Фред Стюарт - Век

— Ясное дело, не хотелось бы пережить это вновь, но… мое помилование не могут отменить, верно?

— Не могут.

Он пожал плечами.

— Тогда что из того, что я проведу еще некоторое время в тюрьме? Я по ней даже немного соскучился. Игра стоит свеч, если принесет газете успех.

— Такой случай представляется раз в жизни. Но тебе понадобятся доказательства. Я представлю тебя президенту «Миланского банка» Джакомо Луссу, который спит и видит, как бы расправиться с Джолитти. Думаю, он даст тебе достаточно информации, чтобы провернуть это дело.

Четвертый номер «Либерта», появившийся в продаже утром 21 сентября 1892 года, буквально вошел в историю. Франко занял у Сильвии денег, чтобы увеличить тираж до двадцати пяти тысяч, и, наняв девятерых мальчишек-продавцов, разослал их по всему Риму. По городу молниеносно разнесся слух, что премьер-министр, получив от «Римского банка» беспроцентную ссуду в пятьдесят миллионов лир, вложил эти деньги в спекуляции на миланской фондовой бирже, и к десяти утра тираж газеты разошелся полностью. Франко мог бы легко продать еще столько же, но в двенадцать к его крошечной редакции подъехали два полицейских фургона, самого редактора арестовали, печатный станок оказался таинственным образом сломан при помощи ломиков, и Франко, чуть больше месяца назад выпущенный из тюрьмы Сан-Стефано, очутился в четырехместной камере старейшей тюрьмы Реджина-Коэли на левом берегу Тибра.

На сей раз обстоятельства его заключения были совершенно иными. Римские газеты, слишком робкие, чтобы первыми опубликовать скандальную историю, теперь с готовностью ухватились за нее. Они набросились на Джолитти, называя его «тираном», тогда как Франко в их статьях приобрел ореол мученика. Княгиня Сильвия с удовольствием окунулась в эти шумные события, она даже организовала факельное шествие к королевскому дворцу, где ни полиция, ни карабинеры были не в силах разогнать кричащую толпу, насчитывающую почти десять тысяч римлян. Такую огласку и давление правительство выдержать не могло. Джолитти спешно подал в отставку и удрал в Париж, а Франко всего через три дня после ареста снова вышел на свободу. У выхода из тюрьмы в одном из своих экипажей его ждала княгиня. С заросшим трехдневной щетиной лицом он уселся возле своей возлюбленной.

— Вот так «небольшой скандал» ты мне устроила! — с усмешкой сказал он, целуя Сильвию. — Подумать только, я, Франко Спада, сверг итальянское правительство!

— Только не воображай о себе слишком много! Просто тебе немножко помогли я и непомерная алчность синьора Джолитти. Но все же ты кое-чего добился.

— Кое-чего? Да это просто фантастика! Моя газета пользуется успехом! Следующий номер я напечатаю тридцатитысячным, нет, пятидесятитысячным тиражом. Может быть, кто-нибудь даже захочет поместить у нас свою рекламу… Боже мой, понимаешь ли ты, что мы можем даже получить прибыль?

Сильвия рассмеялась:

— Что за ужасные планы для человека, который издает социалистическую газету!

— У меня голова идет кругом… Не могу поверить в такой успех! Хочется напиться!

— У меня шампанское на льду.

— Я слышал о твоем шествии ко дворцу, здорово придумано! Ты потрясающая женщина!

Он обнял ее и поцеловал.

— В свете мою репутацию теперь считают не такой уж безупречной. Из-за наших с тобой отношений многие старые друзья перестали со мной разговаривать.

— Тебя это очень волнует?

Она поцеловала его:

— Я всех в Риме бросила ради тебя, безумный социалист с дурными манерами.

— Мои манеры становятся значительно лучше. Да будет тебе известно, что в камере я потребовал себе салфетку.

Она рассмеялась:

— О, Франко, это великолепно! Ты станешь самым элегантным социалистом в Риме!

Он снова поцеловал ее, на сей раз очень нежно.

— Мы с тобой прекрасная пара.

Приглаживая рукой волосы возлюбленного, Сильвия смотрела на него полными любви глазами. Никогда прежде она не была так счастлива.

1903–1910

14 октября 1903 года Огастес Декстер вернулся в банк после обеда в клубе и у себя в кабинете упал, сраженный инсультом. Через два дня его не стало.

Смерть приемного отца глубоко опечалила Виктора. Годы враждебности не были забыты, но последние одиннадцать лет своей жизни Огастес пытался как-то наверстать упущенное, быстро продвигая Виктора вверх по служебной лестнице, пока наконец тот не стал вице-президентом банка. Семейные узы стали намного прочнее благодаря женитьбе Виктора на Люсиль, и когда у этой пары стали один за другим рождаться дети, то Огастес очень привязался к внукам — Лорне, Барбаре и Дрю, появившимся на свет, соответственно, в 1895, 1898 и 1900 годах. При всех своих недостатках Огастес был Виктору отцом, и тридцатипятилетний банкир испытывал искреннюю боль от этой утраты.

