Кэтрин Кингсли - Величайшая любовь

– Да, я хорошо помню тот день. Я тогда ужасно расстроилась, хотя и не удивилась. А ведь Жаклин к тому времени осталась моей единственной родственницей, и мне очень хотелось, чтобы она порадовалась за меня… Но оказалось, что я желала слишком многого. Все дело в том, что я вышла замуж не просто за любимого человека, но и за представителя одного из старейших семейств Англии. Особенно ее взбесило то обстоятельство, что я познакомилась с Джорджем, когда после смерти нашей матери переехала к Луизе в качестве компаньонки. Жаклин была вполне довольна, когда я была прислугой, но она никак не ожидала, что я выйду замуж за наследника громкого титула, молодого и весьма привлекательного.

Николас опустил глаза и тихо спросил:

– А как умер Хамфри? Это ведь произошло вскоре после вашей с Джорджем свадьбы, не так ли?

– Да, три дня спустя. Хамфри свернул себе шею. Жаклин сказала, что он оступился и упал с лестницы. Она вроде бы горевала, и у меня не было оснований не верить ей.

– Проклятье, – буркнул Николас. – Зная Жаклин, могу предположить, что она в приступе ярости столкнула беднягу с лестницы. И все же ты позволила ей переехать к вам?

– Как я могла отказать ей, Николас? У нее больше никого не осталось, а впереди был год траура. Она казалась очень несчастной. И не забывай, мы ни в чем ее не подозревали. В общем, у нас просто не было выбора…

– Джордж всегда был чрезвычайно терпеливым.

– Да, всегда. А вот Жаклин… Несмотря на официальный траур, она принялась охмурять всех друзей и знакомых Джорджа. К сожалению, твой дядя стал ее главной целью, и я ничего не могла сделать, чтобы помешать этому. Твой дядя был хорошим знакомым матери Джорджа, и моя сестра сделала все, чтобы увлечь старого друга семьи, человека, совсем недавно потерявшего жену. Впрочем, внешне Жаклин вела себя вполне прилично. Я думаю, что все, кроме меня, были изумлены, когда по окончании сначала одного, потом другого траура они неожиданно поженились. Наконец Жаклин получила именно то, что хотела. Титул, положение в обществе, деньги… и еще один брак без любви. Конечно, твой дядя был очарован ею, но она-то его не любила – я точно это знаю.

Николас нахмурился и проворчал:

– Разумеется, она не любила моего дядю. Более того, теперь она травит его, чтобы наложить лапы на все его деньги и имущество. Итак, Маргарет, что будем делать?

– Все очень просто. Жаклин необходимо остановить. Да, она моя сестра, но после того, что я узнала… Я не могу допустить, чтобы она и дальше шла по этому губительному пути.

– А как ее остановить? – спросил Николас, подходя к окну и выглядывая в сад.

– С помощью нашего единственного, но надежного оружия. С твоей помощью, Николас.

Он резко обернулся и воскликнул:

– С моей?! Маргарет, ты в своем уме?!

– Николас, но ты единственный человек, который способен это сделать. Мы должны немедленно отправляться в Лондон…

Как только экипаж Маргарет тронулся с места, Николас обнял жену за плечи и проговорил:

– Дорогая, нам с тобой предстоит долгий разговор, очень долгий… Ни за что на свете я не позволю тебе ехать в Лондон, где ты вынуждена будешь терпеть нападки всех этих стервятников…

– Можешь говорить что угодно, – но я не изменю своего решения.

– Никогда в жизни не видел такого упрямого и неразумного человека, как ты, Джорджия.

– За исключением тех случаев, когда смотрел в зеркало, – сказала она, высвобождаясь из объятий мужа. – Маргарет абсолютно права. У нас просто нет другого выхода.

– Ты можешь считать, что она права, но, к сожалению, ты не все знаешь, – проворчал Николас.

– Но ты ведь ничего мне не рассказываешь… Откуда же я могу что-либо узнать? Я узнала, что ты вовсе не беден, лишь случайно – узнала, услышав ваш с Маргарет разговор. Ты говоришь, что я не должна помогать тебе с Жаклин, – но не сказал ничего конкретного. Я не услышала от тебя ни одного разумного довода…

– Ладно, хорошо. Если ты столь решительно настроена… я тебе все расскажу. И к черту попытки оградить тебя от неприятных переживаний!

– Николас, я не нуждаюсь в защите. Я знаю, что ты меня любишь, и я благодарна тебе за это. Но я не тепличный цветок.

– Пойдем в дом.

– Нет, лучше в сад. Ты расстроен, и прогулка пойдет тебе на пользу.

– Как тебе будет угодно. Для меня не имеет значения, где ты услышишь это.

Николас взял жену под руку, и они направились в сад. Пройдя немного по дорожке, он усадил Джорджию на скамью под ивой, но сам садиться не стал. Стоя перед ней, Николас пристально посмотрел ей в глаза, но Джорджия, спокойно выдержав его взгляд, проговорила:

– Николас, я слушаю тебя.

Он пригладил волосы и буркнул:

– Ох, это трудно…

– Но почему, Николас? Почему?

– Потому что я люблю тебя, Джорджия. Я долго жил с позорным пятном на имени и в конце концов научился не придавать этому значения, но теперь, когда у меня есть ты…

– Николас, я привыкла к тому, что меня порой обвиняют в том, чего я не делала. И я не стану верить тем слухам, которые распространяет о тебе Жаклин. Так в чем же она тебя обвиняет, в каких смертных грехах?

– Знаешь, Джорджия, случись это вчера, я бы не сказал ни единого слова, но сегодня… Насколько я понимаю, у меня просто нет выбора. Дорогая, я доверяю тебе, но не знаю, насколько ты готова доверять мне.

