисити съежившейся под убийственным взглядом миссис Найтуинг, мне все же выгоднее знать, что Фелисити в долгу передо мной. Для нее одно это уже стало бы мучительной пыткой.

— Ты будешь в долгу передо мной, — говорю я.

— Да, я понимаю!

Я хватаю Фелисити за руку и тяну к озеру.

— Что ты делаешь?

— Спасаю тебя, — отвечаю я и сильно толкаю ее в спину. Пока она визжит и барахтается в холодной воде, я показываю Италу на лес. — Уходи немедленно, если хочешь еще когда-нибудь ее увидеть.

— Мне не нравится, когда со мной обращаются как с трусом!

Он упрямо топает ногой, изображая, как ему, видимо, представляется, героическую позу.

— Ты всерьез думаешь, что увидишь хотя бы пенс из ее наследства? Да ее выгонят из дома голышом! Впрочем, сначала тебе наденут на ноги кандалы и повесят в Ньюгейте, — говорю я, отчетливо произнося название самой известной лондонской тюрьмы.

Он бледнеет, но не двигается с места. Мужская гордость! Но если я не сумею прогнать его, мы пропали.

И тут из-за деревьев появляется Картик, поражая и пугая меня. Если не считать его черного плаща, он одет как цыган, — на шее повязан цветной платок, на нем яркий жилет, штаны заправлены в высокие ботинки… Он заговаривает с Италом на не слишком уверенном румынском языке. Не знаю, что он сказал, но цыган молча пошел за ним. Картик, ступив на лесную тропу, оглядывается, и наши взгляды встречаются. И я, сама не знаю почему, благодарно ему киваю. Он отвечает таким же коротким кивком, и молодые люди быстро шагают в сторону стоянки цыганского табора.

— Эй, хватайся!

Я протягиваю Фелисити руку и вытаскиваю ее из озера. Она ничего не заметила, поскольку была слишком занята, барахтаясь в воде.

— Зачем ты это сделала?

Фелисити промокла насквозь, ее щеки пылают от ярости.

И тут нас обнаруживает миссис Найтуинг.

— Что здесь происходит? Кто так ужасно кричал?

— Ох, миссис Найтуинг… Мы с Фелисити решили вытащить лодку из воды, и, видите, Фелисити случайно упала в озеро! Это было очень глупо с нашей стороны, и мы ужасно сожалеем, что так напугали всех…

Я говорю быстрее, чем когда-либо в жизни. Фелисити застывает в ошеломлении, но очень вовремя чихает. Миссис Найтуинг начинает суетиться и хлопотать в ее обычной раздраженной манере.

— Мисс Дойл, набросьте на мисс Уортингтон свой плащ, пока она не простудилась насмерть! Надо немедленно вернуться в школу! Это место не слишком подходит для юных леди. В лесу подальше бродят цыгане! Мне становится не по себе при одной только мысли, что могло бы случиться!

И я, и Фелисити упорно смотрим в землю. Но, к моему удивлению, Фелисити вдруг тычет меня локтем в бок.

— Да, — заявляет она без намека на улыбку. — Это весьма здравая мысль, миссис Найтуинг. Я уверена, нам обеим стоит поблагодарить вас за добрый совет.

— Да-да, только впредь будьте поосторожнее! — хмыкнув, отвечает миссис Найтуинг, приосаниваясь; Фелисити сумела польстить ей. — Хорошо, девушки, быстро возвращаемся в школу! Вам еще многое нужно сегодня сделать.

Миссис Найтуинг гонит девушек назад по тропе. Я набрасываю свой плащ на плечи Фелисити.

— Немножко попахивает мелодрамой. Значит, мы обе должны быть благодарны за добрый совет?

Мне не хочется, чтобы Фелисити думала, будто ей и на меня удалось произвести впечатление.

— Но ведь это подействовало. Если говоришь им то, что они хотят услышать, они уже ничего не хотят видеть, — возражает Фелисити.

К нам подбегает Пиппа.

— Боже мой, но что же тут случилось на самом деле? Ты должна мне рассказать, пока я не умерла от любопытства!

Рядом со мной внезапной тенью возникает Энн. Она молчит, просто идет следом за нами уверенным ровным шагом.

— Да то и было, что сказала Джемма! — лжет Фелисити. — Я упала в воду, а она меня вытащила.

Пиппа откровенно разочарована.

— И все?

— Да, и все.

— И ничего больше?

— Разве недостаточно того, что я едва не утонула? — фыркает Фелисити.

Она лжет так уверенно — я могла бы поклясться, что она сама себе почти верит. И я теперь знаю, что она ни слова не говорила о цыгане Пиппе, своей лучшей подруге. Ныне у нас с Фелисити имеется общая тайна, такая, которой она ни за что ни с кем не поделится. Пиппа чувствует, что ей не хотят говорить правды. В ее глазах вспыхивает то задумчивое подозрение, какое охватывает девушек, когда они вдруг ощущают, что могут упасть с высшей ступени дружбы, и кто-то другой проскочит туда мимо них, — вот только они не знают, кто это будет и когда это случится.