Более трехсот венков, присланных на похороны Огастеса от друзей, знакомых по Уолл-стрит, политических и общественных деятелей, явились выражением признания если не личной популярности Огастеса, то по крайней мере высокого положения, которое занимал старший Декстер в городе. В течение многих лет он был неотъемлемой частью властной структуры Нью-Йорка, но наиболее проницательные финансисты уже окрестили сонное, консервативное, не поспевающее за временем детище Огастеса «Рип ван Винкль[35]-банк». Теперь они гадали, кто станет во главе банка. Мало кто сомневался, что если бразды правления попадут в руки Виктора, то «Рип ван Винкль» проснется и заставит о себе говорить. Финансовый мир Уолл-стрит знал, что у Виктора было полно новых идей, и только сопротивление приемного отца мешало напористому молодому сицилийцу проводить их в жизнь.

Через три дня после похорон огласили завещание Огастеса, и хотя Виктор стал богатым человеком, последняя воля приемного отца принесла ему большое разочарование.

Огастес оставил сыну дом на Медисон-авеню, летний коттедж в округе Датчесс и пакет акций крупнейших компаний с самыми высокими дивидендами стоимостью почти в миллион долларов, но контрольный пакет акций «Декстер-банка» стоимостью пять миллионов Огастес оставил невестке Люсиль.

Сначала Виктор не мог понять, почему отец, прежде открыто прочивший его в наследники, лишил его возможности полностью контролировать банк. Однако потом до Виктора начал доходить смысл посмертного послания Огастеса: окончательно все обдумав, старик не мог полностью довериться Виктору. И Виктор знал, что винить, кроме себя, некого, причина крылась в убийстве Марко Фоско. Огастес никогда больше не возвращался к этой теме, но воспоминание наверняка угнетало его до конца дней, не давая забыть об основном «недостатке» Виктора — его сицилийской крови, из-за которой старик не верил в постоянство доброго нрава сына. Если Виктор мог убить, на что еще он способен?

Поэтому Огастес наделил полной властью над банком не сына, а племянницу-невестку. По-видимому, он считал, что в жилах Люсиль Декстер течет более надежная кровь.

Люсиль завещание поразило не меньше, чем Виктора, но она заверила мужа, что полностью поддержит его в банке, использовав свои права при голосовании.

— В конце концов, — заявила она, когда они вернулись в свой арендованный дом на Греймерси-парк, — каждому известно, что ты должен был стать следующим президентом. Ты подходишь на эту должность лучше всех, поэтому я, как владелица контрольного пакета, буду голосовать за твое избрание. Ведь, по сути дела, этот пакет принадлежит нам обоим. Должно быть, дядя Огастес любил меня больше, чем я предполагала. Так здорово иметь по-настоящему большие деньги, правда? Мне ужасно надоело быть бедной.

— Но нас трудно назвать бедняками.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. О, Виктор, теперь мы наконец сможем построить дом, верно? Мы будем жить в собственном доме, а не в наемном, как какие-нибудь фермеры-арендаторы. Я уже присмотрела подходящий участок на пересечении Семьдесят третьей улицы и Пятой авеню. Конечно, за него просят целое состояние, но он стоит… Какой доход будет приносить мне основной капитал банка?

— Около двухсот тысяч в год.

— Тогда мы можем себе позволить этот участок. Архитектором я приглашу мистера Уайта или мистера Делано, о котором много говорят… Строить дом — это так весело! Кроме того, для президента банка вроде тебя важно жить элегантно и иметь адрес, который говорит сам за себя. О, Виктор, ты ведь тоже рад?

Он заставил себя улыбнуться:

— Да, очень.

Он не совсем покривил душой. Он любил Люсиль и доверял ей, поэтому убедил себя, что не имеет большого значения, кому принадлежит основной капитал.

Но в глубине души он знал, что это не так.

В течение недели Люсиль избрали в Совет директоров «Декстер-банка», а Виктора — его новым президентом. Перво-наперво он позаботился об изменении внешнего облика банка, приказав служащим сменить чересчур официальные сюртуки и полосатые брюки на обычные деловые костюмы. Это давно ожидавшееся нововведение было встречено с радостью и облегчением. Следующим шагом Виктора стало учреждение комитета, задачей которого был поиск мест, годных для открытия филиалов банка. За пять лет до этого исторически сложившиеся отдельные районы — Манхэттен, Бруклин, Квинс, Бронкс и Стейтен-айленд — слились в единое целое. И вот теперь, когда щупальца застройщиков дотянулись до сельских районов Лонг-айленда на востоке и до графства Вестчестер на севере, уже большой Нью-Йорк начал выплескиваться за свои границы. Огастес отвергал предложение открыть филиалы, потому что старый маленький Нью-Йорк, где все друг друга знали, был единственным, что его интересовало. Виктор же увидел перспективы роста и решил не откладывая двигаться в этом направлении.