Фред Стюарт - Век

Дрю не ответил. Он изучал список инвесторов, которые, без сомнения, были владельцами крупных компаний.

Серж глянул на свои часы «Картье».

— Боже мой, уже половина четвертого. Мне нужно ехать домой. — Он неуклюже переступал своими лакированными ботинками огромного размера. — У меня назначена встреча за завтраком в «Плаза», на которую, без сомнения, я не попаду. Я наказываю себя физически и, вероятно, умру молодым, но зато какое удовольствие мы получили! Был страшно рад познакомиться с вами, Дрю. Если вы достаточно рехнулись, чтобы войти в мой фонд, можете позвонить мне в следующий понедельник по этому телефону. — Он протянул свою визитную карточку. — И разрешите мне напомнить вам: осторожность! Но это ведь само собой разумеется, не так ли? Счастливо оставаться, джентльмены.

Серж вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Сонни спросил:

— Ну разве он не личность?

— Да, и он не стесняется своей репутации. Разумеется, все это — часть представления: внушить доверие тем, что открыто говорит о своих сомнительных качествах.

— Но ты заинтересовался этим делом? — продолжал приставать Сонни.

Дрю встал:

— Может быть. Я должен подумать. И запомни, чему тебя учил Серж: не будь таким настырным. Господи, уговорить смертника в тюрьме застраховать свою жизнь тебе явно было бы не под силу.

Он вернулся на своем «мерседесе» в верхнюю часть города, на Шестьдесят вторую Восточную улицу, где в прекрасном особняке между Второй и Третьей авеню снимал два нижних этажа за две тысячи четыреста долларов в год. В то время, когда жилье было дешевым, ренту назначали сразу за год, а не помесячно.

Сначала Дрю зашел в кухню на первом этаже, потом поднялся в спальню раздеться. В интерьере его квартиры чувствовался хороший вкус, который Дрю унаследовал от матери, но в спальне царил холостяцкий беспорядок, повсюду была разбросана одежда. На стенах висели десятки фотографий кинозвезд и спортивных знаменитостей, Бэйб Рут соседствовала с Кларой Боу.

Он разделся, улегся в постель, выключил свет и стал размышлять о Серже Виттгенштайне и его бешеных деньгах. Частью бракоразводного договора Виктора и Люсиль было учреждение кредитного фонда в миллион долларов для каждого из троих детей. Дрю использовал деньги фонда, чтобы обеспечить себе роскошную жизнь, чего он не мог позволить на свое скудное жалованье в банке. Но у него не было сейчас пятидесяти тысяч долларов из фонда, не мог он и занять такие деньги у банка, не поставив в известность отца. У Дрю не было иллюзий насчет реакции Виктора, которая последует, если он узнает, что его сын вкладывает деньги в один из сомнительно известных фондов Сержа Виттгенштайна.

Дрю относился к Виктору со смешанным чувством. Одна его половина восхищалась великой американской историей успеха отца, его власти и богатства. Другую его половину раздражали менторский тон и решимость Виктора сделать так, чтобы его сын не превратился просто в богатого папенького сынка, чтобы у него закалился характер и появилось чувство ответственности. Дрю вспомнил инцидент десятилетней давности, когда он украл моторную лодку и вызвал у отца взрыв гнева. Он знал, что работа в дорожной бригаде пошла ему на пользу и, возможно, помогла выработать «характер», но он все равно ненавидел ее. Теперь в банке история повторилась. Виктор заставлял его начать карьеру с самого низа и подниматься вверх. Если что-то случалось, он был более суров с Дрю, чем с другими. Это вызывало у него раздражение и ярость; получалось, что быть сыном президента банка являлось чуть ли не недостатком. Виктор был богат — его состояние оценивалось почти тридцатью миллионами долларов, — но Дрю хотел быть богаче отца, хотел превзойти его. «Однако если я буду таким же неповоротливым консерватором, каким оказался отец, едва ли я стану богаче», — рассуждал Дрю.

У него было около шестидесяти тысяч долларов в государственных облигациях, полученных в наследство от тети Эллиот. И он решил продать их и немного «разгуляться».

В следующий понедельник вечером Серж Виттгенштайн, живший в роскошном пятиэтажном особняке в норманнском стиле в районе Пятидесятой Восточной улицы и оттуда же руководивший своими операциями, позвонил в Бруклин. У человека, который ответил на звонок, был мягкий, с итальянским акцентом голос.

— Декстер вложил деньги, — сообщил Серж.

На том конце провода долго молчали. Серж мог слышать, как дышит его собеседник. Потом тот произнес:

— Хорошо. Держи меня в курсе дела. — И повесил трубку.

Это был аристократический особняк XIX века в Сент-Льюк'с-плейс в Гринвич-вилидж. Дрю нажал звонок, подождал, наблюдая за детьми, играющими в спикбол[69]. Дверь открыла Милли. Она была в голубой юбке и белой блузке и босая.

— Мне нравится ваш новый дом, — сказал он, входя внутрь, — но он немного отличается от Саттон-плейс.

— Дом принадлежит родителям Элли Сэйбрук, но они сейчас в Европе, поэтому Элли разрешила мне здесь пожить, пока не найду квартиру.