– Прошедшей ночью я показала тебе, насколько.

– Да-да, конечно… Но это… Это совсем другое дело.

– Не имеет значения. В любом случае я поверю не Жаклин, а тебе. К сожалению, твой дядя поверил ей, но не будем осуждать ее за это. К тому же я знаю, что Жаклин тебя ненавидит, поэтому…

– Но ты не знаешь, почему она меня ненавидит, – перебил Николас.

– Не знаю, но хочу знать. И поверь, каковы бы ни были ее обвинения, они не изменят моего отношения к тебе.

Николас посмотрел жене прямо в глаза.

– Не изменят? Даже если меня обвиняют в изнасиловании?

– В изнасиловании? – прошептала Джорджия.

– Вот именно. Кошмарное слово, не так ли?

– И кого же ты… якобы изнасиловал?

– Жаклин.

– О нет, Николас! Нет-нет, это невозможно…

– Увы, это правда. Вернее – отчасти правда. То есть, конечно же, не изнасилование, а другое…

– О боже… – прошептала Джорджия. – Николас, расскажи мне, что произошло. Пожалуйста, расскажи, как это случилось.

Николас сделал глубокий вдох, потом с облегчением выдохнул – словно успокоившись от того, что может, наконец, выговориться.

– Я уже говорил тебе, что она сразу не понравилась мне – в ту же минуту, как я переступил порог Рэйвенсволка. Но для нее все было по-другому. Жаклин знала, что не нравится мне, но это лишь подстегивало ее. Едва взглянув на меня, она решила, что я стану подходящим объектом.

– Подходящим… для чего? – спросила Джорджия. – Наверняка не для того, чтобы обвинить тебя в изнасиловании лишь потому, что ты ее невзлюбил.

Николас криво усмехнулся.

– Нет, милая, она задумала соблазнить меня, понимаешь? Мне было почти двадцать, и я уже кое-что знал о любовных делах. А вскоре мне стало ясно, что она решила сделать меня своим любовником. Она была хитра, но не настолько, чтобы я не смог разгадать ее планы. Впрочем, меня эта женщина нисколько не интересовала. Но Жаклин упорствовала, она хотела получить желаемое и не собиралась останавливаться, пока не добьется своего. Множество раз я видел краем глаза те участки ее плоти, которые мне, разумеется, не следовало видеть.

– О, Николас… Я думала, что сегодня утром узнала так много, что уже ничто не может меня удивить. Оказывается, может…

– Сегодняшнее утро – это совсем другое, любовь моя. Такое совершенно естественным образом происходит между любящими друг друга супругами… А тогда жена моего дяди охотилась за мной, как голодный тигр за лакомой добычей. В ее желании заполучить меня не было ничего, кроме похоти, одной лишь похоти…

– Николас, так что же произошло? Что на самом деле произошло?

– Однажды ночью я проснулся и обнаружил ее в своей постели. Она была обнажена и прижималась ко мне. Но я, сонный, далеко не сразу понял, что это Жаклин. Моя рука лежала на ее груди – наверное, она сама положила мою ладонь себе на грудь, потому что поверх моих пальцев находилась ее рука. Как бы то ни было, я возбудился еще во сне, поскольку ее другая рука… В общем, она ласкала меня, и я, наверное, решил, что у меня в постели какая-нибудь из моих подружек на одну ночь. Джорджия, прости меня, но тебе не следует это слушать.

– Не глупи, продолжай.

– И я поцеловал ее. Господи, помоги мне, я поцеловал эту стерву! Поцеловал, даже не понимая, кого целую. Но потом я почувствовал запах ее духов и пришел в себя. Это произошло довольно быстро, и я тут же опомнился – меня словно ледяной водой окатили. Я оттолкнул ее и сказал, что если она еще хоть раз приблизится ко мне, то я расскажу об этом дяде – то есть расскажу о ее поведении. Конечно же, Жаклин испугалась. Ведь она могла разом потерять все. Думаю, она полагала, что я не устою, оказавшись с ней в постели. Но она просчиталась. Я велел ей уйти, и она поспешно удалилась. Больше ничего не было, клянусь.

– Николас, но что же лорд Рэйвен?.. Что именно он узнал? И каким образом?

– Ох, если бы я соображал получше, то смог бы предвидеть подобное развитие событий. Мы с дядей на следующий день договаривались встретиться – собирались обсудить кое-какие вопросы, связанные с Клоузом, но Жаклин этого не знала. Она решила, что я собираюсь рассказать ему о том, что произошло ночью. Запаниковав, она решила опередить меня и, рыдая, сказала ему, что я силой овладел ею. Не пытался овладеть, а именно овладел.

– И твой дядя поверил ей? Он поверил такому дикому обвинению?! – воскликнула Джорджия в ярости.

– Да, поверил. Он вызвал меня в свой кабинет. Жаклин уже была там, и она… В общем, я понял, что нет смысла защищаться. В тот момент дядя был слеп не только от любви, но и от гнева. Без сомнения, он вообразил, что я тоже без ума от нее и, будучи молодым и горячим, совсем потерял из-за нее голову. Он указал мне на дверь, и я в тот же день уехал из Рэйвенсволка. Причем очень скоро обнаружил, что везде, где бы я ни появился, слухи всегда опережали меня. Поэтому я отправился в Индию. На Востоке все это не имело значения – там обреталось немало тех, кто оказался в столь же затруднительной ситуации. Я с головой погрузился в коммерческие дела, решив сколотить состояние. Но я не забывал случившегося ни на мгновение. И никогда не забывал Клоуз, – добавил Николас, и лицо его исказилось – словно от боли.