— Да. Один из охранников вчера говорил об этом… Я подслушал его. Гитлер рассвирепел из-за вчерашнего нападения Гапписти. Он потребовал, чтобы за каждого убитого немца было казнено десять итальянцев. Пока умерло тридцать два немца.

Глаза Фаусто расширились.

— Но это будет триста двадцать итальянцев…

Мартелли Кастальди кивнул:

— Ты хорошо умножаешь, мой друг.

Окошко в стальной двери открылось, и в него заглянул охранник. Окошко закрылось, но открылась вся дверь. Там стояли два гестаповских охранника. Один из них указал на Фаусто:

— Ты! Полковник Каплер велел привести тебя к нему, как только ты очухаешься. Быстро!

Фаусто поднялся с койки.

— Удачи, — сказал Мартелли Кастальди.

— Она мне будет необходима, — ответил Фаусто, направляясь к двери.

— Она всем нам необходима, мой друг.

Дверь в камеру снова захлопнулась.

Фаусто привели в кабинет Каплера, расположенный в другой части здания. Кабинет, хотя и не был большим, производил приятное впечатление. Его окна выходили на миленький садик с миртовыми деревьями по бокам аллеи, высокими кипарисами вокруг пруда и мраморным фонтаном. Садиком пользовались только эсэсовцы. Позади письменного стола Каплера висел портрет Адольфа Гитлера, изображенного в полный рост в расстегнутом непромокаемом плаще, с руками на бедрах, в воинственной позе, со злыми глазами, устремленными куда-то за горизонт к славному тевтонскому триумфу. Возле другой стены, в освещенной витрине, стояло множество этрусских ваз, составлявших только часть личной коллекции Каплера. Каплер сидел за столом, читая какие-то бумаги. Он выглядел утомленным. Подняв налитые кровью глаза, он взглянул на Фаусто.

— Мне нужны жертвы, — сказал Каплер прозаично. — Фюрер приказал мне расстрелять триста двадцать итальянцев и евреев в отместку на трусливое нападение на моих соотечественников вчера во второй половине дня. Экзекуция произойдет сегодня во второй половине дня. Мне было приказано выбрать для этого людей, уже приговоренных к смертной казни или к пожизненному заключению. К сожалению, таких не хватает. Поэтому мне разрешили отобрать людей, которые еще не осуждены, но совершили преступления, караемые смертью. Мне также разрешили включить в список евреев, независимо от того, совершали они преступления или нет. Я уже включил в список твою жену и детей.

— Если ты их убьешь, ублюдок, Мальцер не получит своих денег!

— Успокойся, Спада. Я это понимаю и уже говорил с Мальцером о твоем деле. Ты принял решение насчет того дела, которое мы обсуждали за ленчем?

— Да, конечно. Я собирался позвонить генералу сегодня утром, но ваши люди нас арестовали… Я согласен на эту сделку. Мой брат организует перевод средств.

— А драгоценности?

— Да, и драгоценности тоже. Все находится в Ватикане! Мы сможем провести обмен быстро? Моя маленькая дочь очень напугана.

— Да, да. Я понимаю. Очень хорошо. Как только я сумею организовать для вас транспорт, я пошлю вас в Ватикан. И я позвоню генералу Мальцеру, как только он встанет. Видите ли, я не спал всю ночь, пытался составить список, но это очень трудно… Чрезвычайно трудно найти нужное количество жертв… — Он сказал что-то по-немецки по селекторной связи, и двое охранников вошли в кабинет. — Подождите с ними, пока я не найду для вас грузовик, — сказал он Фаусто.

— Вы скоро выпустите мою семью из Реджина-Коэли? — настаивал Фаусто.

— Да, да, я работаю быстро, насколько это в моих силах! А теперь идите.

Фаусто вышел в сопровождении охранников. Его голова все еще дрожала от удара, но он уже чувствовал себя лучше. Казалось, что все в конечном счете будет в порядке.


Его привезли к Ватикану в восемь тридцать, и он прошел прямо в кабинет Тони, где рассказал брату обо всем, что случилось. Тони испытал отвращение и не стал скрывать этого.

— Немцы! — сказал он. — Бросить Анну в тюрьму! Как можно быть такими бессердечными, такими жестокими?!

— Мы должны вызволить их оттуда как можно скорее. Ты перевел деньги из банка «Швейцарский кредит»?

— Да, все готово. Вот только, как это ни странно звучит, я не знаю, на чье имя выписать чек. Адольфу Гитлеру?

— Позвони Мальцеру. Скажи ему, что мы согласны на все их условия и пусть доставят Нанду и детей сюда.

— Да, ты прав. — Он нажал кнопку селектора и попросил отца Фрассети: — Соедините меня с генералом Мальцером, пожалуйста.

— Хорошо, ваше преосвященство.

— Где Паоло?

— Я пошлю за ним. Бедный старик, он плохо спал ночью, прощаясь со своими драгоценностями.

— Когда эта проклятая война закончится, он, может быть, получит их назад. А может быть, и я получу свои деньги обратно. Кто знает?