Дрю вошел в жилую комнату и огляделся. Комната с высокими потолками была обставлена мебелью в довоенном стиле: массивные деревянные стулья и столы, на одном из столов даже стояла лампа Тиффани[70], на стене висела большая картина викторианского периода, изображавшая двух спящих собак. Но в углу стоял новенький радиоприемник. Через два высоких окна, выходящих в сад позади дома, в комнату лился солнечный свет.

Дрю развалился на большом, мягком диване, обвитом плющем, и закинул ноги на валик.

— Ты поссорилась с родителями? — спросил он.

— Нет. Просто я решила, что пора начинать самостоятельную жизнь.

Дрю изучающе посмотрел на нее. Чувствовалось, что она напряжена и очень нервничает. На его лице появилась широкая ухмылка.

— Мне кажется, что здесь есть еще что-то. Где сейчас Элли?

— В Филадельфии, на свадьбе.

— Так что мы одни в доме?

Она нервно закурила сигарету.

— Дрю, извини, что я наорала на тебя в тот вечер, но… ну, ты был так чертовски груб! Знаешь, на самом деле ты можешь быть таким ужасным… а, черт!

Она отвернулась и стала делать одну затяжку за другой. Он поднялся с дивана, подошел к ней и обнял за тонкую талию. Поцеловал ее сзади в шею и шепнул:

— Успокойся.

Милли повернулась к нему, в глазах у нее блестели слезы.

— Иногда я ненавижу тебя, — тихо вымолвила она, — а иногда я хочу тебя, как никого на свете.

— Устала быть девственной весталкой?

— Надоело до тошноты.

— Ну, слава Богу, давно пора.

Она загасила сигарету:

— Ты можешь мне не поверить, но я не совсем знаю, что мы должны делать.

— Во-первых, найти спальню.

— Это довольно легко. Пошли наверх.

Она повела его на второй этаж, в средних размеров комнату, выходящую окнами на Сент-Льюк'с-плейс, залитый солнцем. Большая кровать из каштанового дерева с белым расшитым покрывалом выглядела маняще. Милли опустила жалюзи на обоих окнах и повернулась к нему:

— Что теперь?

Дрю уселся на кровать и начал расшнуровывать ботинки.

— Ты хочешь сказать, что в колледже Смита вас ничему не учат?

— Этого в колледже не преподают, дурачок. Все, что нам известно в этой области, мы узнали из популярных романов, а в них ничего не описывается. Герой начинает покрывать поцелуями лицо героини, а потом они переходят к следующей главе.

Он засмеялся:

— Посмотрим, смогу ли я заполнить недостающие страницы. Знаешь, мы должны снять одежду.

Она начала расстегивать юбку.

— Это-то я сама поняла. Но ты ведь должен что-то надеть, чтобы у нас не было ребенка?

— Ты забегаешь вперед.

— Ох.

Когда оба разделись догола, он встал с кровати и подошел к ней. Милли рассматривала Дрю с плохо скрываемым любопытством. Лучи солнца, клонившегося к закату, пробивались сквозь жалюзи и наполняли комнату мягким сиянием.

— Так вот как это выглядит, — тихо заметила она, — довольно забавно.

— Согласен, но он умеет делать две вещи чертовски хорошо.

Она протянула руку и прикоснулась к его гладкой груди. Он обнял Милли и притянул к себе. Ей понравилось прикосновение его крепкого тела. Когда он начал целовать ее, тепло, исходившее от него, возбудило девушку.

— Дрю, — прошептала она.

— Что?

— Я знаю, считается особым шиком, когда люди делают это и ничего не чувствуют, но… ты чувствуешь что-нибудь ко мне?

— Нет.

Она отпрянула и посмотрела ему в лицо:

— Ничего не чувствуешь?

— Я просто хочу переспать с тобой. Но если тебе от этого будет лучше, пожалуйста, я могу сказать, что безумно люблю тебя и всякий раз, когда тебя вижу, поет хор ангелов.

Милли ощутила себя оскорбленной. Она села на кровать.

— Что ж, полагаю, я сама напросилась на это, — наконец выдавила она. — По крайней мере ты честен.

Он подошел к кровати:

— Послушай, Милли, ты красивая девушка, ты классно одеваешься, ты из очень хорошей семьи, у тебя есть все, что ты ни пожелаешь. Почему тебя так волнует, люблю ли я тебя или нет? — Любовь — это для подростков из средней школы в Буффало. А это — Манхэттен.

— У тебя все это звучит так холодно.

— Но ведь и мир холоден.

Она нахмурилась:

— В таком случае я не уверена, что мне хочется этим заниматься.

— Ну нет. Ты просишь меня тащиться сюда, в этот Сент-Льюк'с-плейс, приводишь меня в спальню… Ну нет, Милли. Я не поддаюсь на все эти динамистские штучки.

Он толкнул Милли на кровать.

— Дрю!

— Заткнись. Слишком много болтаешь.

Он стал страстно целовать ее, удерживая девичьи запястья на белой простыне. Какое-то время она сопротивлялась, потом затихла. Ее охватил страх.