— Эта война, — с грустью сказал Тони, — обнажила все лучшее и все худшее в людях. Героизм и ужасную жестокость… Но я скажу тебе откровенно, Фаусто, чего не сказал бы никому другому. По-моему, святой отец совершает ужасную ошибку, что не осуждает Гитлера. При этом он отдал распоряжение ватиканской газете признать партизан преступниками за содеянное ими вчера.

— Преступниками? — воскликнул Фаусто. — За то, что они напали на немцев? Послушай, мне не нравится их политика, но, надо отдать им должное, они — единственные в Риме, кто оказывает хоть какое-нибудь сопротивление проклятым нацистам!

— Святой отец хотел бы, чтобы римляне были тише воды, ниже травы, пока не придут американцы. Возможно, это и неплохая тактика, я не знаю. Но, мне кажется, неверно признавать Гапписти виновными. И час назад он мне сказал, что и пальцем не пошевельнет, чтобы предотвратить карательные меры. Я нахожу, что это невыносимо. Триста двадцать человек должны быть хладнокровно убиты, а святой отец хранит молчание?

Он вздохнул и покачал головой:

— Я всем сердцем люблю церковь, но некоторые ее действия…

Голос отца Фрассети сообщил по селектору:

— Генерал Мальцер, ваше преосвященство.

Тони поднял трубку:

— Генерал, мой брат Фаусто Спада здесь. Он и синьор Монтекатини согласны с вашими условиями. Как только синьора Спада и двое ее детей будут доставлены сюда, в Ватикан, мы передадим драгоценности и чек банка Ватикана на тридцать миллионов лир. Кстати, на чье имя должен быть выписан чек?

Он слушал. Затем на его лице появилось вызывающе-презрительное выражение удовольствия.

— Я понимаю. На ваше имя. Очень хорошо.

Он продолжал слушать. Выражение удовольствия на его лице сменилось выражением беспокойства.

— Извините, генерал, но это совершенно исключено…

Генерал, очевидно, кричал. Тони поморщился, и даже Фаусто мог слышать слабый шум, доносившийся из трубки.

— Генерал, — оборвал Тони, — мне, по всей вероятности, нужно будет обсудить это с моим братом. Я вам вскоре перезвоню.

Он бросил трубку телефона.

— Что там? — спросил Фаусто.

— Он пьян.

— Это меня не удивляет. Что он сказал?

Тони глубоко вздохнул:

— Мальцер говорит, что Каплер допустил ошибку. Ни женщин, ни детей не собираются казнить, так как, он говорит, палачи в гестапо очень «чувствительны». Как бы то ни было, Нанду и Анну он отпустит… но он хочет оставить Энрико.

Фаусто обмер.

— Почему? Я не понимаю…

— Он говорит, что обстановка полностью изменилась. Даже он не может исключить Энрико из списков, потому что они отчаянно пытаются заполнить квоту, то есть найти достаточное число тех, которых они называют смертниками. Ему очень нужен Энрико.

Фаусто сорвался с кресла в ярости:

— Нет! Черт их всех побери, сделка есть сделка, он никогда не получит моего сына! Ты думаешь, я позволю этой пьяной деревенщине выпустить пулю в голову Энрико? Сначала я его убью! Я перебью всех поганых нацистов!

Фаусто скорчился, прижав сжатые кулаки к голове, как будто кто-то ногой нанес ему удар в пах. Тони выбежал из-за стола и обхватил брата.

— Возьми себя в руки, — успокаивал он его.

Фаусто выпрямился. Слезы катились у него по щекам.

— Он просто вымогает у меня еще больше денег.

— Не думаю. Он жаждет крови.

— Подонок… это не только он, это еще и Альбертелли, и все остальные старые обезумевшие фашисты… Это они натравили его на меня…

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверен. Ну что ж, они не получат моего сына. Позвони Мальцеру еще раз. Скажи ему, что без Энрико сделка не состоится.

— Но ты не можешь этого сказать! Нельзя ставить под удар Нанду и Анну! Если ты скажешь, что сделка отменяется, он перебьет их всех!

Фаусто глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Он кивнул, как будто бы соглашаясь. Он засопел, вытер нос рукавом. Он покрылся потом и дрожал. Тони до сих пор никогда его таким не видел.

— Ладно, — сказал он тихо. — Позвони Мальцеру и скажи ему, что он может забрать меня вместо Энрико.

Тони был поражен.

— Должен быть какой-то другой выход…

— Какой? Он взял меня, простите, ваше преосвященство, за яйца. Скажи ему, пусть привозят Нанду с детьми сюда, а меня заберут с собой.

Его брат-близнец не пошевелился.

— Ты все обдумал? — спросил он.

— Ты думаешь, мне этого очень хочется? — воскликнул Фаусто. — Конечно нет! Я еще не самоубийца, и я не мученик. Но я это делаю для того, чтобы спасти свою семью. Звони!

Тони колебался. Наконец он вернулся к письменному столу и нажал кнопку селектора.

— Соедините меня с генералом Мальцером еще раз.

Он сел и посмотрел на брата.

— Ну что, — спросил Фаусто, — я был ведь не очень хорошим братом, да? Может быть, это отчасти компенсирует те мерзости, которые я совершил в своей жизни. Ты думаешь, это возможно?